Ведьмина ночь

Шея затекла.

Плечи. Ноги.

— Выспалась? — Афанасьев улыбается. — Пошли, пообедаем, чем Бог послал.

И говорит это без шутки.

— А ехать долго?

— Еще часов пять.

Далеконько Гришка меня услал. А ведь тоже интересно, мог бы просто перевести куда на окраину. Как-то ж жил он пять лет, и Машенька его тоже жила со мною в одном-то городе.

И тут…

Бог послал густую шурпу и шашлык. И главное, вкуснющие, а уж домашняя пахлава с чаем и вовсе заставила забыть обо всем.

Куда там шоколаду…

Хотя шоколад не при чем. Шоколад хороший. И ребятам спасибо.

— Хорошо, — я откинулась на лавку, накрыв руками округлившийся живот. — А теперь рассказывайте.

— Что?

— Правду. С чего вдруг такая забота? И книгу вон дали, и домой проводили, и… сколько вы там меня выхаживали?

Впрочем, сама знаю. Неделю. Целую неделю, которая просто-напросто взяла и выпала из жизни.

— Может, испугался? — Афанасьев ел аккуратно, умудряясь не уронить и крошки, хотя пахлава крохкою была. — Ответственность почувствовал. Я же ж вроде как виноват.

Ага, вот только в глазах ни тени сомнений, насмешка тоже.

— И от чувства вины взялись сопровождать? Документы на перевод сами подготовили? Из бухгалтерии выбили зарплату до срока? И премию? Проездные? Что еще там?

— Суточные. Пока не встанешь на довольствие, будешь числиться командированной.

— Вот… это с книгой связано? И с Гришенькой?

— Гришенька, — потянул Афанасьев и усмехнулся еще шире. — А что? Ему идет. Гришенька и есть… нет, не столько с ним, сколько с женой моей бывшей. И дочкой. Её. Хотя она и врала, что моя.

— Почему врала?

— А потому что ведьмаки не только дар передать не могут, но и кровь, — Афанасьев наполнил крохотные чашечки из огромного медного чайника. — Пей от. Тебе пить побольше надобно. Это не то, чтоб тайна великая, скорее уж не любят о таком говорить. Кому охота признаваться, что ты бесплодный? Вот и я смолчал в свое время. Подлость оно… но тогда иначе на все смотришь. Любовь голову дурманит да так… тебе ли не знать.

Знаю.

И не осуждаю. Хотя, наверное… или нет. Оно не мое дело.

— В свое время я по миру крепко побродил. Дурь кипела ли, кровь отцова ли… он тоже неспокойным был. Или просто… не важно. Но как успокаиваться стал, так её и встретил. Влюбился… тут тоже такое от… мы, как привяжемся к кому, так прикипаем накрепко. Вот и я к ней. В Москву привез, стало быть…

Откуда именно, уточнять я не стала.

Пока.

— Жили какое-то время… неплохо жили. может, она даже любила меня.

А не видела в нем шанс уехать, откуда бы то ни было?

— Но после меняться стала. А я вот нет… не захотел. И не сумел. Говорила, если бы и вправду любил, переломил бы себя. На деле же, девонька, если кто начнет требовать себя переломить, из-за любви там, или еще по какой дурости, не слушай. Не будет с того толку… в общем, как-то так все и развалилось. Нашла она одного… полковника. И ушла. Она-то как ушла, так вроде насовсем. Развели нас быстро. У ейного ухажера и связи, и возможности, ну а я не противился. Смысл-то? Силком себя любить не заставишь. Она же и вещей своих забирать не стала, мол, ей они ныне не по чину, могу бедным раздать, ежели вдруг.

— И вы…

— Роздал. Что уж тут. В церковь отнес… ну да не о том. Уехали они, куда-то к Балтийскому морю, там и были лет пять. Потом уже и в Москву вернулись. Он чин генеральский получил. Ну и остальное там. Квартиру, после и дом выстроил, да, мыслю, не один. Машины. Деньги опять же. Я её сперва и не узнал, когда появилась… такая вся из себя дама… в шубке куцей, на каблучках.

Он чуть прищурился.

А я отпила чай.

Молча.

— Глянула и сказала, что, мол, права была… что я этот… без амбиций. И перспектив. А вот нынешний её — настоящий мужик, который семью всем-то обеспечивает. Вот…

— А явилась чего? — не выдержала я.

Сомневаюсь, что бывшая жена Афанасьевича так страдала от того, что он не знает, насколько ей в жизни повезло.

