Страница 68 из 92
Работали мы с пьесой много и усердно, но что-то было не так. Феттал делал Терсита точно как я говорил; но переигрывал, и роль теряла всё человеческое. Я видел, что это он не нарочно; не настолько мелочен он был; просто для него Терсит лишился жизни. Надо было оставить его в покое, чтобы угомонился.
В театре репетиции по расписанию; в остальное время мы арендовали помещение, как обычно. Пока подошла наша очередь, прошло несколько дней. Работали мы еще без масок; так что уходя со сцены в последний раз, я краем глаза увидел, как кто-то в амфитеатре поднялся и пошел к пароду. Подождал — Спевсипп.
— Друг мой, что случилось? — спрашиваю.
Был он небрит, даже немыт; плащ висел кое-как и был запачкан, словно он таскал подол по земле.
— Нико, можно поговорить без свидетелей?
— Конечно. Только не в костюмерной, туда в любой момент могут зайти. Давай попробуем храм Диониса.
Мне нехорошо стало при мысли, как легко я принял, что с ним всё в порядке, чтобы не отвлекаться от работы. Но, по крайней мере, раз может в театре сидеть — значит не в бегах.
В святилище никого не было, кроме раба-уборщика. Мы сели на цоколь статуи; бог на моей позолоченной пантере, купленный за деньги Филиста.
— Я здесь вчера весь день просидел, — он вытер лоб. — Потом нашел человека со списком; он мне сказал, когда вы будете… Меня больше не пускают в Ортиджу. Не знаю, что делать.
— В Ортиджу? — Я изумился. — А что тебе там делать? Ведь вы оба выбрались оттуда!
— Нет. Платон еще там.
— Но как же так! — Я был почти в бешенстве. — Я заходил, мне сказали, что он у друга живёт…
— Он в гостях у Архидема, верно. Но дом в Ортидже.
Вспомнилась сдержанность привратника. В Сиракузах, как всегда, шпионы были повсюду.
— Несколько дней назад Платон сильно оскорбил Дионисия, — начал объяснять Спевсипп.
— Я знаю. Откуда — это не важно, знаю. А что потом произошло?
— На следующий день он прислал письмо, что гостевой дом необходим дворцовым дамам для отдыха и очищения перед праздником Аретузы. Откровенная ложь; но даже официальное унижение лучше кинжала посреди ночи. По крайней мере так мы думали. Платон сказал, это показывает, что человек еще не вполне отдал душу злу. В письме говорилось, что общий друг Архидем будет рад предоставить Платону приют, до дальнейших указаний; а поскольку времена неспокойные, Архонт не хотел бы, чтобы он покидал Ортиджу.
— Его хозяину можно верить?
— Безусловно; постольку, поскольку это от него зависит. Он родня и Диону, и Дионисию, пифагореец, в политику никогда не влезал. Платона чтит глубочайше. До сих пор я там бывал каждый день. Да, Архидем надежен, но он всё равно беспокоится. С этими настроениями среди солдат, случиться может что угодно. А теперь они меня не пускают!
Он подобрал запыленную кайму плаща и протащил сквозь пальцы.
— Кто не пускает? На каком основании?
— Стража. И скорее всего, по собственному почину. Стоит им меня узнать — оскорблять начинают, каждый день. Вчера один галл забрал пропуск, посмотреть, а обратно не отдал. Все смеялись Наверно, ждали чтобы я из себя вышел; я вовремя сообразил, взял себя в руки. Я обратился к римскому офицеру, — мимо проходил, они-то получше галлов, — так тот сказал, что по его мнению они мне услугу оказывают. Я просто думать боюсь, что он имел в виду.
— Так солдаты еще бунтуют?
— Нет. Все их требования выполнены. Но старики, учинившие мятеж, снова пустили в ход старую ложь, будто Платон хотел их распустить. Люди уверены, что деньги сокращали по его совету; мне это говорят по всей Ортидже.
— Это Филист, — сказал я. После сцены над воротами, сомнений и быть не могло. — Ладно. Но мы же видели, что солдаты не могут попасть во Дворцовую крепость по своему желанию.
— Ты, идиот! — Казалось, он меня ударить готов. — Дом Архидема не в Дворцовой крепости, а во внешней Ортидже… Там же где все казармы, до них и стадия нет…
Я положил ему руку на колено и проклял Дионисия; хотя ни то ни другое помочь не могло.
— Но вряд ли они решатся напасть на дом родни Архонта.
