Станция Лихо

– Прошел.

– Да прекрати уже!

По дороге до сторожки Фома рассказывал про домовых. Что раньше эти существа жили в каждой квартире, где знали, как с ними общаться. Фома их в шутку называл домушниками. Он когда-то в детстве решил, что это незваные гости, поэтому и родилась такая ассоциация. За это его недолюбливал их домашний домовой. Но потом и недолюбливать некому стало. Когда умер последний знающий член семьи, иссякла жизнь домового.

Голос Фомы звучал тихо в брошенном лесу. Егор шагал впереди, Юра замыкал наш караван. Я шла и думала, что, скорее всего, я еще сплю, а это просто такой реалистичный сон, где ноги мерзнут от стылой земли и где по-настоящему страшно. Где нет домашних животных, да и в домах давно нет людей. Просто плохой реалистичный сон. Не первый раз такой снится. И не каждый сон «икает» в плане логики и перемещений в пространстве.

– Если бы это был сон, то я бы очень хотел проснуться. – Кажется, последнюю фразу я произнесла вслух, и Фома решил, что она адресована ему. – Но сны шрамы не оставляют.

Он поднял край куртки, показав пухловатый бок с кривым алым шрамом.

– Это я своих пытался защитить, но не получилось. Если бы они решили, что я не умер, то добили бы.

– Мне кажется, ты драматизируешь, – подал голос Юра. – Тебя никто не тронул бы, не полезь ты на рожон.

– Не защищай я свою семью, ты хочешь сказать? – Фома напрягся.

– Да нет, ты не так понял. – Юра отпрянул и сошел с дороги, опасаясь, что прилетит топором.

Я этого тоже опасалась, оказавшись между ними, и вопросительно посмотрела на Егора.

– То, что тебя это обошло стороной, – сказал тот Юре, – не значит, что с другими оно поступило так же. В некоторых районах была настоящая бойня.

Я еще больше запуталась. Сознание стало рисовать жуткие картинки восстания, с колдунами впереди всей армии. У каждого колдуна за пазухой сидел домовой, или домушник, а все они тащили огромные перевернутые деревья. От сюра ситуации даже передернуло.

– Все куда прозаичнее. – Егор стоял совсем рядом и странно смотрел на меня. – Мы почти дошли, в доме расскажем, что было.

– Если сама до этого времени не вспомнишь, – вставил свои пять копеек Юра.

Дом был красивый, я всегда мечтала жить в таком: двухэтажный, бревенчатый, с большим участком. Металлический забор, который раньше так трепетно красили каждую весну, здорово облупился. Но это было практически незаметно за огромным количеством странных символов, навязанных из веток и веревок. Знаки висели на деревьях, на крыльце, на окнах – везде, куда можно было дотянуться.

Помню, в моем нормальном мире тут жили медведи, блогеры приезжали на фотосессии. А теперь периодически ночевали те, кто уходил из города. Пытался уйти, как заметил Егор. Если верить Фоме, то этот охотничий домик – самое защищенное место во всей округе, перевалочный пункт, куда можно прийти переждать непогоду, съесть, что найдешь, оставить гостинцы от себя другим и идти дальше. Если получится. Казалось бы, в ста метрах от МКАДа, а уже какая-то глушь. За забором стояла тишина, только от холода периодически скрипели деревья.

Вся жизнь ушла в центр, так говорили мои новые знакомые. И не верить им не получалось. За все время, что мы тут бегали, я не встретила никого. Район действительно вымер. В нормальном мире даже ночью не было так тихо, как здесь сегодня днем.

Еда нашлась в погребе: пожухлая картошка, проросший лук и тушенка. Странная троица этому так обрадовалась, словно обнаружила не картофельные заморыши, а целую тыкву или батат.

– Наверное, опасно печку топить, дым заметят, – с сожалением сказал Фома. – Придут за нами.

Я хотела спросить: а разве знаки на заборе нас не защищают? Мне показалось, что именно в них все и дело. Благодаря этим странным ниточкам-палочкам дом – самое безопасное место. Но Юра меня опередил:

– Да не придут они сюда. Сейчас вся движуха в центре. – Он брякнул это мимоходом, перебирая овощи.

Фома и Егор переглянулись. Последний нахмурился.