— Да вот… дочку она родила, — говорить о том Афанасьевичу было неприятно. — Тут дело такое ведь… у ней искра дара имелась. Она-то, как я потом понял, и со мною сошлась, чтоб, стало быть, силы прибавить.

Нам молча поднесли выскобленную добела доску с горой домашнего хвороста. Тонкого, слюдяно-прозрачного и крохкого до неимоверности.

— Она-то и раньше к бабке моей съездить все подбивала, когда поженились. Мол, с семьей познакомиться… а какая у меня семья? Только вот Наина и была. Я грешным делом подумал, что да, надобно. Правильно это. Аккурат после свадьбы и повез. Да бабка её на порог не пустила. И сказала чего-то такого, что… в общем, там Роза и поняла, что от бабки моей помощи не будет. Потом я еще вот со своими амбициями, которых нет… ну неможно ведьме ли, ведьмаку ли против природы идти! Не будет с того ни радости, ни пользы, ни вовсе чего толкового!

— Да я верю, — я осторожно вытащила длинную хворостину. — Держите. Он вкусный.

— А то… Шахрам умеет готовить. Серьезная женщина.

Даже спрашивать не стану, откуда он эту серьезную женщину знает.

— Стало быть, со мною у нее тоже ничего не получилось… а тут этот… почти генерал. Вот… и дочку родила. Надеялась, что в ней-то сила полным цветом расцветет. И ведьма, которая в том помогала, заверяла, что так и будет. Розалия ж ей заплатила, и чтоб на заповедную поляну привела, и чтоб слово молвила, и за амулеты всякие…

— Не помогло?

— Нет, — Афанасьев покачал головой. — Обычною дочка родилась.

Ага.

И что это значит?

— Точней даже не так. Сила в ней была, но закрытая. Крепко-накрепко.

— И она решила, что это вы виноваты?

— Нет. Знала Розалия, что и её вины тут хватает. Честно, я и сам не думал, что так оно получится. Просто… клятву-то она, как ни крути, приносила. И не в ЗАГСе. А я ответную. Обещались жить, в любви и согласии… так что будь осторожна, девонька, не клянись зазря, ведьмино слово порой крепче камня будет.

— Не буду, — пообещала я.

— Вот… а тут Розалия понадеялась, что если мы друг другу свободу дадим, то клятва эта отменится. И просить пришла, чтоб я согласился. Ну, стало быть, чтоб отпустил и все такое… чтоб дочке жизнь не ломал.

— А вы?

— Согласился. Что я, зверь, бабу мучить? Да и не любила она меня. А с такою жить… это хуже, чем просто насилие. Нет уж… — он вытащил еще одну веточку хвороста. — Правда, сказал ей, что дочка точно не моя, хотя по срокам аккурат моею выходила…

— А не могло…

— Не могло, — сурово произнес Афанасьев. — Или думаешь, я бы свою кровь бросил? Нет… предложил ей к магу пойти, родство, стало быть, установить. Так она сразу и на попятную. Оказалось, что генерал её сразу установил… вот.

— У вас не получилось?

— Не получилось, — Афанасьев вздохнул. — Клятву дать легко, а вот забери-ка ты её попробуй. Но мы пробовали. И к ведьмам Розалия обращалась, из старых родов… и к бабке моей ездила, знаю, да только без толку. Никуда-то оковы не делись. После уж она приуспокоилась. Да и жили вроде неплохо, хотя других детей у нее так и не вышло. Может, впрочем, и не особо хотела-то. Не мое то дело. Знаю, что дочка её выросла, вышла замуж…

С хворостом слушать интереснее. И главное, хрустеть хрустит, а на языке тает. И с горьким местным чаем лучше нету.

— И паренек толковый… Игнатьев фамилия.

Что?

Да быть того не может… или как раз может? Как раз объясняет… что?

— Жили… неплохо, думаю, жили. Розочкин супруг далеко не сразу в отставку вышел, только уж когда зять окреп. Ну и вышедши не оставил без помощи. Связи-то — это связи, их отставкой не испортишь. Вот… только вот с детьми у Игнатьевых никак не ладилось.

Афанасьев замолчал и молчал с минуту.

— Ну а как случилась беременность, так Розалия дочку свою, стало быть, ко мне привела. Чтоб простил. Благословил. Я и простил, и благословил… и к бабке отвез. Ну, на всякий случай. Что там раньше было — дело третье, а все ж брюхатую девчонку пугать — это никаким богам не по нраву, ни старым, ни новому.