Страница 8 из 53
В полночь объявили воздушную тревогу, пролетела, не сбросив бомб, эскадрилья Б-29. В три часа утра — отбой. С ночного дежурства вернулся дядя. Рассказал, что накануне бомбардировщик, пролетая над Кобатакэ, сбросил листовки. «Не думайте, что мы забыли о городе Футю. Скоро прилетим». Под некоторой игривостью таилась угроза. Неужели будут бомбить и Футю? Одни ваш знакомый, приехавший из префектуры Яманаси, рассказывал, что незадолго до бомбежки города Кофу американцы сбросили брошюры на меловой бумаге, в которых расписывалась веселая и сытая жизнь японцев то ли на Сайпане, то ли на другом острове, оккупированном американской армией. Сейчас в Хиросиме меловую бумагу днем с огнем не сыщешь.
В половине четвертого легла спать.
6 августа.
В пять тридцать утра за нами приехал на грузовике Нодзима. Проезжая через Фуруэ, мы увидели яркую вспышку пламени, потом услышали ужасающий грохот. Над Хиросимой, как при извержении вулкана, повисло черное облако. На обратном пути мы ехали через Миядзу, там пересели на рыбацкую лодку и поплыли к мосту Миюки. Тетя не пострадала, у дяди на лице легкая рана. Разрушения страшные, и представить их во всей полноте еще трудно. Наш дом покосился, поэтому пишу у входа в противовоздушную щель.
7 августа.
Вчера собирались было переселиться в общежитие завода в Удзина, но это оказалось невозможным. По предложению дяди эвакуируемся в Фуруити. Тетя едет вместе с нами. Глядя на сгоревшую Хиросиму, дядя не смог сдержать слез. Теперь это город пепла, город смерти. Кругом громоздятся горы трупов — безмолвный протест против бесчеловечности войны.
Сегодня подсчитывали ущерб, нанесенный заводу бомбардировкой.
8 августа.
Утром варили рис для рабочих.
Днем нам сообщили основные пункты инструкции по управлению заводом, принятой на совместном совещании правления в связи с чрезвычайными обстоятельствами.
9 августа.
Сегодня прибыла еще одна партия пострадавших. Некоторые из них не имеют никакого отношения к заводу. Почти все ранены, одеты кто во что. Один из беженцев прижимал к груди урну с пеплом родственника. Эту урну он привязал к карнизу за окном, непрерывно повторяя: «Намуамидабуцу, намуамидабуцу» [5] .
Пожилой, с грубыми чертами лица мужчина раздавал беженцам почтовые открытки, приговаривая с мрачным юмором: «Берите, не стесняйтесь. Сообщите своим близким, что вы живы и вполне здоровы. Могу принести сколько угодно открыток — я сам их делаю. Но только никому ни слова». Эти открытки он утащил, наверное, с разрушенной взрывом почты.
Час дня. Все отдыхают, многие спят. Постепенно возвращается способность к размышлению. Решила подробно записать все, что произошло, начиная с 6 августа.
Утром в половине пятого приехал Нодзима, и мы погрузили в его грузовик вещи, которые надо было отправить в деревню. Рядом с вещами, в кузове примостились жены Нодзима, Миядзи, Есимура, Дои — наши соседки; В пять тридцать мы отправились в путь. По дороге из Кои в Фуруэ, посреди просяного поля, мы увидели большую лиловую куклу в человеческий рост. Нодзима сбавил скорость и постучал в заднюю стенку кабины, как бы говоря нам, сидевшим в кузове:
— Взгляните, какая странная штука!
Кукла — вероятно, это было пугало — походила на глиняное изваяние: так рельефно были вылеплены лицо, руки и ноги. На бедрах висела травяная циновка. При более внимательном рассмотрении я решила, что кукла изготовлена из папье-маше.
— Наверное, это пугало привезли откуда-нибудь с юга,— предположила жена Нодзима.
— А мне кажется, это манекен. Только он потемнел от дыма, который поднялся при взрыве нефтяной бомбы,— возразила Миядзи.
— Да? А я-то подумала, что это обгоревший человек, только говорить об этом не хотела,— сказала Дои.
Около шести тридцати мы прибыли в Фуруэ. Окна в крестьянских домах были еще закрыты ставнями. Но родители жены Нодзима уже дожидались нас у сарая. Мы сгрузили вещи и внесли их в сарай. Жена Нодзима выдала нам для порядка расписки, пригласила всех в дом и угостила чаем. Вместо сладкого она подала огурцы с бобовой пастой. Старики были очень любезны. По всему видно, что своего зятя Нодзима они считают опорой семьи. Тесть вышел во двор и принес в корзине добрый десяток персиков.
— Попробуйте,— предложил он,— правда, еще не совсем спелые, но зато холодные с ночи, после росы.
Он сказал, это сорт «окубо». Персики и в самом деле были еще зеленые. Старуха очистила их и подала на стол.
Сам Нодзима и его жена старались дружить с соседями. Ходили слухи, будто Нодзима водил дружбу с неким ученым из «левых» по имени Мацумото. Поэтому во время войны Нодзима остерегался давать повод для доносов. Мацумото окончил университет в Соединенных Штатах и до войны переписывался с американцами. Не потому ли в последнее время его так часто вызывают в полицию? Мацумото старался всегда ладить и с городскими властями, и с чиновниками из префектуры, и о членами отрядов гражданской обороны. Когда объявляли о воздушном налете, он первым выскакивал на улицу и оповещал всех криком: «Воздушная тревога, воздушная тревога!» Мацумото всегда ходил в гетрах и не снимал их даже дома. Говорят, будто маститый ученый предлагал свою помощь в обучении женщин искусству владения бамбуковыми пиками. Поистине трогательная забота. Однажды, когда зашел разговор о Мацумото, дядюшка Сигэмацу сказал:
— Видно, в этом мире что-то не в порядке, если такой человек, как Мацумото, вынужден лебезить перед чиновниками. Говорят, что и прогулочная яхта бывает иногда нагружена редькой, но эта поговорка, пожалуй, здесь не подходит. Полководцу Ямамото Кансукэ приходилось одно время выращивать цветы [6] , но и здесь, пожалуй, мало общего с действиями Мацумото. Нельзя его считать и приспособленцем. Просто он опасается, как бы его не заподозрили в шпионстве. Сейчас это особенно страшно. Но вот что я вам скажу. У каждого мужчины в жизни бывает момент, когда он должен поступить, как подобает мужчине. Можете не сомневаться, что Мацумото не опозорится.
5
Молитвенное восклицание буддистов, которое можно перевести как «Господи, помилуй, господи, помилуй».
6
Ямамото Кансукэ — японский полководец-стратег XV в. Будучи в опале, занимался выращиванием цветов.