Страница 45 из 54
Пулат только хотел было дать всем задания, но лица у ребят были такие странные, что он тут же спросил:
— Что там ещё?
Услышав про ишанов, Пулат только присвистнул. Чего-чего, а со служителями культа ему ещё не приходилось сталкиваться.
— Сегодня понедельник. А в пятницу, значит, моление? — спросил он мрачно. — Может, кто из вас поглядит, что там будет происходить…
Конечно, Пулату очень хотелось самому прогуляться на гору Четырёх Драконов и увидеть, что произойдёт на этом молении. Он ведь тоже не видал никогда ничего подобного. Но он опасался, что привлечёт внимание новоявленных святых и они будут чересчур осторожны. Ведь в кишлаке много верующих стариков, которые обязательно объяснят ишанам, что он, Пулат, пионервожатый, комсомолец. Значит, его появление на горе подозрительно. А если придут одни ребята, никто ничего не подумает.
Бобо Расулов подозвал Пулата.
— Еду в город, — сказал он. — Надо обо всём рассказать там. А на этой неделе попрошу председателя созвать правление колхоза. Мы, конечно, не можем запретить людям молиться. Но пусть знают обо всём колхозники и поговорят со стариками. Осторожно, по-своему. Надо быть очень тактичными. Ведь верующих людей среди стариков немало, и не надо оскорблять их чувства. Надо простыми словами объяснить им, что плохо, что хорошо, что несёт им радость, а что горе. И надо проверить, кто пришёл к нам на гору. Какие у них цели.
Он кивнул Пулату и отошёл. Вскоре застучали по дороге копыта коня.
А Пулат, проводив учителя, вернулся в сад. Там ребята решили передохнуть. Гулям начал в лицах показывать, как молятся набожные старики. Опустившись на колени, он делал вид, что вбирает в ладони придорожную пыль и потом омывает ею лицо. Ребята хохотали, слушая, как он монотонно тянет: «Аллах велик, аллах един…»
Пулат нахмурился.
— Сейчас же встань! — крикнул он резко, и покрасневший Гулям вскочил. — Ты — пионер, а смеёшься над стариками. Мы обязаны уважать их чувства. Конечно, хорошо, если они откажутся от молитв. Но это их дело. А смеяться над верующими нехорошо и глупо. Чтобы я видел это в последний раз. А теперь марш за работу!
Исцеление? Не может быть!
Наконец наступила пятница — день великого моления. Бабушка проснулась очень рано и разбудила внука. Больше в доме никого не было. Вчера вечером приехал с пастбища отец Гуляма и о чём-то долго беседовал с бабушкой во дворе под старым урюком. Гуляму очень хотелось знать, о чём они говорят, но ему неудобно было подойти ближе. Лицо отца было гневное, и, видимо, он говорил бабушке что-то сердитое, резкое, но так тихо, что ничего нельзя было разобрать.
— Сайра́м, — позвал вдруг отец.
Вышла мать. Она, видимо, волновалась. Отец что-то спросил, и она отрицательно качнула головой.
— Ах так! — раздался сердитый голос бабушки, которая до этого тоже говорила очень тихо, видимо, для того, чтобы не услышал внук. Но сейчас бабушка вышла из себя, и до Гуляма доносилось каждое её слово: — Я родила и вырастила тебя, — говорила она отцу. — Я отношусь к тебе, как к дочери, — повернулась она в сторону Сайрам. — Кто может сказать, что не я вынянчила вашего сына? Или я не просиживала ночи у его постели, когда он болел, в то время как ты и ты ходили на собрания? Вы возвращались голодные и усталые. И кто, как не я, дожидалась вас с ужином и тёплой постелью? Мне помогал аллах в моих заботах…
— Я тебе уже сказал насчёт аллаха, — громко перебил отец. — Я не хочу, чтобы ты каждую минуту вводила его в мой дом. Ты разве забыла, за что сражался с басмачами и погиб твой муж и мой отец? Он сражался за то, чтобы ты, и твой сын, и твой внук были свободными и счастливыми.
Гулям увидел, как бабушка закрыла лицо руками и закачалась, словно тутовник на ветру.
— У тебя нет сердца! — всхлипывая, кричала она. — И твоя жена неблагодарная. Почему вы не хотите, чтобы я шла на моление? Я — старый человек и не отступлюсь от древнего закона. И ты тоже должна пойти со мной, — обратилась она к невестке.
