Страница 25 из 26
На лице миссис Кардью отразилась целая гамма чувств, и она отрезала:
– Нет!
О Господи!
– Извините, тогда, наверное, полька, да? А чем вы раньше занимались там, в своей стране?
У миссис Кардью был такой вид, словно больше всего ей хочется немедленно повернуться и уйти прочь, однако она не ушла, а тяжко вздохнула и напряженным голосом промолвила:
– Я преподавала в средней школе.
Этот ответ Клара восприняла как манну небесную. Ей показалось, что даже небо над головой вновь стало безоблачным.
– О! И что именно вы преподавали?
– Музыку и математику.
– Как? Но ведь это же просто идеально!
Миссис Кардью с полным непониманием уставилась на нее.
– Почему «идеально»?
– Дело в том, что у нас теперь есть фортепиано. Оно в садовом сарае стоит.
– В садовом сарае? – медленно переспросила миссис Кардью.
– И некоторые дети очень хотели бы научиться играть. И потом, я же знаю, как вы в музыке разбираетесь… я же слышала, как вы тогда играли на скрипке… Это было прекрасно!
Казалось, что каждый мускул на лице миссис Кардью напряжен и буквально окаменел.
– Что вам сказал мой муж? – резко спросила она.
Доктор Кардью?
– Ничего. А почему вы спрашиваете?
– Он вам точно что-то рассказал. Я знаю, что это так.
– Нет, он ничего мне не говорил. Но даже если б он что-то и сказал… не могли бы вы все же подумать о моем предложении? Пожалуйста!
Миссис Кардью с трудом перевела дыхание. Что-то явно привело ее в бешенство.
– Меня уже не исправишь, – сказала она. – Да я и не желаю, чтобы меня чинили. И мой ответ вам – нет и нет.
Дата рождения:
23 ноября 1934 г. (Морин родилась недоношенной.)
Происхождение:
О своей семье Морин мало что помнит. Но даже если и помнит что-то, то, по-моему, старательно блокирует эти воспоминания.
В деле Морин имеются кое-какие сведения о том, как она оказалась в Саффолке. Ее направили в приют прямиком из родного дома в 1940 году. Ей тогда было пять лет. Морин была в своей комнате наверху, когда ее отец на кухне до смерти забил молотком ее мать и ушел из дома. А Морин еще долго сидела возле матери, возможно, сутки, а может, и больше. Полицейские потом никак не могли понять, почему несчастная женщина вся облеплена бумажными салфетками, и сперва решили, что это тоже дело рук ее мужа, но на самом деле это Морин пыталась «перевязать» мамины раны. От тела матери девочку удалось оторвать лишь силой.
Ныне ее отец находится в тюрьме в Северном Лондоне. Контактов никаких.
Здоровье/внешность:
Меня беспокоят зубы Морин; мне кажется, они недостаточно прочные. Примечание: она явно избегает их чистить, иногда по утрам ее зубная щетка абсолютно сухая. Кроме того, Морин болезненно реагирует на холод, у нее даже губы моментально синеют; она очень нуждается в теплых вещах – шапке, шарфе, перчатках. (Спросить, возможна ли покупка всего этого.)
Еда:
Морин любит готовить и с удовольствием печет печенье, кексы и тому подобное. Может, это ее будущая профессия?
Хобби/интересы
Она, по-моему, могла бы очень хорошо учиться, если бы сосредоточилась на уроках и почаще заглядывала в учебники. В школе мне жаловались, что Морин слишком часто смотрит в окно, а по некоторым предметам совсем ничего не делает.
Другое:
Морин – весьма самоуверенная и своевольная, даже упрямая молодая особа, ни к кому особого уважения не испытывающая. Что, пожалуй, не удивительно, если учесть ее страшное прошлое.
Кларе хотелось, чтобы у Морин было какое-то время на развлечения. Девочке всего тринадцать, и совершенно не обязательно, чтобы она в свободное от школьных занятий время занималась исключительно работой по дому. Может, если она получит больше свободы, будет больше гулять, у нее и отметки в школе станут лучше?
