Страница 3 из 10
Бедный Ванюшка, когда увидел и Илью плачущим, то и вовсе ошалел от беды такой, прижался к родненьким своим крепко-накрепко и разрыдался с неизмеримым детским горем. Когда плачет мама, то чем её утешит дитя? Оно может только поплакать рядом.
Так закончился Тасечкин поход на соборную службу, так оборвалось её молитвенное стояние. Так больно развеялись все её надежды.
Что поделать, если так жизнь устроена, и страдаем мы за свои грехи? А они порождают страхи и страсти, оплетают сердце, и молитва из такого сердца бывает безответной. Будто и не молимся мы вовсе.
Однако, следующим утром новое дыханье в их жизнь внес Ванюшка. Он разбудил их чуть свет восторженным восклицаньем, потому как, погружённый в свои богословские раздумья, как истинный «батюшка», он внезапно осенился догадкой, которую с детской неудержимостью тут же поспешил поведать миру:
– Мама! Мама! Я вспомнил, – будил он Татьяну, припомнив фрагмент слышанной им в монастыре беседы. – Если веришь, то почему не терпишь? Вот как говорили! Надо молиться, но надо и терпеть! Вот голова молодец!
И он погладил собственную голову, залез к маме под одеяло и прижался к ней уютным клубочком.
– Что тут уже терпеть? – улыбнулась ему мама и припомнила больное: – Картошка, к примеру, уже выкопана. О чем тут молиться? Новая не нарастет.
– Ну и что, мамочка? – «батюшка» не унимался. – У Бога знаешь сколько картошки? Нам надо продолжать молиться, только не бояться, а терпеть. У Него, может, и яблоки есть!
Кто знает, а что если и вправду устами младенцев глаголет Истина? Конечно, «летательное» и «порхательное» чувство в Татьяниной душе изжил Господь этой Своей безответностью. Но, может быть, прав «батюшка» Ванюшка? В конце концов, Татьяне не урожай нужен был сам по себе, не плоды труда и оправдание переезда в «картонный» домик, а всего лишь овощи для зимы.
И Татьяна, хоть и с горьким комом в горле, а взглянула на малыша с теплотой и благодарностью. Ну кто не умилится своему маленькому поддержателю и помогателю, который стоит на своем крепче камня, даже когда взрослые сдаются?
С соседней кровати отозвался и Илья:
– И я так думаю. Если молишься – то ждёшь, Богу ведь надо многое изменить в твоей душе и в мире, чтобы получилось дать тебе просимое, – рассудил он задумчиво, и, озарённый внезапной идеей, подскочил, несмотря на ранний час, и принялся торопливо одеваться. – Если верим, то бояться не должны! Мы же не боимся, что завтра солнце не встанет. И лампочками не запасаемся. Потому, что точно верим. Чего ж нам тут сомневаться?
После картофельного завтрака, уединившись и секретно нашептавшись, братья подступили к матери:
– Мама, – начал Илья сбивчивым от волнения голосом. – Мы верим. И ты веришь. Мы будем молиться, и Господь нас услышит, это точно! Это как следующий день, который придет обязательно! А теперь мы пойдем в магазин и выберем тебе самое красивое платье. Мы не знаем, как нам его купить, но Бог знает как. И мы с Ванюшкой очень верим, что Он не бросит нас. И ты верь!
И сыновья потянули её за обе руки, такие мужественные, добрые и такие наивные «мужички». Ну как их разочаруешь? И Тасечка пошла, старательно пряча от них свою печаль.
Поход в магазин, впрочем, оказался вполне ожидаемым, ибо денег у них набралось только на четверть платья. Правда, в комиссионке дела обстояли лучше – великолепный, хоть и без этикетки, сарафан продавался здесь за полцены. И пусть на него все ещё не хватало, но примерить Тасечка не удержалась. Как не примерить-то? Платьице было сшито из такой гладкой и нежной ткани, каких Тася отродясь и не видывала.
Переодевшись в кабинке, она вышла к ребятам, прошлась влево, прошлась вправо, крутнулась для ветру, как крутятся все девочки в сарафанах, чтобы дать разлететься полам платья, разойтись колоколом и во всей красе показаться.
