Тварина

Она же этого тогда не понимала. Считала, что она вполне самостоятельный человек, ответственный только перед собой и не желала, чтобы кто-нибудь, даже близкие люди, вторгались в её личную жизнь. В этом и состоят противоречия поколений. У одних есть опыт и моральные обязательства, у других нет опыта, но амбиций и моральных прав хоть отбавляй. А нагрянувшие с перестройкой свободы их увеличили в неограниченном количестве. Но дед Никифор, видимо, полагал, что как-то сможет их ограничить, и на конкретном примере. Но не учёл характер им же воспитанный. В Кате всякое ограничение вызывало протест, а то и взрыв.

Позднее, она сознавала, что была в чём-то не права, или даже права, да надо было всё же сдерживаться, смолчать где-то, но не могла, и причина этой несдержанности была уже почти не объяснима. Лишь тогда сглаживались их отношения, когда старики на зиму переезжали жить домой. Внучка была на глазах, и вела себя пристойно, по-семейному. Старалась старикам не создавать лишних хлопот, опускалась до снисхождения отпрашиваться или же предупреждать о своих задержках по вечерам. Летом же опять повторялась прежняя, вольная, неподконтрольная жизнь. И так из года в год.

В действительности Катя любила стариков. Но если бабушке Анне Николаевне внучка была открытой, и ей понятной, и меж ними было полное взаимопонимание, то к Никифору Павловичу отношения варьировали от одной крайности до другой: то наступала светлая полоса, солнечная, и тогда отчего-то даже трогательнее были эти отношения. В такой момент его хотелось приласкать, прижаться к нему, даже поплакаться на его плече теми, по-детски счастливыми, слезами, когда даже нет причины для них, но есть участье, доброе сердце любимого дедушки.

Ведь были же такие минуты раньше!.. Всё бы за них сейчас отдала, чтобы вернуть то счастливое время. И она не раз шла ему на встречу и именно с такими чувствами. И на какое-то время у них восстанавливался лад, душевное единение, и тогда жизнь воспринималась легче, комфортнее. Даже скрипучий диван, казалось, становился музыкальнее и мягче. Но, к сожалению, эта идиллия была хрупкой, недолгой, за ней витала, как тень, напряженность, за которой вот-вот может грянуть гром. И он не заставлял себя долго ждать. Для этого стоило раз-другой прийти домой поздно, да, не дай Бог, с запахом вина, прилипшего в гостях у подруги или у друзей, и на утро, а то и с ночи начинался слабый бриз, предвестник шторма.

В начале шли упрёки, на них Катя отвечала безобидными репликами, стараясь разговор перевести на шутку. Но, чувствуя, что это не помогает, уходила в ванную и там продолжительное время принимала душ, или лежала в воде в ванне, читала, дремала. Потом выходила и бросалась в объятия старого скрипуна. Но если диван, приняв в своё ложе девушку, успокаивался, то для старого Скорпиона, похоже, этот скрип становился сигналом. Он долго лежал на своей кровати, кряхтел, шуршал газетой, хотя давно уже не читал их. Анна Николаевна тоже вздыхала, и время от времени уговаривала:

– Успокойся, Никифор. Чего заводишься? Девочке что теперь, взаперти сидеть?

Они говорили не громко, однако через закрытую дверь, слышался их разговор. И ночь, слава бабушке, проходила более-менее спокойно. Ежели девочке урок был не впрок, и поздние возвращения с прогулок вновь повторялись, то у бабушки не сразу находились успокаивающие слова для дедушки, – он разряжался на внучке по полной программе, называя её такими терминами, от которых глаза расширяются, уши краснеют. И преобладающим среди них было одно, ставшее едва ли не любимым ещё при жизни бабушки словцо – тварина.

Тут уж и Катерина откапывала "топор войны", и дедушке тоже приходилось выкатывать бельма из глазниц от удивления и, возможно, от восхищения, поскольку сленг современной молодежи стал намного живописней. И тогда наступала чёрная полоса в её жизни. Когда на день-другой, когда на долгие недели. Мирила их опять же бабушка. Находила в дедушке потаенные точки в его характере, воздействовала на них, и они постепенно размягчали в нём закаменевшее сердце. Во внучке же она их хорошо знала, и добрым словом быстро восстанавливала в ней дух миролюбия. Она любила Катю, сочувствовала ей, и ещё за то, что у той личная жизнь как-то не складывается, а годочки уходят, и уже третий десяток подкатывает к своему зениту. Это хоть и не предел, но все же…

Но объединила их, деда и внучку, беда. Беда, навалившаяся на Анну Николаевну. Бабушка катастрофически начала слепнуть. Сын Вадим на своем "жигуленке" свозил её в областной центр МНТК. На диагностику нашлись средства, на операцию сразу нет. В МНТК поставили на очередь, на осень.