— Ну да, если только еще один мятеж не начнется; а тогда всё можно. А могут вломиться в темноте, могут слугу подкупить, чтобы отравил… Нико, у тебя есть пропуск в Ортиджу?
— Есть, и у Феттала тоже. Но тебе дать нельзя, тебя знают. Просто в Карьерах пропадешь.
— Конечно. Слушай, я понимаю, что прошу слишком много; тем более у тебя, зная твое отношение к теориям Платона; но по-человечески… У меня никого больше нет. Ты не смог бы пойти посмотреть, как он там?
Я подумал, что придется репетицию отменять, да и опасная затея.
— Конечно, — говорю. — Завтра схожу. В темноте не пускают. — А потом подумал и добавил: — Ладно. Попробую сейчас.
Так и время экономилось, и репетиция не пропадала.
Когда я вернулся, Феттал нетерпеливо расхаживал в своем лучшем платье:
— Ты где пропадал? Забыл, что у Ксенофилии вечер?
— Дорогой мой, этой прекрасной даме придется обойтись без меня. У меня такое дело, что отказаться невозможно. Передашь мои сожаления, хорошо?
Правду он вытряхнул из меня почти тотчас; и возмутился, как это я смел хотя бы подумать, что пойду один. Я не устоял. Хотя, как не раз говорил ему, что у него природная склонность в неприятности влипать.
— Всё, что произойдет, — сказал он, — произойдет с нами обоими. Слушай, мне наверно переодеться надо… Нет, это тебе надо переодеться. Куда люди вроде нас с тобой по ночам ходят? На пиры, разумеется…
Я принял ванну, натерся благовониями и нарядился в пух. Феттал вышел и вернулся с соломенной корзиной, из которой торчали горлышки кувшинов:
— Вероятно, сегодня нам популярность не помешает.
Около заката мы оказались возле первой воротной башни. Предъявили иберийцам пропуска и просто сказали, что идем на вечеринку. Те сразу поняли, к кому идем, и подсказали, что вино там не переводится.
— А я что говорил? — обратился ко мне Феттал. — Навьючились, словно мулы, с твоей идеи… Ребята правы. А ну, кто поможет с ношей справиться?
Так мы прошли все пять ворот. По счастью, галлы не дежурили. Они пьют, как верблюды; с ними, одним кувшином на караулку нам бы не отделаться.
Когда мы пришли в Ортиджу, уже почти стемнело. Предложил свои услуги факельщик; мы посомневались, но наняли его. Так мы были видны издали, но это выглядело гораздо естественнее для гостей, пришедших на пир. Я раньше из кожи вылез, пытаясь разузнать, где дом Архидема, чтобы не спрашивать; но мальчишка вел нас легко; у него работа такая, чтобы улицы знать. Казарменный квартал прошли без проблем. Это хорошая была идея нарядиться по-настоящему; чтобы видно было, что мы не к кому попало идем. Факельщик успел сказать, что дом за углом, выглянул, остановился и подался назад. Мы тоже.
Хорошая была улица. Домов не видно, только высокие садовые стены с воротами или сторожками там и сям. Возле одного из входов, чуть ниже, располагалась группа солдат. Ничего не делали, держались довольно тихо; но и ребенок мог бы увидеть (наш увидел), что хорошего не замышляют.
— Это серьезно, — сказал я. — Это тебе не караулка.
Мальчишка, вжавшись в стену, рассказал, что есть другая дорога. Если господа не возражают пройти по грязи, он проводит к заднему входу. Мы поддернули одежду и пошли за ним по тропе, достаточной для вьючного осла, на которой из-под ног разлетались куры. Вскоре он позвал: «Сюда, господа». Тут аллея уже вмещала телегу и была вполне чистой. Чуть поодаль горел небольшой костер и вокруг сидело несколько человек. Я подумал, рабы; оказалось — снова солдаты.
Факел наш замигал, я начал было останавливаться, но Феттал пошел вперед: «Слишком поздно. Идем.» Он нетерпеливо оттолкнул факельщика и зашагал к костру возле задних ворот дома; явно того дома, что мы искали. Солдаты подняли головы; галл, римлянин и трое греков. Галл был гигантом даже сидя; а усы его лежали на груди.
— Может кто-нибудь из вас, господа, рассказать нам дорогу к дому Диотима? — спросил Феттал. — Этот сынок полусотни отцов клялся, что знает улицу, а теперь завел нас непонятно куда. — Один из греков посмотрел на него. Феттал быстро добавил: — Диотим, сын Ликона, из Кирении.