И уж так засветилась бедняжка, уж так блеснули глазки её счастливые, да умилилась её ласковая улыбка, что все мужчины в зале невольно залюбовались этой обаятельной и счастливой молодой женщиной. Повезло же кому-то с такой красавицей женой!
Платье, конечно, купить не удалось, куда уж там. Зато столько радости Тасечка увидела в глазах своих сыновей, столько гордости, что и самой стало легче на душе. Ну что плакать о невозможном, если в её жизни есть эти два мужичка, которые ни в обиду не дадут, ни в беде не бросят? Все ерунда, над чем вздыхаем, сами не видя главного, которое подает Бог щедро.
После магазина ребят она отпустила домой и счастливая таким необоснованным счастьем упорхнула на работу, к старичкам, которые уж заждались свою Тасечку.
А вечером Татьяну ждал сюрприз: на её кровати лежало тщательно выглаженное и разложенное как на витрине то самое платье из гладкой и нежной ткани.
– Илюша! – от неожиданности Тасечка чуть не присела прямо на пол. – Это как? Это твои накопления на мопед?
– Мам, ну не сравнивай, – ответил Илья и обнял маму. Тут же и «батюшка» Ванюшка подскочил, ластится, глазки блестят – выдержал, сохранил тайну. – Ещё накоплю. Я что, работать не умею? Что ты? Зато ты будешь самая красивая и самая счастливая!
И весь вечер Татьяна боролась с упрямством сыновей:
– Верните платье в магазин! – сердилась она, насколько могла строго. Но те только улыбались и молчали, как пленные партизаны, да всё отнекивались.
– Мам, не сердись, ты все равно сердиться не умеешь! – наконец, закончил спор Илья. – Ты же сама сказала, что пусть идет в собор тот, кого Господь по-настоящему любит. Вот Он тебе и послал это платье, раз без него никак. А ты думала, что Он тебе посылку с неба пришлет?
Ванюшка рассмеялся:
– Посылку не пришлет! Самым любимым Он не посылки дает, а добрых людей, – повторил он чью-то присказку и применил к своему: – Или добрых детей.
Соборное богослуженье пронеслось как огонь, как пламя опаляющее и очищающее, которое мелкое всё пожигает и оставляет в душе только то светлое и важное, которое там пряталось.
И отчего богослужение с хорошим пением так благодатно? Видимо, по расположению сердца. Потому у церкви и обряд особенный, сложенный многими веками, и пение оное, и убранство, и архитектура, и иконы, и облачения. Чтобы вызвать у христианина это особое расположенье сердца. Без него-то, без сердца, Бога и не увидишь никогда, а если и помолишься, то только по очередной надобности. Да и то сказать, с какою верою?
После соборной Литургии Татьяна и вовсе смирилась и успокоилась. А что трястись за будущее? Конечно, смотреть вперед надо, но бояться… Страхами делу точно не помочь, а молитва от страхов этих страдает, не может Бог подать боязливому или жадному, так, чтоб не навредить его душе.
Да и вера в чём, если молишься и не знаешь из-за переживаний своих, поможет ли Бог? Если веришь – то знаешь.
А вечером к даче подкатили неожиданные гости.
Вышла Татьяна за двор – стоит микроавтобус, из него выходит Галина Степановна:
– Тася, у тебя мешки есть на обмен? А то вечно мешков не напастись! – пустилась она ворчать вместо приветствия. Вслед за нею из машины вылезли и трое мужиков – сыновья её, да тащат мешки с картошкой, с луком да морковкой, с капустой, яблоками и дынями, банки с закрутками несут, да всякие прочие дары деревенского хозяйства. – Постоянный клиент отказался, дорого ему, видишь ли! Ишь ты, каков! Ну, мы с сынами моими посоветовались, и решила я тебе всё это сбросить, не везти же обратно в деревню? Мне туда другой товар грузить.
Татьяна только ртом воздух ловит и глаза вытаращила от удивления.
– Галина Степановна! – Татьяне и представить-то страшно, столько всего. – Мне вовек не расплатиться!
– Да ничего! – отмахнулась бабка Степановна с деланным равнодушием. – Картину мне нарисуешь, повешу в зале. Чтоб там Дон был и казаки на конях. Можешь такое?
– Могу, конечно! – ответила Тасечка с удивлением. – Только ж я не доучилась…