Этот срок удовлетворял всех: к этому времени поднакопят совместными усилиями денежки, и к празднику, к дедушкиному дню рождения, она выйдет к столу вполне здоровой, величавой, как это у неё когда-то получалось, и за праздничным столом споёт своим красивым сочным голосом его любимую песню – "По диким степям Забайкалья". Бог ей дал голос от природы. Она в молодости певала в капеллах и приглашалась в Народные хоры, и даже выступила с небольшой, но перспективной сольной программой. Дед заревновал невесть к чему, и ей пришлось пожертвовать талантом.

Однако операцию пришлось отложить, Анна Николаевна сломала ногу. Со спальни добиралась на ощупь до кухни и упала. Ковровая дорожка ли оказалась скользкой, в час неладный черти смазали, или же ветром край приподняло, тоже в час недобрый напахнул, и Анна Николаевна упала на ней.

Дед осерчал на бабушку и, похоже, очень. Такого подарка на свой праздник он никак не ожидал. Да и родственники тоже. Но для дедушки столь неуклюжее па, стало, видимо, невыносимым, и оттого он почти неделю не появлялся дома, жил на даче. Вся забота и хлопоты о больной легли на руки внучки. Когда она была дома, была и бабушка при догляде. Когда на работе, то старалась максимально подготовить для неё всё, что той будет необходимо в течение долгих двенадцати часов.

Ларек работал круглосуточно, поэтому продавщицы, Катя и её напарница, иногда их подменял хозяин для предоставления выходных, и то не частых, им приходилось работать по полусуткам. За столь продолжительное время девушки выматывались в этом металлическом "курятнике" – летом от жары и духоты, зимой от холода.

С работы Катя приходила и принималась за работу по дому: убирать за бабушкой, стирать, готовить еду, кормить – Анна Николаевна из-за глаукомы ослепла совсем. И так изо дня в день. Только появление деда немного ослабляло напряжение и внучке удавалось передохнуть, тут можно было выкроить время на личную жизнь, уделить его друзьям, сходить на какой-нибудь вечер, на чье-нибудь выступление из заезжих артистов. Да и так, хоть от души отоспаться. Но дедушка не так часто радовал своим посещением, и после его отъезда вновь наступали дни и ночи напряженных буден.

Но, она-то ладно. А вот каково было бабушке? Катя чувствовала, – дедушка за огородными делами прячется. Прячет свое охладевшее, если не сказать – холодное сердце. И когда случалось оставаться им одним, на той же кухне, она выговаривала ему.

– Ты б, дед, почаще домой наведывался. Анна Николаевна всё одна и одна.

– А там я на кого всё брошу? Заяц что ли придёт поливать, полоть? Ага, прополет он.

– Заяц, хм… Поди, зайчиха какая завелась?

И дед заводился.

– Какая зайчиха? Какая зайчиха?!. Вот придумала! Да я… Приедь, да посмотри, чем я там занимаюсь. Вот негодница! По себе меня меришь? Где он, твой королевич Елисей?

То, что дед может быть способным на какие-то мероприятия, связанные с сексуальными отношениями, Катя себе не допускала и в мыслях. До пятидесяти, ну от силы до шестидесяти лет, возможно, бывают индивидуумы. Раз Бог награждает отдельных людей каким-либо даром, то почему бы и не долголетними потенциальными возможностями в этом смысле? Но чтобы в семьдесят, – это в её сознании не укладывалось. Нет, в литературе, в том числе и художественной, ей встречались примеры, взять, хотя бы пример с писателем Гёте, отец которого произвёл его на свет, когда тому было за семьдесят, но за своим дедом она такого таланта просто не допускала. Не тянул он в её представлении на неординарную личность. Но ей нравилась реакция деда, и она, над ним потешаясь, разыгрывала его.