Страница 11 из 92
Глава 4
«Включился» я внутри «Скорой помощи», ощутив на лице кислородную маску. Я проверил на управляемость руки и попытался сесть. Псы кровавого режима, конечно же, не дали, понадежнее закутав оказавшегося голым меня в шерстяное одеяло. Зачем? Мне же жарко!
— Все хорошо! — заглянул в открытые двери машины Андропов.
— Отпусти! — просипел я в маску и закашлялся.
Я же цел и невредим! Ну осип, ну и что?
— Товарищи, Сергею нужен отдых, — сильно обидел меня деда Юра, плечо укололо, и силы начали стремительно меня покидать.
Следующее пробуждение случилось в самолете — спецбортом дедовским летим, мне как-то дяди из «девятки» экскурсию по нему проводили. Медблок тут знатный: от белизны аж глаза слезятся, а импортная аппаратура уютно пиликает и похрустывает.
— Все в порядке, отдыхай, — раздался словно из бочки чей-то голос, сгиб локтя кольнуло.
Задолбали.
Здравствуй, любимая палата в любимой Кремлевке! Как же я, сука, по тебе скучал! На сколько в этот раз? Месяц? Три? Полгода? И которая по счету ночь идет? Пойду спрошу!
Любимые ручки не дали мне сесть.
— Сережа, — просипела сонная, одетая в ночнушку Виталина, подстриженная до короткого ёжика. — Все хорошо, мы в Москве, лечимся. Говори тихонько, хорошо? — сняла с моего лица маску.
— Тоже сорт трубы, — прошептал я и скривился — больно.
Вымученно хихикнув, девушка выдала мне стакан с водой.
— У тебя отравление угарным газом, крысиные укусы, ларингит и острый пиелонефрит, — пока я пил, перечислила болячки.
— Бывало и хуже, — просипел я. — Пусти.
И, аккуратно держась за стеночку, медленно и печально сходил в уборную, по пути оценив отсутствие привычных цветов, рояля, дивана для гостей, стола с печатной машинкой и телевизора. Недолго, значит, лечусь, раз завезти не успели. Посмотрелся в зеркало — голова побрита «под ноль», но кожа вроде цела — паричок как Магомаеву (лысеет бедолага) носить не придется. Но некоторые волдыри имеют место быть. Сколько там перечисленный Виталиной «букет» исцеляется? Недели три? Вот настолько я тут и застрял в очередной раз.
Вернувшись на сдвинутую с Виталининой кровать, отдышался, подышал через маску и спросил:
— Досталось тебе?
— Федину досталось, — мягко улыбнулась она. — Ты отдыхай лучше, Сережа.
Ей-то говорить тоже больно, чего я лезу? У нас тут вариант хэпи-энда, значит и вправду можно отдыхать со спокойной душой.
Следующее пробуждение получилось почти идеальным — утром, разглядев слезящимися глазами одетую в халат и медицинскую маску — чтобы микробом на больного не дышать — сидящую в ногах маму.
Виталина уже успела одеться в спортивный костюм и отодвинуть свою кровать.
— Поросенок! — привычно нарекла меня родительница и осторожно обняла, поцеловав в щеку. — Куда лезешь вечно? Без тебя что ли не справятся? Лысая башка, дай пирожка! Болит? Давай маску уберу, — обрушила на меня шквал упреков и заботы и нажала кнопку у изголовья, вызвав врача.
Освобожденный нос ощутил жуткий запах гари — я ей, похоже, надолго пропитался.
— Все ок! — бодро улыбнулся маме и пожалел — губы треснули.
— Какой тут «ок»? — заплакала она. — Да ты в этой больнице уже чаще чем дома бываешь!
— Ты тоже.
— Молчи уже! — шикнула она. — Здравствуйте, Лев Львович, — поприветствовала лысого гладковыбритого упитанного врача.
— Снова здравствуйте, Наталья, — поздоровался он в ответ. — Доброе утро, Сергей.
— Здравствуйте, — прошипел я.
— Не утруждайся, тебе голосовые связки беречь надо, — посоветовал доктор, осмотрел мне горло и нос, пощупал лимфоузлы, послушал спину и грудь, измерил температуру и давление. — Воздержись от разговоров и резких движений, побольше пей и поменьше снимай маску, — мама тут же вернула прибор мне на лицо. — Через час приду поставлю тебе укол, а пока отдыхай.
— А? — промычал я в маску.
— Три недели, — улыбнулся глазами Лев Львович и покинул палату.
Я показал руками, будто пишу.
— Вот неугомонный, — вздохнула мама и достала из сумочки планшет с карандашиком и стопку бумаги.
«Наши живы»? — увидев первый вопрос, мама задрожала губами.
Прости.
— Живы, — успокоила Вилка.
«Значит все совсем хорошо. Не плачь».
Какой уж тут «не плачь»! Мама успокоилась только минут через двадцать — сильно перепугалась в этот раз. Ну нельзя мне не лезть — вон какой эффект от моего непосредственного участия получается удивительный, вся грязь моментально вылезает. Но выводы сделаем — без пары армейских взводов за плечами больше на «вражеской территории» в гости не хожу.
В дверь постучали — вошел груженый телевизором папа Толя.
— Чего сам-то тягаешь! — приложила его мема и кинулась помогать.
Когда «Рубин 401» занял свое место на тумбочке, Судоплатов-младший пожал мне руку:
— Напугал ты нас.
«Извините» — покаялся я.
— Да не передо мной извиняться нужно, — отмахнулся он. — Но я тоже переживал.
— Поедем мы, — вытерев остатки слез платком, мама поднялась на ноги с вымученной улыбкой. — Ничего?
«Ничего» — с улыбкой кивнул я. — «Приходите еще».
— Обязательно придем! — мама осторожно чмокнула меня в лоб, взяла мужа за руку, и они покинули палату.
«А мы с тобой потреплемся», — обратился я к Виталине на языке глухонемых.
«Очень удобно», — прожестикулировала она.
«Помнишь что было когда нас достали?»
«Помню — я-то сознание не теряла», — высунула язык. — «Не перебивай. Генерал Щукин комедию во дворе ломал — горе-то какое, случайность и так далее. А тут нас вытаскивают — ему Цвигун сходу нос сломал. Наших во дворе видела — живые и виноватые. Дальше упыря в „воронок“ утащили, а нас — в „скорую“, до аэропорта и потом сюда».
«Будем ждать визита родного деда», — подвел я итог. — «Сама-то как?»
«Почти как ты».
Поднявшись с кровати, я медленно и печально включил телевизор, чтобы узреть показываемый по «Музыкальному киоску» клип с песней про «Орленок».
Вернувшись в кровать, написал письмо Владиславу Крапивину — искупать подрезанную сценку — с предложением снять кино про «Валькиных друзей».
«Отправлю с оказией», — дал почитать Виталине.
Оказией оказался вернувшийся доктор, который поставил обещанный укол, после которого я уже привычно вырубился.
Да хватит пичкать неокрепший детский организм снотворным!