Страница 28 из 66
В этом описании нет ни слова о Пушкине. Да и при чем тут Пушкин? Барон фон Гильденбрандт прибыл в Святые Горы совсем не ради него. Приезд товарища министра должен был подогреть верноподданнические чувства народа к «царю-батюшке, к престолу и отечеству…»
Наконец после молебствия господа отправились из монастыря в помещение «Храма Славы», а простой народ толпой повалил к Анастасьевскон часовне, которая стояла на том месте, где сейчас высится бронзовый памятник Пушкину, установленный уже в наше время, в 1958 году. Здесь происходила раздача тощих книжиц стихотворений Пушкина, специально напечатанных за казенный счет для «крестьян, солдат и матросов». В сей брошюре о жизни ссыльного поэта сообщалось, в частности, следующее: «По окончании курса учения в Лицее в 1817 году Пушкин поступил в гражданскую службу и начал вести довольно рассеянную жизнь. Молодость бывает проказлива, нашалил и Пушкин, и за дерзкие стихи грозило ему суровое наказание, но благодушный император Александр I, победитель Наполеона, только перевел Пушкина из С.-Петербурга на службу в Кишинев».
Далее сообщалось, что «после Кишинева Пушкин жил в Одессе, на берегу любимого им моря и, наконец, в отставку в 1824 году, поселился в своей усадьбе в селе Михайловском, Опочецкого уезда, Псковской губернии. До сих пор Пушкин тратил свою жизнь и свой талант без всякого рассуждения и раздумья, но теперь он понял, что к жизни надо относиться серьезно, думать не об одном себе…»
Книжки брали нарасхват. Их раздавали даром. Брали все, хотя читать большинство не умело.
Наконец на эстраде под открытым небом стали выступать перед народом тогдашние петербургские поэты — любители «звуков сладких и молитв» — Льдов, Случевский, Барятинский. Они читали стихи Пушкина и свои, посвященные Пушкину. Князь Барятинский читал их по-французски…
Народ постепенно стал расходиться, а господа отправились в Тригорское, где им был предложен юбилейный банкет…
ПРОФЕССОР И КОЛХОЗНИК ЧИТАЮТ В МИХАЙЛОВСКОМ СЕДЬМУЮ ГЛАВУ «ОНЕГИНА»
Уже в советское время в псковские края пришла книга Пушкина. До войны в каждой из сорока школ района, в каждом сельском клубе имелась пушкинская библиотечка. Во многих деревенских домах были личные библиотеки колхозников. Прекрасная общественная библиотека появилась в самих Пушкинских Горах. Ее комплектовала Академия наук и Ленинградская Публичная библиотека. В ней насчитывалось около 10 000 книг Пушкина и книг о Пушкине и его эпохе. Здесь были сочинения крупнейших русских поэтов, писателей, ученых, книги с автографами В. Г. Короленко, А. Ф. Кони, А. Н. Майкова, Максима Горького, Л. Н. Толстого. Каждый приезжавший сюда деятель культуры почитал за честь подарить библиотеке свою книгу.
Но вот грянула война. Всё было уничтожено гитлеровцами. В своей звериной ненависти к России, к советскому народу они пытались стереть с лица земли Русскую культуру и само имя Пушкина. Но Пушкин оказался непобедим. И всё пушкинское вновь возродилось, как только закончилась война и враги были изгнаны с родной земли.
Возродился и Пушкинский заповедник.
В год освобождения Михайловское являло вид печальной развалины. По дорогам и памятным аллеям ни пройти ни проехать. Всюду завалы, воронки, разная вражья дрянь. Вместо деревень — ряд печных труб. На «границе владений дедовских» — вздыбленные, подорванные фашистские танки и пушки. Вдоль берега Сороти — развороченные бетонные колпаки немецких дотов. И всюду, всюду, всюду — ряды колючей проволоки, всюду таблички: «Заминировано», «Осторожно», «Прохода нет».
