Страница 11 из 13
Черная тьма оформилась в высокого и очень худого мужичка. У него были невозможно длинные ступни, опущенные ниже колен узловатые руки, покрытые пятнами грязи. Но самое жуткое – это его лицо. Высохшее, обтянутое желтовато-серой кожей, с высоким лбом, потертой кепкой, сдвинутой на затылок. Когда он открыл рот, вывалился длинный синий язык и с чмоком упал ему на ноги. Из пасти потекла черная грязь. Меня чуть не стошнило. Я перевела взгляд на Егора и впервые увидела в его глазах ужас.
Он был хорошо знаком с этим существом и, судя по реакции, ожидал увидеть его позже.
– Надеюсь, то, что я тебе дал, у тебя, – еле слышно проговорил он, поднял на ноги Фому, пихнул в сторону дороги Юру и, пятясь, пошел следом.
Я нащупала в кармане подарок. Речная галька в виде человечка-веточки была на месте. Я очень хотела достать, посмотреть, но что-то меня остановило. Почувствовала, что существу нельзя знать об этом подарке.
Мы бежали к мосту, оскальзываясь на замерзшей грязи. Сзади шаркало оно.
Как и говорил Егор, мост пропустил нас всех, но мы еле успели спрятаться от гвардейцев, которые дежурили с этой стороны.
Район оказался буквально наводнен людьми в форме.
– Что значит это дерево? – тихо спросила я Егора.
– Перевернутый дуб. Желание унизить самый главный символ ладного мира, показать, что у Великого дуба тут власти больше нет, – скороговоркой ответил тот.
Мы пошли через лес вдоль дороги, прячась за поваленными деревьями и пытаясь разглядеть на той стороне жуткое существо.
– Надо как-то добраться до метро, – опять завел свою волынку Юра.
Слушай, может, мы просто свалим из этого района? – спросил Фома. – На кой черт тебе сдалась эта рация? Найдешь связь с ними в другом районе. Вы же наверняка где-то базируетесь. Воспользуешься чашкой, на худой конец.
– Базируемся на севере, – ответил Юра. – Мы туда несколько дней идти будем. А водой у нас никто не пользуется.
– Лучше уж мы туда дойдем, чем поляжем у метро, – стоял на своем Фома. – И зря вы самую стабильную связь отвергаете.
– Так нам все равно идти мимо метро, через центр, через весь город!
Егор терпеливо слушал очередные препирательства.
– Надо заглянуть в твою не твою квартиру, – сказал он вдруг мне. – Она же рядом с лесом?
Я ничего не поняла, но на всякий случай кивнула: стало интересно посмотреть, как выглядит мой не мой дом здесь.
– Слушайте, я только сейчас заметил, – выдал Фома, – снег идет. Мелкий, но снег. Нормальный снег!
– Ой, и правда, – эхом подхватил Юра.
Егор лишь покачал головой. У меня больше не было вопросов, почему эти двое еще не догадались, кто палач. Они не только глухи к некоторым вещам, но и действительно слепы. Так же слепы, как все в моем мире. Я споткнулась от этой догадки.
– Верно. – Егор подхватил меня, а заодно и мои мысли.
– А что в той квартире?
– Надо посмотреть, чего там нет, – ответил Егор. – Ключи далеко?
Я звякнула карманом. Они все это время были у меня под рукой, переплелись с веревкой от камушка. Интересно, подойдут ли эти ключи к замку.
Когда мы пробирались к моему дому, я порадовалась, что в свое время на этом пустыре построили каток, бесполезный металлический сарай и множество маленьких домиков, где когда-то базировался садовый центр. Это все хорошо закрывало нас от гвардейцев, и, кажется, Егор тоже сыграл в этом свою роль. Я не знаю другого объяснения, почему все гвардейцы смотрели в противоположную от нас сторону, никто не повернул к нам головы.
Ключи без проблем подошли к замку, дверь открылась. Нас встретил такой же гнилостный запах, что и в первой квартире. Ногами я зацепила старую влажную тряпочку.
– Недавно умер, – сказал Фома, изучая оставшееся от домового тряпье. – За хозяйкой не смог пойти.
