Альтернатива

«Может, мне слишком спокойно живется, и давно никаких проблем не было… О, кстати о проблемах! Ведь статья так и осталась недописанной, Светлана за это голову не оторвет, но бухтеть будет долго. И неизвестно, что хуже. Так, решено: завтра с утра займусь делом, тем более, там осталось всего ничего, как сказала бы мама: „Только начать и закончить“. Но при определенном вдохновении работы на пару часов, а насчет кошек: если хорошо поразмыслить, то с ними жизнь гораздо спокойнее».

Последняя «большая и чистая любовь», кроме страданий, неприятностей и головной боли, ничего больше не принесла. Хотя нет, как же она могла забыть о глобальном конфликте, возникшем в их семье из-за ее выбора? Несмотря на то что все уже было в прошлом, болезненный осадок и натянутость в отношениях с родителями сохранялись. Придя в очередной раз к мысли, что они, по сути, оказались правы и надо бы к ним съездить, она, глядя, как Дульсинея свернулась клубком, а значит устроилась надолго, полюбопытствовала:

– Дуся, может съездим к папе с мамой? А то ведем себя как две дурынды.

Кошка подняла голову, и Ане показалось, что у той от возмущения усилилось косоглазие.

– Хорошо, дурында одна – я. Я одна большая дурында, теперь ты довольна?

Дуся, хорошо зная свою хозяйку, не ответила, вновь свернулась мохнатым калачиком ии замерла в ожидании повода для очередной обиды.

Лежа в кровати и пытаясь уснуть, Аня нет-нет, но мыслями возвращалась к таинственному бомжу. Он был совсем не похож на того, кто виноват в создавшейся ситуации. Его взгляд, манера говорить, двигаться не укладывались в ее представления об опустившихся на дно жизни людях. Взять хотя бы, как он ел: ведь без всяких сомнений его мучал голод, но у него хватило выдержки не наброситься на еду, а воспользоваться вилкой и ножом, и потом он никуда не торопился и был аккуратен… Говорят, среди бомжей и профессора встречаются, но он точно не профессор. Что-то не складывается. Она перевернулась на другой бок. Он был явно в чуждой для него среде, и грязь помоек к нему не пристала, ну, в переносном смысле. Может, поэтому и возникла идея поселить его в Репино. Было в нем что-то такое… неординарное, а может, она просто давно не общалась с мужчинами. Нет, последний бокал вина точно был лишним… А вот если его представить в костюме и чуть поправившимся и если забыть то пальто, что он оставил на улице…

***

Люся тоже не спала. У мамы поднялось давление, и девочки, перегуляв, вели себя хуже некуда. Когда она со всеми справилась и в доме воцарилась тишина, время перевалило далеко за полночь. Она налила себе остывший чай и, сидя за столом, бессильно сгорбилась над чашкой. На улице поднялся сильный ветер. МЧС заранее предупредило о надвигающемся урагане, и он наконец пришел. За окнами стонало и выло, будто вся нечисть решила устроить веселую гулянку и теперь ломилась к ней в дом, зазывая к себе в компанию. В голове было пусто. Последние дни вымотали ее до крайности. Очень хотелось убежать, улететь, скрыться от существующих и надвигающихся проблем, и от осознания, что это невозможно, становилось только тяжелее. Столько лет без отпуска, без возможности побыть самой собой в круговерти той жизни, где существует только одно слово – «надо». Надо искать новую работу, только кому и где она нужна с двумя маленькими детьми? Надо купить Поленьке новую шубку: она хорошо подросла за лето. У мамы таблетки заканчиваются – надо завтра купить, и еще протокол операции дописать: бросила сегодня на половине и к секретарю забыла подойти, чтобы расписаться за выговор…

– Бедная моя девочка, – мать погладила ее по голове. – Как я могу тебе помочь?

– Мам, ты зачем встала? Сейчас давление опять поднимется… И потом, ты же знаешь, что именно ты тащишь на себе девочек и все домашние дела. Иди ложись, я сейчас допью чай и тоже пойду.

Мариванна поцеловала дочь и, запахнув на груди халат, тяжело вздохнув, сонно произнесла:

– Мне жаль, что я не могу сделать большего… А ты, детка, не засиживайся: поздно уже.

И еще раз поцеловав дочь, тяжело шаркая ногами, она медленно скрылась в спальне.