– А ты это откуда знаешь? – Фома сел, а Юра, снова начав суетиться, замялся.

– Знаю, – буркнул он себе под нос.

– Слушай, хватит уже! – озверел Фома. – Ты про этот чертов взрыв знал, точно знал, что он будет, причем даже назвал это «спланированной акцией». Это, случайно, не твои ребята все склады пожгли на прошлой неделе? Вы чего хотите добиться? Вывести из себя центр? Чтобы они не просто каждую неделю районы патрулировали, чтобы согнали сюда всех озверевших всяких-разных? Вы этого добиваетесь?

– Да они там погибли! – заорал вдруг Юрий. – Да, мы пытаемся хоть как-то изменить то, что сейчас происходит, вытащить из норы тех, кто засел в центре и только отдает приказы. Показать, что мы еще можем бороться, даже без поддержки знающих. Кстати, именно поэтому от нас отстали. Трое, ну ладно, четверо непонятных беглецов не так интересны гвардии, как наши акции возле самой верхушки.

– И как успехи? – Егор был единственным очагом спокойствия в этом хаосе. – Помогают ваши акции?

Юра промолчал, оставил продукты и принялся выбирать сухие поленья. Фома чистил печку от старых углей.

– Был бы снег, можно было бы сварить картошку, – сказала я, вскрывая банку тушенки ножом. Металл гнулся, нож его не резал, а мял, и в итоге банку я не открыла, а разворотила на части.

– У нас много лет нет снега, – заговорил Юра, уже гораздо спокойнее. – Многие считают, что это из-за того, что всех знаток уничтожили. С тех пор холодно, а снега нет. И лета нет. Дождей нормальных тоже нет. Только мерзкая, непрекращающаяся серая морось.

– Время вечного тлена, – согласно проговорил Фома, засунув по локоть руку в печь.

Дом тихо погрузился в бытовые заботы.

– Так, может, теперь вы мне расскажете, что случилось? – снова закинула я удочку. – Раз нам никуда бежать не надо и время подходящее, мне кажется.

Да нечего рассказывать. – Фома отвлекся от печи. – Официальная версия: экологическая катастрофа, куча болезней, часть которых быстро мутировала. Как следствие – смена власти. Да ты сама должна это все знать. Амнезия амнезией, но такие вещи не забываются. А новая власть решила, что не надо нам тех, кто знает больше остальных. Ну и вынесла приказ их всех уничтожить.

– Не, – возразил Юра. – Они сказали, что из-за таких людей вирус и мутирует. Обычным не выжить, если так дальше дело пойдет, ген у них типа слабее, нетренированный. А процент обычных, естественно, выше, чем знающих, вот и пошли на крайние меры, чтобы спасти всех.

– Да не так все было! – возмутился Фома.

– Ну давай, расскажи мне, я же здесь не жил, – парировал Юра.

– Кто такие знатки? – вклинилась я.

– Знатками называли тех, кто умел общаться с духами, навьими сущностями, – заговорил Егор. – Знающие умели лечить словами, видели больше остальных, отличали правду от лжи. И очень не любили, когда их называли ведьмами или колдунами. Обычные люди тут тоже по чуть-чуть поколдовывают, но знатки пользовали силу на полную.

– И их всех убили. – Фома сплюнул на пол и вытер плевок пяткой. – Я считаю, что все эти сказки с вирусами и мутацией были предлогом убрать неудобных.

– Это очень жестоко, – поежилась я.

Они говорили много странных и жутких вещей, которые никак не хотели укладываться у меня в голове. В моем нормальном мире не было даже предпосылок к перевороту. Да и знающих тоже не было. Все домовые ютились только в сказках, а не в темных углах квартир. «Поколдовывали» у нас разве что тарологи и современные ведьмы. И то все их колдовство больше было похоже на внутреннюю игру с архетипами. Я читала про это доклад на истории искусств.

– Нет, жестоко то, что взялся за это дело знающий. – Фома злобно пнул печку. – Стал уничтожать своих же.

Я бы хотела прекратить поток воспоминаний, но это цунами было уже не остановить.

– Лучший ищейка во всей стране. – Юра уже развел огонь в печи и подкладывал дрова.

Я посмотрела на Егора, который отстраненно глядел куда-то мимо всех, сидел, погруженный в свои мысли.