Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 31 из 77

* * *

«Я отказался от подобного предложения, — писал Бедивер. — Король разгневался, назвал меня предателем. Дескать, здесь моя родина, а там — чужбина. Он не хочет и слышать о единстве Империи. По его мнению, Империя мертва и пусть остается такой и дальше. Он так разъярился, что я почел за благо провести зиму в поместьях моей семьи на юго-востоке. Завтра туда и отправлюсь. В Британию вернусь весной, как только позволят дороги и ветры — если вы не пожелаете иного, милорд. Но я не вижу смысла оставаться. Переговоры с Максеном бессмысленны».

* * *

Артур согласился со своим советником и подписал приказ о возвращении. Бедивер вернулся в Камланн в мае. Я думала, что все наши отношения остались в прошлом, но оказалось, что это не так.

Был чудесный весенний полдень. Я вошла в Зал с каким-то делом и застала толпу, громко приветствовавшую нашего военачальника. Там стоял и Артур, сжимавший единственную руку Бедивера. Сам рыцарь выглядел измученным и несчастным. Пока он отсутствовал, я иногда скучала по нему, но думала, что наша губительная любовь умерла, а скучаю я просто по старому другу, который давно в отъезде. Однако стоило мне войти, как он сразу что-то почувствовал и поднял глаза, пытаясь отыскать меня поверх голов собравшихся. Наши глаза встретились. Он не улыбнулся, но что-то произошло, будто лопнула перетянутая струна арфы. Сердце мое пропустило удар, а то и два, и я с ужасом поняла, что ничего не кончилось, что я все еще привязана к нему, и что он не забыл меня и хочет чего-то большего, чем один единственный взгляд. С этого момента мне опять пришлось избегать его.

В начале июня мы отправили Гавейна с Гвином в Малую Британию. Пришлось отправить. Максен ввел слишком высокие тарифы на экспорт вина. Тут же посыпались жалобы от торговцев и дворян, которых снабжали торговцы. Расцвела контрабанда. Кое-кого из контрабандистов поймал и казнил Максен, и теперь их кланы осаждали нас прошениями о мести, справедливости и вире за кровь. Были люди, бежавшие от нашего правосудия в Малую Британию, и неплохо там устроившиеся. А по предыдущим договоренностям их следовало выдать нам. Опять петиции. Так что Гавейн и Гвин везли с собой самые жесткие предписания: в случае невыполнения наших требований — торговая блокада и предоставление убежища всем беглецам-бретонцам.

Сопровождал их Рис, слуга Гавейна. Не очень-то ему хотелось расставаться с женой и детьми. Мы с ним собирали припасы в дорогу, и слуга ворчал, что не так уж и нужен Гавейну в этом путешествии.

— С ним же сын будет, — говорил он мне, — присмотрит за отцом. Уж во всяком случае, позаботится, чтобы с лордом хорошо обращались. А милорд, в свою очередь, будет заботиться о сыне. Ну и прекрасно они бы без меня обошлись. — Рис усмехнулся и добавил: — Я-то этого парнишку знаю куда дольше, чем господин. Вот бы он удивился, расскажи я ему.

Рис, как ни странно, давно знал о Гвине от самой леди Элидан. Но она взяла с него клятву, что он ни словом не обмолвится о сыне своему господину.

— Я бы, может, и рассказал теперь, — бормотал он, укладывая дорожные сумки, — да смысла нет. Сами узнают.





— А я думаю, ты им обоим понадобишься, — высказала я свое мнение. — Максен для Гавейна палец о палец не ударит. Он и для Бедивера не очень старался. Так что слуга им обязательно понадобится. Нужен же человек, которому доверять можно.

— Ваша правда, миледи, — Рис вздохнул и провел рукой по волосам. — Да я не против. Эйвлин рожать собралась в октябре, ну и конечно хотела, чтобы я под рукой был. Милорд непременно отправит меня обратно пораньше, если переговоры затянутся, как в прошлый раз, только лучше бы и вовсе не ездить. Нам ведь здорово повезло с двумя здоровыми детьми, да и Эйвлин сейчас в порядке, а все-таки боязно. Хотя я всегда знал, что если пойду к господину в слуги, ездить придется много, так что теперь поздно жаловаться. А там, глядишь, и вопросы уладятся.