Сайрам отрицательно качнула головой:
— Нет. Моя мать тоже просит, чтобы я проводила её к мазару. Но этого не будет.
Отец несколько минут стоял в раздумье, потом отрывисто сказал жене:
— Наша бригадная кухарка заболела. И я уже договорился с председателем колхоза, что ты придёшь готовить нам еду.
Гулям увидел, как сразу посветлели, стали весёлыми глаза матери. Она спросила торопливо:
— А когда?
— Я посажу тебя на круп своего коня, и мы отправимся тотчас же, — сказал отец.
Он дождался, пока жена скрылась в доме, потом присел на скамью и принялся чистить старые сапоги, которые всегда носил в горах. Бабушка стояла одна среди двора, опустив руки, и молчала. Из дома выбежала мать, нарядная, в ярком платке, с узлом в руках.
— Я готова! — сказала она звонко. Подошла к бабушке, хотела поцеловать, но та отвернулась и вошла в дом.
Отец, натягивая сапог, метнул на жену быстрый взгляд. Видимо поняв его, она наклонила голову и пожала плечами.
— Ну что ж, — сказал отец, — всем нам известно её упрямство. Но я думал, что за эти годы мать поняла, где друзья, а где враги.
— Гулям! — крикнула Сайрам. — Гулям!
Гулям хотел сразу же броситься на её зов и тоже ехать в горы. Но тут же он вспомнил: ведь ребята все вместе решили пойти и посмотреть, что будут делать ишаны. Нет, он не может сейчас покинуть кишлак, хотя ему так хочется поехать с отцом и матерью на пастбище в горы. Там у него есть верные друзья — молодые помощники чабанов и их псы, косматые, свирепые на первый взгляд, а на самом деле такие послушные и умные.
Придётся остаться. Гулям тихонько шагнул за дом и спрятался в дровяном сарае.
— Совсем от рук отбился мальчишка, — сердито сказал отец, подсаживая жену на круп коня.
— Он, наверно, у Хамида уроки учит, — как всегда, заступилась за Гуляма мать.
— Мне хотелось взять его с собой, — заметил отец.
Вскочив на коня, отец крикнул ещё раз, требовательно и громко:
— Гулям!
Несколько секунд он был неподвижен, ожидая, что сын откликнется. Потом хлестнул коня и промчался мимо дровяного сарая, где, затаившись, сидел Гулям.
Гулям подождал ещё немножко, потом тихонько вылез из своего убежища и, не скрываясь, вошёл в дом.
Бабушка лежала в своей комнате и тихо всхлипывала. Увидев вошедшего внука, она кинулась к нему навстречу.
— Где ты был, внучек? Они обижали меня! — жаловалась она, качая головой. — Твой отец ускакал и увёз твою мать потому, что не хочет оставаться со мной в доме. Неужели и ты бросишь меня? Неужели ты не поможешь старухе взобраться на гору к мазару? — Глаза ее с мольбой остановились на внуке.
Гулям прятал глаза, в которых таился смех. Как здорово всё получилось! Ему не надо украдкой пробираться на гору. Бабушка сама просит проводить её, и он сможет всё рассмотреть и всё потом рассказать пионервожатому и учителю.
— Бабушка, — сказал он, ласково поклонившись, — а можно, я позову с собой Джабара и Шоды?
Тёплая ладонь коснулась затылка Гуляма.
— Внучек мой, — шептала она, — ты радость моих дней, ты мое гранатовое зёрнышко. Конечно, позови с собой друзей. Святые ишаны будут рады видеть вас у мазара.
…И вот наступило утро. Бабушка не готовит завтрак. Она уже вчера говорила внуку, что будет поститься, потому что нельзя идти на святое моление с полным желудком. Всё же она наливает Гуляму немного айрана, ломает лепёшку и ставит всё это на дастарха́н.
— Великий аллах, — шепчет она, — прости. Ведь он ещё маленький.
Мимо их окна идут люди: старики, старухи.
Кто-то стучит в окно. Гулям видит Хамида.
— Скорей, — кричит Хамид, — скорей! Сейчас вынесут деда.
Гулям выскакивает на улицу. Из соседнего дома родственники Хамида выносят носилки. На них лежит дедушка Манон. Он тихо стонет. Вот уже месяц, как отказывают ему повиноваться больные ноги. А кишлачный врач уехал на курсы и вернётся не скоро.