Зверь 3

Глава 2

Старик Ромуальдыч сидел на скамье подсудимых. Он горбился, смотрел только перед собой на сваренный шов решетки, иногда тяжело вздыхал. Ему уже был ясен приговор и хотелось только одного, чтобы весь этот цирк закончился ко всем чертям. Пусть эти ушлепки в мантиях важно сделают вид, что вынесли решение. Пусть зрители захлопают от вынесенного вердикта, а сердобольные бабки смахнут с глаз слезу. Пусть загремит замок, дверь откроется и его выведут на краткий миг глотнуть свободного воздуха.

Всё это кончится… Он поедет обратно в тюрьму, ляжет на лежанку, которую делит на двоих с хоббитом Гродо. Ляжет и закроет глаза. Возможно, даже умрет. А если не умрет, тогда будет пыхтеть до тех пор, пока его не переведут в зону особого режима. И уже там, где-нибудь в уголке на шконке, он и встретит свой конец.

Не среди любящих внуков. Нет. Внуки смотрят на него сочувствующими глазами, но и только. Они уже выросли и всё понимают. Они не жалеют его. Да Ромуальдыч и сам себя не жалеет. Если бы мог повторить то, что сделал, то совершил бы это без раздумий.

И пусть дочка в стотысячный раз откроет свою мерзкую пасть, чтобы покрыть его матом, пусть снова грохнется на тело грузное тело гребаного зятя. Грохнется так, что звякнут кружки на столе, а под его весом рассыплется на куски ветхая табуретка.

Пусть!

Зять заслужил своё!

Ромуальдыч очень долго терпел, но любому терпению рано или поздно приходит конец. И даже то, что полицейские слишком сильно заломили руки, не смогло согнать улыбку с морщинистого лица. Ромуальдыч сделал то, о чем мечтал на протяжении последних пяти лет.

— Подсудимый, вам последнее слово! — наконец произнес судья. — Вам есть что сказать?

— Есть, — с кряхтением поднялся Ромуальдыч. — Мне действительно есть, что сказать. Я прожил долгую жизнь. Я служил трем государям императорам верой и правдой. Повидал многое, защищал слабых, не боялся противостоять сильным… И вот на старости лет я вижу — ради чего старался. Дочь, пока я спасал других, ты выросла и стала мне чужой…

— Да будь ты проклят, старый пень! — выкрикнула женщина неопрятного вида, на лице которой был очень плохо замазан фингал. — Чтобы ты сгнил на этой зоне!

— Викторова! — грозно окрикнул её судья и ударил молотком по подставке. — Вам предоставлялось слово! Не перебивайте подсудимого!

Дочь одарила отца ненавидящим взглядом и плюхнулась задницей обратно на потертый коричневый дерматин сиденья.

Два внука, Мишка и Гришка, молчали. Они уже освободились от житья в доме Ромуальдыча и теперь только смотрели, как их деда отправляют за решетку. Молодые люди понимали, что в тюрьме ему будет лучше. Что их мать не даст деду жизни, как не давал жизни отчим, за что и поплатился.

— Михаил, Григорий, об одном только прошу — будьте людьми, а не швалью, — обратился к ним дед, глядя слезящимися глазами. — А все остальные… Простите, если что не так. Я старался жить по совести…

— Ромуальдыч, ты не бзди! Мы ещё подадим апелляцию! — проговорил адвокат Сергей Воронков.

Он вел дело подопечного и в тонкостях разобрался в деталях произошедшей трагедии. Когда здоровенный переросток-зять начал в очередной раз качать права, то ему в голову неожиданно прилетел утюг. Попал как раз в то место, где цельнометаллическая кость давала слабину. Да ещё и острым углом, пробив тупую башку чуть ли не насквозь.

Понятно, что тут не обошлось без участия живицы — не мог бы старый Ромуальдыч так лихо приложить здоровяка-эльфа.

Сивый, бухарь из породы темных эльфов, сошелся с гражданкой Викторовой на теме потребления алкогольных напитков. Он переехал к ней жить. Склочный по характеру и любящий командовать Сивый с первых дней невзлюбил Ромуальдыча. И с первых дней не упускал случая этого показать. Бил, унижал, оскорблял, часто оставлял голодным. То же самое блюдо доставалось и двум внукам Ромуальдыча. Доставалось, пока они не съехали в общежитие и не зажили своей жизнью, подрабатывая и живя на стипендию.

Старику деваться некуда, поэтому он и влачил жалкое существование. Всё надеялся на то, что дочка одумается и выгонит Сивого прочь. У него в душе ещё теплилась надежда… До недавней поры, когда после очередных возлияний Сивый полез доказывать — кто в доме Ромуальдыча главный. Но в этот момент старый ветеран уже не смог сдержаться.

Лежавший возле дивана утюг оказался очень кстати… Остатков живицы хватило на один очень удачный удар.

— Не надо никакой апелляции, Сережа. Я всю жизнь служил империи, так пусть же она и в конце своей жизни послужит мне. Хоть похороны проведут за счет государства. Всё же какой-то плюс в этой ситуации есть. А то ведь помру — дочка оттащит на мусорную кучу, да и оставит там… Сам видишь, какая она у меня стала…

Воронков кивнул в ответ. Гражданка Викторова не из тех, кто умеет прощать. Так что может быть старику и в самом деле будет лучше в колонии общего режима. Там мужики не дадут пропасть престарелому больному деду. А если освободится…

К несчастью деда, у Сивого оказались очень могущественные родители. Они хоть и не участвовали в жизни своего баламутного сынишки, но оставить его смерть без последствий не могли. Это означало бы потерю лица. Так что если бы Ромуальдыч выйдет на свободу, то его через пару дней и в самом деле найдут на мусорной куче с перерезанным горлом.

— Подсудимый, встаньте! — скомандовал судья после того, как он и его подручные удалились на совещание и вернулись.

Старик даже не разобрал сперва, что обращаются к нему. Адвокату пришлось сделать жест, показывающий просьбу судьи.

С очередным кряхтением Ромуальдыч поднялся.

— Верховным судом Российской империи на основании статей… — судья пустился в перечисление всех статей и статеек, которые вешались на подсудимого.

Мало кто понимал их значение и нумерацию. Даже присяжным порой казалось, что судья выдавал зашифрованный текст. Шифровку, в которой было скрыто отношение судьи к умственным способностям присяжных. Вроде как: «По статье сорок пять уголовного кодекса вы все лохи и ублюдки! А вот ещё статья семнадцать подпункт „б“ утверждает, что вы ещё и извращенцы!»