Когда Клара пообещала Морин освободить ее от определенных домашних обязанностей, никакой реакции сперва не последовало, но затем хорошенькое личико Морин осветила улыбка, а в ее глазах возник неуверенный вопрос: Правда? Нет, честное слово?
Обретя бóльшую свободу, Морин действительно понемногу расслабилась, но вскоре Кларе стало казаться, что расслабилась она как-то чересчур. Она стала поздно возвращаться домой, и не просто после наступления темноты, а и бóльшую часть ночи где-то гуляла. Пока что, правда, только по уик-эндам, но и это Клару уже настораживало. Освобождая Морин от домашних дел, она совсем не такую свободу имела в виду. Она и сама не так давно, всего каких-то двенадцать лет назад, была в возрасте Морин, но мир с тех пор неузнаваемо переменился. Да и сама Клара тоже. Теперь она хорошо знала, какие ужасные вещи могут случиться, если осмелишься хоть на мгновенье отвлечься.
Но делиться своими тревогами относительно Морин с мисс Бриджес Кларе было неловко; мисс Бриджес всегда считала, что давать детям больше свободы – значит, попросту напрашиваться на неприятности. «Вы же знаете, Клара, – с усмешкой говорила она, – поговорку насчет дьявола и незанятых рук?»
– Где ты была, Морин? – Клара каждый раз задавала этот вопрос, все-таки дождавшись среди ночи появления несносной девчонки. Разговаривали они шепотом, чтобы ни в коем случае не разбудить остальных девочек.
– Гуляла.
– Это я знаю. – Все-таки Кларе давно пора было перестать задавать этот вопрос – ведь ответ на него был всегда один и тот же. – А где ты гуляла?
– Нигде.
– Нельзя так поздно являться домой. Нельзя торчать на улице до глубокой ночи. – Клара старалась говорить холодно и строго, но в итоге сама собственный голос не узнавала. – Так больше не пойдет.
– Ну и прекрасно!
И Клара решала, что эту битву она выиграла. Но наступила очередная пятница, и Морин снова пришла домой где-то после полуночи, часа на два позже положенного.
Кларе никак не удавалось проявить должную строгость. И не только из-за страшного прошлого Морин, но и потому, что порой эта дерзкая девчонка была удивительно доброй.
Однажды в ноябре Морин вернулась домой из школы, буквально волоча за собой Риту и поминутно ее подталкивая. Все лицо у Риты было выпачкано грязью, она едва могла говорить и захлебывалась слезами.
– Я сказала только, что из меня получится самая лучшая Майская Королева, потому что у меня красивые волосы!
Клара не совсем понимала, в чем дело, но ясно было одно: одноклассницы Риты не смогли переварить ее заявление о красивых волосах.
– Ну, хватит, хватит, – приговаривала Морин, вытирая лицо Риты куском фланели с такой нежностью, что Клара была тронута до глубины души. Отправив Риту наверх полежать, Морин весело объяснила:
– Они ее дразнят. Называют «большеголовой» и «маменькиной дочкой». А еще Ширли Темпл.
Клара судорожно вдохнула. Наверняка именно прозвище «маменькина дочка» так больно отозвалось в сердце бедной Риты.
– Я там одну даже побила. – Морин как ни в чем не бывало принялась намазывать джемом кусок хлеба, и Кларе показалось, что она хвастается. Даже эти ее мелкие движения выглядели хвастливыми. Она отняла у Морин нож и гневно воскликнула:
– Как ты могла ударить ребенка?! Детей бить нельзя!
– Ну а я побила!
– Что-о? И сильно?
И Морин с набитым ртом буркнула:
– Довольно-таки. Да их только так и можно остановить.
И ведь вот что интересно: в течение нескольких последующих дней Рита выглядела куда более веселой. Так, может, Морин была права?
В субботу утром Клара поняла, что находится в Грейндже уже целых одиннадцать недель. Они в этот момент как раз возвращались домой из библиотеки. Билли и Барри, как всегда, убежали вперед, и теперь кто-то из них – Билли или Барри – остановившись посреди улицы, завопил во весь голос (чего Клара велела им никогда не делать):