Людмила проводила ее взглядом. Хорошо, что есть мама, и по большому счету все не так плохо, даже можно сказать – хорошо. Анька была права: если подумать, она счастливый человек. Дети, мама, работа, которая позволяет шатко-валко сводить концы с концами, машина, подруга, всегда готовая прийти, прибежать, примчаться на помощь. Что она там говорила: «надо шире открыть глаза и научиться радоваться тому, что есть, продолжая стремиться к большему»? Поэтому нечего дурью маяться. У нее столько счастья – в обеих руках не унести. И, сладко потянувшись, Люся одним глотком допила остатки чая. Вот посуду можно помыть завтра, и от этого никто не пострадает.

Девочки уже спали. Раскрашенные зеленкой, они напоминали пупсов с неестественно большими веснушками. Поцеловав их, она заглянула к маме, та тоже спала, и на ее лице были покой и умиротворение. Она знала: дочь справится с любой проблемой.

– Мам, я не подведу, – улыбаясь, прошептала Люся и, тихо прикрыв дверь, без сил рухнула на свой диван. Перед тем как ее накрыл сон, она успела подумать о том, что все будет хорошо, обязательно будет хорошо, ведь она такой счастливый человек.

***

Наступивший день был ветреным и дождливым. В библиотеке кроме Ани и охранника никого не было. Зиночка, несмотря на клятвенные заверения, вновь опаздывала, у бабы Любы был выходной. Читатели субботним утром к ним не стремились: кто-то еще спал, кто-то занимался накопившимися за неделю домашними делами. Первая половина дня чаще всего проходила спокойно, ну, может, за редким исключением. Аня включила стоявший рядом с конторкой обогреватель, подвинула его к себе поближе: протапливать только начали, и в библиотеке, особенно утром, было холодно, но чашка с горячем чаем в

руках вселяла надежду на лучшее. Пока никто не объявился, можно почитать (мысли о

статье остались дома вместе с Дульсиней).

– Анна Ильинична, здравствуйте! Так рада вас видеть!

От неожиданности Аня едва не выпала из кресла:

– Эльвира Петровна?! Здравствуйте… Что-то случилось?

– Ах, да ничего, – Эльвира Петровна беззаботно махнула рукой. – Старческая бессонница. Проснулась в пять утра, читать не хотелось, убирать тем более, взяла и нажарила пирожков с яблоками. – Она расстегнула плащ на утепленной подкладке, под которым красовалась белая блузка с пышным жабо и большой камеей. – Нажарила столько – одной не съесть, вот и решила прогуляться и вас угостить…

– Так может, вам тоже чаю налить? – подхватилась Аня. – Чайник только закипел. Тем более, на улице холодно, и вы наверняка продрогли.

– Спасибо, дорогая, я тороплюсь. В магазинах скидки для пенсионеров действуют только до двенадцати часов, и все старушенции типа меня стараются затариться именно в это время. Я контейнер с пирожками оставлю в «зоне»… А что, Зиночка, как всегда, опаздывает?

И не дожидаясь ответа, Эльвира Петровна, все так же пребывая в приподнятом настроении, уплыла в сторону зоны отдыха. Аня проводила ее удивленным взглядом, и внезапно над ее головой утробно пророкотало:

– Доброе утро, душенька. Я знала, что застану вас одну.

Переведя взгляд на источник звука, она увидела, что находится в опасной близости от нависшей над ней шляпой с опушкой, из-под которой виднелся двойной подбородок и огромная грудь.

– Рада видеть вас, Скарлетт Альбертовна, – с максимальной доброжелательностью откликнулась Аня, решив про себя, что ей надо обязательно проверить слух. Не услышать появление Эльвиры, достаточно крупной дамы, и тем более Скарлетт, – это тревожный признак.

– Не лгите, душенька. Вы совсем не рады видеть ни меня, ни кого бы то ни было еще. У вас наикислейшее выражение лица, которое мне приходилось когда-либо видеть.

Ах, если бы мне вернуть мои сорок лет…

– Мне еще нет сорока…

– Ах, неважно, – перебила ее Скарлетт. Сорок лет – это начало прекраснейшего периода в жизни женщины. Он сочетает в себе одновременно мудрость, красоту и накопленный жизненный опыт. Женщина в этом возрасте все умеет, все может и ничего не боится. Это возраст свободы и независимости от условностей. Ах, как я была счастлива в свои сорок…