Людей мало. Солдаты-саперы разминируют пушкинские поля, луга, рощи и нивы. Изредка раздаются гулкие взрывы.
В садах Михайловского, в бывших фашистских блиндажах и бункерах лагерем встали возвратившиеся на свои пепелища жители деревень. Они разбирали немецкие блиндажи и тащили к себе бревна, чтобы строить взамен сгоревших изб новые. На большой поляне у въезда в Михайловское расположились войска, которым было поручено в ближайшие месяцы очистить пушкинскую землю от взрывчатки. Временами казалось, что война продолжается. Но нет. Радушны и радостны лица людей. Всем хочется строить. Строить жизнь вновь. Строить заново всё, что погибло, но не должно погибнуть.
Весна 1945 года. Скоро первое воскресенье июня. Первый послевоенный пушкинский праздник, традиция которого была прервана войной. К нему люди готовились с особенной радостью, и хотя у каждого было свое горе, всё же спешили навести какой-то порядок на своих усадьбах и на усадьбе Пушкина.
Утром 6 июня в Михайловском собралось тысяч десять народу. Ни лошадей, ни машин. Все пришли пешком. Иные пришли за пятьдесят километров. Много калек — инвалидов войны. Это были «смотрины» — встреча тех, кто остался жив после гитлеровского нашествия. На временной арке, сколоченной из жердей, висел самодельный веселый портрет поэта с надписью на кумаче: «Здравствуй, Пушкин!» Его написал самоучка-художник, сапер. В центре поля стояли войсковые походные кухни, здесь гостям был предложен чай. Подумать только — с сахаром! В аллее Керн продавали печатные портреты Пушкина, а также книжечки о Михайловском, только что изданные в Пскове.
Приехали гости. Из Пскова — поэт Иван Виноградов, из Ленинграда — поэт Всеволод Азаров, артистка Надежда Комаровская и известный ученый, профессор Ленинградского университета, ныне покойный Владислав Евгеньевич Евгеньев-Максимов — человек хотя и пожилой, но восторженный и громогласный. Узнав, что в Михайловском состоится традиционный пушкинский праздник, он, несмотря на свои преклонные годы и уговоры родных, счел за долг и великую честь побывать на нем.
В то время поездка в Михайловское была большим испытанием. Поезд из Ленинграда до Пскова шел около двух суток. Из Пскова в Пушкинские Горы нужно было ехать или на лошадях или на попутных грузовиках, да и то только до реки Великой, что у деревни Селихново. Моста через реку не было, он был взорван, и направляющимся дальше, в сторону Новоржева и Пушкинских Гор, приходилось переплывать с берега на берег на сколоченных на живую нитку бревнах.
Всё это пришлось пережить доброму старику ученому и он порядочно раскис. А тут еще разболелись у него зубы и налился флюс. Повязал он лицо повязкой и стал похож на раненого деда-партизана.
— Партизан, партизан! — шептались шмыгавшие в округе него мальчишки…
Ночевали гости на наспех сколоченных топчанах в кабинете директора заповедника, а кабинет — одно лишь слово что кабинет, а по существу — полуразвалившийся шалаш.
И вот наконец торжественный митинг на околице Михайловского. Евгеньеву-Максимову предоставляется слово о Пушкине. Ученый горячо говорит о бессмертии и величии Пушкина, о его патриотизме, о том, как в годы войны Пушкин помогал нашим воинам громить фашистов. По ходу рассказа профессор стал читать седьмую строфу седьмой главы «Евгения Онегина»:
Когда он дошел до слов: «И на могиле при луне, обнявшись, плакали оне», — стихи выпали из его памяти. Создалось неловкое молчание. И вдруг встал один из участников праздника, какой-то высокий бородатый дед, и, чеканя пушкинский ямб, стал громогласно читать то, что никак не мог вспомнить профессор:
Профессор не перебивал старика, почтительно дав ему прочесть строфу до конца. После доклада удивленный Владислав Евгеньевич подошел к неизвестному и, обнявши его, предложил посидеть с ним вместе неподалеку от эстрады.