Не уладились. Под угрозой торговой блокады Максен тариф отменил, но виру за казненных контрабандистов выплачивать категорически отказался. А про тех, кто скрылся от нашего правосудия, он как будто и слыхом не слыхал. После обмена письмами наши послы вернулись посовещаться, и вновь отплыли, но переговоры, судя по всему, затягивались: как обычно, Максен, уступив в одном, тут же нашел пять новых причин для раздора с нами. Только к сентябрю удалось кое-как договориться, причем договоренности не устраивали ни нас, ни Максена. Послы вернулись. По-хорошему, вскорости следовало бы послать их обратно, но стало не до того.

Еще весной Мордред написал, что откладывает визит в Камланн до решения некоторых домашних дел, требующих его присутствия. Примерно в то же время недовольные члены королевского клана сообщили, что Мордред подозревает их в неверности, и они опасаются за свои жизни. Они спрашивали, предоставит ли Артур им убежище, и могут ли они рассчитывать на правосудие в споре с Медро. Артур написал, что готов рассмотреть их дело, но пока не может обещать предоставить убежище. Наше письмо не успело дойти до них, а мы уже получили известие, что пять членов королевского клана и около двадцати других представителей различных благородных кланов Островов были обвинены в заговоре против короля. Пятерых изгнали, а два десятка казнили. Пятеро изгнанников со своими слугами отплыли с Оркад на двадцативесельном тяжело груженом карраге, но едва они скрылись из виду, на море поднялся сильный шторм, и корабль потерпел крушение на скалах северного Пиктленда. Все пассажиры, кроме одного, погибли. Этот человек был одним из тех пяти. Звали его Диуран Мак Бренейн, бывший военачальник короля Лота. Гавейн помнил его, как разумного и справедливого человека, радеющего за благополучие клана. Во время шторма он держался за киль разбитого корабля до тех пор, пока его не выбросило на берег. Он добрался до верфей Эогана, откуда ранее отправлял сообщения Артуру. Здесь он устроился работать счетоводом и сумел отправить Артуру на редкость безграмотную записку, явно написанную не его рукой. В ней содержались обвинения против Мордреда: в убийстве Агравейна и остальных на корабле с помощью колдовства. Мак Бренейн умолял Артура оказать ему помощь и поддержать островитян, готовых «выкупить острова Эрценди у сына Йфферна».

Артур отправил на север курьера с небольшим количеством золота, чтобы поддержать человека в нужде, и письмом, где осторожно приглашал Диурана в Камланн, если он готов отвечать по своему делу перед другими королями Британии. Однако курьер вернулся все с тем же золотом и с нашим нераспечатанным письмом. К сему прилагалась записка, сообщавшая о смерти Диурана от лихорадки за неделю до прибытия курьера. Писал, судя по всему, тот же человек, который составлял предыдущее послание.

— Я предлагал ему золото, — рассказывал наш человек, — он же заплатил за похороны Диурана из собственных средств. Однако он отказался. Такой странный маленький человек.

«Домашние дела» Медро, по-видимому, на этом не кончились. Он снова отложил свой визит и казнил еще одну группу дворян. Затем объявил войну некоторым Западным островам, подвластным королю Лоту. Во время правления Агравейна они вышли из состава королевства и попросили защиты у короля Далриады. Медро привел к их берегам огромный флот и в результате несколько коротких ожесточенных боев вышел победителем. Энгус из Далриады, поначалу обещавший помощь, не стал вмешиваться. Формально Мордред являлся союзником Артура, и Энгус посчитал, что Западные острова не стоят риска войны с крупными королевствами Британии. Мордред действовал решительно и без тени милосердия. Отстранил от власти правящие кланы, казнил их мужчин, женщин передал новым кланам, назначив их самолично. Он заявил, что прежние правители виновны в измене Агравейну и ему, Мордреду.

Успешный и быстрый военный поход значительно поднял авторитет Мордреда на Оркадах. Его люди восхищались военным мастерством короля и были рады вернуть Западные острова, изрядно напугав соседей. В августе он снова написал нам, сказав, что теперь, наконец, освободился и собирается отправиться в путь в сентябре. Правда, сначала он должен вернуться в Дун Фионн и привести крепость в порядок. Письмо было отправлено с верфей Эогана в северном Пиктленде. К посланию прилагалась записка, изрядно нас встревожившая.