Страница 85 из 92
Чистая дорога кончилась сразу за нашей промзоной — дальше нашим велено не чистить, потому что в этом направлении интересных для меня объектов нет. Раньше не было, но гонять технику ради разового вояжа — такое, а сами тамошние колхозники пользуются сначала собственной грунтовкой, потом — нормальной трассой до Хабаровска, и из него уже едут к нам — тоже по хорошей дороге. Но так почти в два раза дольше, а выехавший в начало колонны «Урал» торил дорогу образцово-показательно. Не застрянем — этому так же способствуют натянутые на колеса на выезде из города цепи. Через десяток минут как мы въехали в лес, солнышко окончательно спряталось за горизонт, и и без того видимые уже давненько звезды обзавелись собратьями, выстроившись в цепочки созвездий. Видела бы это Вилочка!
Свет фар упирался в задок прущего впереди «Урала», по бокам — усыпанные снегом деревья, но я питал легкую надежду увидеть амурского тигра — по словам местных, с редким кошаком они регулярно сталкиваются. В Москве готовят постановлении об организации здоровенных заповедников, а пока, увы, особо назойливых тигров приходится отстреливать. Ну порвет детей, кому такое надо? Пока не так сильно вымирает, как в мое время, так что пускай.
Мягкое покачивание «Таблетки» и наступившая за окном тьма шикарно сочетались с накопившейся от пересечения целой кучи часовых поясов за последние дни, поэтому я довольно быстро начал клевать носом, и разбудил меня дядя Семен уже на подъезде к «вражескому» колхозу — как я и просил, нужно же инфраструктуру посмотреть.
Леса за окнами к этому моменту почти не осталось, и теперь мы ехали по дороге между засыпанных снегом полей. В снежной, освещенной крупными звездами, целине чужеродными элементами выглядели электрические столбы. Частично — покосившиеся. Их что, со времен ГОЭЛРО не меняли?
Через какое-то время на обочине возник указатель «Колхоз „Пряничный“». Какая прелесть — с таким названием ему бы образцово-показательным быть, сладости гнать в масштабах страны, а тут даже фонарей почти нет — вон, впереди, перемежаясь редкими деревьями, темнеют среди снежной пелены темные домики. Единственные источники света — светящиеся окошки, от вида которых становится уютно, и повешенные самими колхозниками ламы и лампочки, освещающие их дворы. Ну кому надо на бесполезную дорогу светить?
Проезжая по улицам, глазели на заборы и дома. Ну что тут сказать? В Подмосковье-то, в «допотёмкинскую» эпоху похуже было! Домики здесь поновее да попросторнее, покосившихся заборов не видать, а там, где колхозники не задвинули окна шторами («а то идут, и аж бошки сворачивают — смотрят что тут у нас!»), виднелись следы, как бы грустно это не звучало, достатка: здесь вот ковёр на стене видать, там вон — сидит семья на диванчике, телевизор смотрит. Кто похуже живет или просто пока «не достал» (дефицит же) телевизор, довольствуются радиопередачами — вон глава семьи из-за стола с самоваром встал да погромче сделал. Спорим это потому, что классический баритон передавать начали? Ух, интеллигенция!
Механизатор жил, как бы не хотелось профессионально деформированному Сереже отыскать следы избыточного и необъяснимого достатка, нормально. Это когда как все вокруг — с голоду не помрешь, голый и босый ходить не будешь, раз в пятилетку можно купить черно-белый, а если повезет, даже цветной, телек. Ну или мотоцикл или лошадь — товарищ механизатор, словно компенсируя профессиональные обязанности, предпочел второе — когда мы припарковались у забора и покинули транспорт, со двора донеслось характерное ржание.
Лошадку в собственности в СССР этих времен моего образца реальности иметь было нельзя — пункт 43 устава колхозов, принятый дорогим Леонидом Ильичом это прямо запрещал. Разумеется, кроме тех, кому положено по должности — участковым, пастухам, объездчикам полей, почтальонам и так далее. Но теперь у нас новая, классная и прогрессивная экономическая модель, в рамках которой колхозник может завести лошадку или даже двух, разнополых. Жеребенком можно распорядиться по своему усмотрению — хочешь соседу продай, хочешь — стране, она что угодно купит. Спрос на «волосатый мопед» сразу же стал просто чудовищным, и старшие товарищи озаботились увеличением поголовья как увеличением числа коннозаводческих хозяйств, так и импортом.
Кое-кто в ЦК — обсуждение и прием нового Устава показывали по телевизору — имел наглость вякнуть о «закулачивании», но был одернут товарищем Косыгиным:
— По-вашему в Советском союзе где-то до сих пор распахивают индивидуальные посевные площади тягловой силой? По-вашему, у наших колхозников есть необходимость арендовать лошадь у соседа, отдавая затем половину урожая? Кулачество вымерло как класс, и в нынешних экономически-социальных реалиях возродиться просто физически не может! Кроме того — за последний год насыщенность колхозных и совхозных домохозяйств одними только мотоциклами увеличилось впятеро. По-вашему, лошадь «окулачиванию» способствует, а мотоцикл — нет? Он-то помощнее будет!
— Полагаю, товарищи, — вмешалась Фурцева. — Что человеку с таким слабым пониманием социально-экономических процессов в Партии, а тем более ЦК — не место!
Ее тезис вынесли на голосование, и товарища догматика демонстративно «кикнули». Сельским гражданам такая передача понравилась, и Косыгин теперь у них очень популярный персонаж.
Тем временем дядя Петя постучал в калитку, и к ржанию добавились мычание, лай и звук открытой двери дома:
— Кто там? — спросил нас мужской голос.
— КГБ! — былинно ответил дядя Петя.
— Чего надо? — не менее былинно спросил тот.
— Поговорить.
Механизатор упражняться в остроумии не стал и потопал открывать, по пути приложив собаку:
— Место! Тихо сиди!
Животинка прозвенела цепью и затихла — выдрессированный какой.
Хозяин открыл калитку, обернувшись гладковыбритым мужиком лет тридцати, одетым в синие треники, тельняшку, фуфайку поверх всего этого и красующимся валенками на ногах.
— Здрасьте, — выдавил он для нас улыбку.
— Здравствуйте, товарищ Дерюгин Алексей Карпович, — поздоровался я в ответ. — Это вы все масло в Хрущевске купили?
— Не знаю, — отвел он глаза.
— Сколько купили? — конкретизировал я.
— Четыреста три килограмма, — ответил он.
У нас же не один гастроном.
— Тысяча четыреста десять с половиной рублей, — скалькулировал я. — Откуда, так сказать, оборотные средства?