Страница 57 из 60
— ты ничего не можешь сделать людям!
— Убить не могу, — проговорил Аларик, — а проклясть — очень даже. Принц ваш уже проклят.
— Да врет он! — заявил второй тюремщик, — не слушай его, Секач! Двинь ему так, чтоб зубы повылетали!
Аларик вжал голову в плечи и попытался отвернуться.
— Да ладно, — неохотно процедил Секач, — ну его… к вергам. Свяжешься, потом всю жизнь… тьфу…
И отошел.
Аларик мысленно поздравил себя с победой — маленькой, первой победой. По крайней мере, ему не сломали челюсть, не выбили зубы и даже не переломали ребра.
И, чтоб не провоцировать громил, он так и остался сидеть на полу, сжавшись в комок. он должен был уцелеть, выбраться из подземелья и спасти Камиллу, пусть даже ценой собственной жизни. Пусть даже Лоджерин и женится на ней! Все равно, ее можно будет выкрасть из дворца, увезти куда-нибудь… где принц не нашел бы их никогда.
Да, нужно было думать о том, как выбраться.
А потом — как разыскать его жемчужину, которая затерялась в темноте…
тьма обиженно булькнула в груди, и все тело будто омыло холодком. место, куда пришелся удар сапога, болеть перестало.
Аларик прикрыл глаза. на самом деле, ему нравилась мысль о том, чтобы убить Секача — превратить его в комья гниющей плоти, это нравилось тьме. Еще больше ему нравилась мысль о том, чтобы убить принца Лоджерина, потому что такой мерзавец не то что не должен сидеть на троне, а вообще не должен ходить по земле. теперь уже и сомнений не осталось, что именно Эдвин нашел мага без печати, чтоб убить отца. И основная причина того, что Аларик сидит в темнице — именно эта. А вот объяснения тому, почему Эдвин его не убил, Аларик не находил. ну, в самом деле, держать в темнице узника, чтоб рассказывать ему о Камилле Велье — как-то нерационально и глупо. Разве что ненависть настолько велика, что хочется помучить? Или же… зависть? но чему завидовать? Да и вообще, как можно завидовать столь несчастному созданию, как темный маг? Вот этого Аларик не мог понять, и оттого строил догадку за догадкой, и казалось, что идет он по зыбкому болоту…
мысли совершили круг и снова вернулись к Камилле.
Ее нужно было спасти. Любой ценой. от мыслей о том, что Эдвин раз за разом берет ее силой, становилось еще хуже, чем когда его избили здесь в первый раз. то, что он здесь рассказывал — вранье. Камилла не отдалась ему добровольно. И это же подтверждало то воодушевление, с которым Эдвин лгал — так хвастаются тем, чем не обладают. но вот принудить… запугать… или даже избить, а потом изнасиловать — о, это принц вполне мог сделать.
Понять бы еще, где она, Камилла, что с ней… Вряд ли Эдвин держит его бесценную жемчужинку во дворце. там люди, и особенно не развлечешься…
Камилла так и стояла перед глазами. Удивительный все-таки у нее цвет волос, удивительные глаза. он никогда не видел таких у людей. Как будто лунный свет воплотился в девушке…
«Я должен хотя бы узнать, где она и что с ней, — подумал он, — и тогда буду решать, что делать дальше».
В конце концов, тьма действительно могла дать мощь, с которой мало кто справится. И он бы успел спаси Камиллу и ее спрятать, а там… там уж все равно.
«Если прикоснуться к поверхности Великой тьмы и заглянуть в ее глубину, то можно увидеть все, что пожелаешь, — говорил наставник, — только не забывай, что в это время тьма тоже будет смотреть в тебя».
однажды… Это было давно, лет шесть или семь назад. однажды Аларик все-таки заглянул в это бесконечное, тягучее, аспидно-черное море. И попросил показать, где и как живет сейчас его мама.
Это походило на резкий, болезненный толчок под ребрами, тьма всколыхнулась, ответила. он словно бы завис в непроглядном жирном мраке, и только далеко внизу светлела точка. она приближалась и приближалась, и походило это на замочную скважину, на прокол в пространстве, куда можно было подглядеть одним глазком. И Аларик заглянул. он увидел дом, в котором вырос. он увидел мать — постаревшую, но живую и бодрую. И ещё увидел двоих маленьких детей на лавке, догадался, что это его братики, рожденные уже сильно позже того, как его забрали монахи. А потом вдруг понял, что тьма тоже смотрит, но не на него — а на женщину, поседевшую, постаревшую — но такую родную. И страх за мать и за братиков оказался таким сильным, что Аларик вылетел пробкой из транса, с дикой мигренью… И после никогда больше не просил показать тех, кого любит.