Это что же получается? За бабушкой также пришел Егор или его шакалы? Или все-таки этот мир не близнец, а мой. Просто странно вывернутый. Не может же в этом месте жить вторая я с моей второй бабушкой. Или может? Я просто хотела отключить сознание, не думать.
А еще хотелось злиться, но не получалось даже обижаться. И чего я не поговорила с Егором? Столько раз оставалась с ним один на один. Он бы уже давно меня убил, если бы хотел. Моя чертова нерешительность, которая в очередной раз играет очень плохую шутку.
Егор уверенным шагом пошел в мою комнату. Не мою.
Но расположение мебели здесь было почти таким же, как дома. Так же стоял мольберт прямо напротив входа.
И я ожидала увидеть его пустым. Образ забытой в вагоне картины всплывал сам собой.
Большой холст, я такие форматы никогда не беру, а тут диплом, надо показать, что формат для дипломированного художника не проблема. Серые стены тоннеля, золотое поле, тело, лежащее среди колосьев. Я так живо видела свой собственный проект.
– Ого, круто нарисовано, – присвистнул Юра.
– Ага, у мастера талант.
– Ой, а этот чувак на тебя похож. – Юра встал напротив моей картины и явно сравнивал пальто Егора и последнего знающего.
Моя картина стояла в не моей комнате, на не моем мольберте, в не моем мире.
Я.
Хотела.
Заорать.
Егор медленно обернулся и посмотрел на меня. Да, я нарисовала его пальто. Шляпы только у него не было, обувь другая, но пальто… Это было то самое пальто.
– Я ее в метро забыла. – Это получилось настолько бесцветно и обреченно, что я даже засомневалась, мой ли голос прозвучал.
Все ждала, что начну хотя бы плакать. Общая усталость, мучения с картиной, потом этот жуткий убитый мир, где все хоть и очень знакомо, при этом такое искусственное и шарнирное, – это должно было меня добить. Но я не чувствовала ничего.
Егор, не меняя выражения лица, подошел ко мне, я отступила. Он собирался что-то сказать, но в этот момент Фома, подошедший к окну, охнул:
– Смотрите, что птицы творят!
Про картину забыли сразу.
Мы обычно не обращаем внимания на птиц. Ну летают и летают, гадят, клюют все, что рассыпано. А иногда стоит на них посмотреть. Я видела, как птицы стаями летали над заброшенным районом. С земли они казались куда больше нормальных голубей или ворон.
Эти птицы застыли в воздухе. Одна висела совсем близко к нашему окну. Она была огромная, будто помесь ворона и орла: крючковатый мощный клюв, перья и пустые белые глаза, которые заглядывали в самую душу. Из клюва сочилась тонкая черная струйка и исчезала, улетая к земле. Все птицы были мертвы и замерли в воздухе. Я просто знала, что они мертвы. Они висели над домами, ветер колыхал перья, снежинки строили маленькие башенки на черных телах. У меня из окна была видна школа, и над ее территорией застыла целая мертвая стая.
– А что ты чувствовала, когда рисовала картину? – спросил Егор.
Я не услышала в вопросе ни злости, ни разочарования. Был только интерес.
– Одиночество, спокойствие и печаль, – ответила я, отвернувшись от птиц.
Егор улыбнулся и кивнул.
– Это хорошо.
Я не поняла. Что именно хорошо.
– Вы хотели увидеть Охоту, – громко произнес Егор. – Рад представить вам то, от чего невозможно скрыться.
Мертвая стая страшных птиц была той самой странной Охотой.
Гл. 5
Я не очень понимала, что теперь надо делать: бежать от птиц или ждать, когда кто-нибудь придет. И чем больше я на них смотрела, тем меньше они пугали. Ну висят и висят в воздухе. Жутковато смотрится район, над которым застыли десятки мертвых птиц, у каждой свое положение крыльев. С каждой капает какая-то черная слизь. И все, больше ничего не происходит. Они не нападают, не орут, не пытаются разбить окна. Просто висят в воздухе.
Страшнее только картина, которая стоит в соседней комнате и которой там быть не должно!
– Надо уходить, – сказал Егор.
Почему он так странно отреагировал?