«А если ты позволишь тьме течь сквозь себя, то сможешь путешествовать вместе с ней, — говорил наставник. И, помолчав, всегда добавлял, — но после этого ты будешь, как дырявое корыто. твой дар больше не будет задерживаться в тебе, и ты останешься без магии».
Аларик задумался.
А что, если уйти отсюда именно таким способом?
Правда, после этого он перестанет быть темным магом… но толку с его темной магии, когда она не помогает защитить Камиллу? Да и себя самого, в общем-то…
ну, а верги? Как же он будет сражаться с вергами?
И тут ему стало почти смешно.
ты дурак, Аларик Фейр. Воистину дурак.
Всю жизнь ты защищал людей, которые плевали тебе вслед. И теперь, когда настало время немного подумать о себе и о той, кого любишь, ты еще и размышляешь?
он осторожно посмотрел на тюремщиков: они снова играли в кости. не трогали — и хорошо… Будет время войти в нужное состояние, чтобы открыть в себе протоку для тьмы. Для бурлящего ледяного потока, который выдерет и унесет прочь его собственный Дар, но при этом отнесет туда, куда будет нужно.
А куда это — нужно?
Конечно же, туда, где Камилла Велье.
В конце концов, с людьми он привык сражаться при помощи оружия и собственных рук. И уж что-нибудь придумает, чтобы вызволить Жемчужинку. В конце концов, доберется до Светлейшего…
«Да, нужно к Светлейшему, причем сразу», — решил он для себя.
Внезапно принятие того, что платой за свободу будет его магия, не было тяжелым или болезненным. Аларику даже показалось, что мысль о себе, как об обычном человеке, несет облегчение и свет.
А если так — зачем медлить?
он мысленно прикинул: прошло несколько часов с того момента, как Эдвин ушел. Вряд ли вернется скоро, вряд ли помешает…
И Аларик, закрыв глаза, сосредоточился на ощущении тьмы — в себе и вокруг.
Это была та самая медитация, при помощи которой в прошлый раз он подсмотрел, как живет его матушка. Сперва холодом облизало все внутри, затем в вязкую тьму погрузились кончики пальцев, кисти рук, запястья…
«ты тонешь, и тебе это нравится» — вновь проснулся шепот тьмы.
«Замолчи. твое дело — слушать меня».
«Жалкий человечек. неужели ты думаешь, что тьма может кого-то слушать? Вы все — песчинки в моем потоке».
«тем не менее, ты подчинишься».
Холод сомкнулся над макушкой, и Аларик смотрел только вперед, уже не слушая ехидных шепотков за спиной. Ему было плевать, что там бормочет тьма, которую он внезапно начал понимать так хорошо, плевать, что он близок к ней, как никогда. Если все получится, как задумал, то он сможет выкорчевать тьму из себя. А если не получится — что ж, будет плыть в ней вечно.
но попробовать было нужно. И, раз уж они с тьмой так недопустимо близки, то он это использует.
Впереди, словно жемчужина, сиял прокол в пространстве. Именно то, что ему и нужно было, посмотреть на Камиллу, увидеть, что она жива и дождется помощи…
«надо было это сделать раньше, гораздо раньше».
но он не мог. он даже не был в состоянии посчитать, сколько он проспал. Каждый раз, когда просыпался, его били, разжимали челюсти и вливали в рот какую-то приторно-сладкую дрянь…
Эдвин Лоджерин, пожалуй, допустил ошибку, не приказав снова опоить пленника.
Аларик приблизился к сочащемуся светом проколу и заглянул в него.
он увидел небольшую комнату и громоздкую кровать. там, на кровати, извивалась Камилла, а принц Эдвин, намотав на кулак ее волосы, заставлял ее подниматься. И необычайно близко Аларик увидел глаза Камиллы — светлые, с темными ободками по краю радужки… В них больше не было жизни, в этих глазах. Камилла хотела умереть.