Некто или нечто?

И вот они в одной лаборатории. Оба изучают хлорофилл. Но это не совместный труд, каждый работает независимо, у каждого своя тема, свои методы.

Ивановского заинтересовало влияние света на хлорофилл.

Он выдвинул свою теорию строения хлорофилла, сыгравшую важную роль в познании природы этого вещества.

Цвет в Варшаве продолжал разрабатывать свой метод разделения хлорофилла на составные части. Если извлечь хлорофилл из зеленых листьев (это нетрудно сделать, скажем, с помощью спирта), то вытяжка покажется нам в пробирке темно-зеленой, однородной. На самом деле в хлорофилле содержатся не только два зеленых, но оранжевые и желтые пигменты. Как отделить их друг от друга?

В университете, в Женеве, Цвета учили: спиртовая вытяжка хлорофилла после трехчасового кипячения с добавкой едкого кали разлагается на зеленый и желтый пигменты. Их и можно изучать в отдельности. Михаила Семеновича никак не устраивал такой метод, он считал его средневековым, алхимическим. Ему хотелось получить пигменты хлорофилла в химически неизменном, возможно более чистом виде. Как это сделать? Химия того времени продолжала пользоваться «силовыми» приемами: высокое давление и температура, длительное кипячение, выпаривание. Цвет долгие годы искал мягкий метод, приближающийся к тем бесшумным реакциям, которые протекают в живой материи при нормальной температуре и обычном атмосферном давлении.

И вот он показывает Ивановскому в варшавской лаборатории обыкновенную стеклянную трубку, открытую с обоих концов. Она плотно набита хорошо измельченным мелом. Цвет через воронку медленно льет в трубку раствор хлорофилла, извлеченного из листьев подорожника. Ивановский глядит не отрываясь. Происходит нечто поразительное: просачиваясь вниз по столбику мела, раствор хлорофилла, кажущийся темно-зеленым, окрашивает белоснежный порошок в разные цвета. Меловой столбик опоясывается разноцветными кольцами: наверху бледно-желтое, пониже — зеленое, потом — сине-зеленое; еще ниже — три желто-оранжевых кольца. Подобно световым лучам в спектре, пигменты отложились каждый на своем месте. Цвет первым в мировой науке доказал, что каждое химическое вещество движется по адсорбенту (поглотителю) с различной скоростью…

На глазах у Ивановского Цвет осторожно вытолкнул из трубки на стекло мокрый уплотнившийся столбик мела. Потом отделил ножом одно от другого цветные кольца. Затем, с помощью растворителя, вымыл отдельно из каждого кольца пигмент. Теперь можно исследовать все пигменты, будучи уверенным, что имеешь дело с естественным продуктом..

Почти сорок лет спустя два немецких исследователя, посвятивших открытию Цвета целую монографию, написали:

«Отделить компоненты сложной смеси один от другого с помощью ножа! Да это и во сне не снилось ни одному химику-аналитику. И это удалось сделать Цвету…»

Да, так писали сорок лет спустя, когда имя русского ботаника Михаила Семеновича Цвета уже произносилось в ученом мире с почтительным, восторженным изумлением. К началу сороковых годов насчитывали более семисот научных трудов, посвященных методу Цвета; к началу шестидесятых годов таких работ было уже несколько тысяч. Методом Цвета, совершенствуя его, стали пользоваться тысячи ученых разных специальностей. Метод именуют так, как назвал его сам Цвет: хроматографический анализ («хрома» по-гречески — цвет, «графо» — пишу). Но он вполне пригоден, об этом писал и сам Михаил Семенович, для разделения бесцветных смесей. На столбике мела, на листке фильтровальной бумаги каждое вещество оставит свою расписку на своем месте… Да, все это — и монографии, и портреты в научных журналах — началось много лет спустя. Ну, а тогда, в начале века, уже после того, как Цвет показал Ивановскому расцвеченный меловой столбик?..

Институт сельского хозяйства и лесоводства объявил конкурс на замещение вакансии заведующего кафедрой физиологии растений. Цвет принял участие в конкурсе и провалился. Какой-то немец, оценивая хроматографический анализ (Цвет публиковал статьи в немецких журналах), написал, что метод господина Цвета пригоден скорее для рубки дров, нежели для точных исследований! Ученая комиссия, выбиравшая заведующего кафедрой, приняла во внимание этот отзыв.

Лишь в 1907 году Цвету удалось получить кафедру ботаники и агрономии в ветеринарном институте. Еще через год его избрали профессором ботаники и микробиологии Варшавского политехнического института.

В 1910 году Цвет в Варшавском университете защитил докторскую диссертацию.

— Теперь я дважды доктор, — шутливо говорил он Ивановскому, отвечая на поздравления, — доктор женевский и доктор варшавский. Это не каждому удается!

В 1911 году Российская Академия наук присудила доктору Цвету за его диссертацию («Хромофиллы в растительном и животном мире»), вышедшую отдельной книгой, Большую премию. Но и после этого хроматографический анализ Цвета почти никем не применялся на протяжении двадцати лет… Быть может, он разработан был слишком рано? Подошло время — и пригодился.

Ивановский и Цвет жили и работали в Варшаве до 1915 года. После того как Цвет, получив кафедру, ушел из университета, они виделись нечасто, оба очень много трудились.

Ивановский увлекся садоводством. Его избрали директором Варшавского помологического сада (помология — теория плодоводства). Он совмещал эту должность со своей основной работой в университете. У него были широкие планы, касавшиеся развития садоводства в России. В Киеве предполагалось в те годы создать научно-исследовательский институт садоводства. Ивановского пригласили занять должность директора этого института. Он с готовностью согласился. Молчаливый и сдержанный, он оживлялся, когда разговор заходил о садах. Студентов, проявлявших интерес к садоводству, он терпеливо учил делать прививки. Одному из своих учеников, А. А. Приступе, он как-то сказал:

— Работа в киевском институте будет моей лебединой песней.

И тут— война. Институт в Киеве так и не открылся.

…1911 год. Умер от чахотки единственный сын Ивановских Николай, студент-старшекурсник Московского университета. «Подавал большие надежды», — сказал о покойном его учитель, университетский профессор.

Подавал большие надежды… Какой смысл в этой казенной фразе? Утешит ли она мать, которая при муже силится не выдать своего отчаяния? Молчание в доме. И без того замкнутый, Ивановский совсем уходит в себя. Работает больше обычного.

1915 год. Немецкие войска вторглись в Польшу. Высшие учебные заведения Варшавы эвакуируются в глубь России. Ивановский прощается с Цветом — Политехнический институт переводят в Нижний Новгород, а университет — пока в Москву. Михаил Семенович в отчаянии. Он одинок — он так и не обзавелся семьей — слаб здоровьем и беспомощен. Уезжает с пустыми руками, не хватило сил упаковать даже собственную библиотеку. И надо расставаться с самым близким человеком… Ивановский, не говоря ни слова, сочувственно глядит на друга.

Так лучше — помолчать на дорогу.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Глава десятая

Внимание — клещи!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Ранней весной 1937 года из Москвы на Дальний Восток выехала скорым поездом небольшая группа ученых… Мужчины и женщины. Одеты скромно, некоторые даже бедно. Мирная экспедиция — в ее составе биологи и врачи. Никому бы и в голову не пришло, что эта шумная компания — боевой отряд, снаряженный для выполнения крайне опасной операции. Да и сами участники группы, поглощенные мелкими заботами, вовсе не думали об опасностях.

Лев Александрович Зильбер, микробиолог и вирусолог, стоял во главе экспедиции. Он видывал виды, лет за семь до того ему пришлось «съездить на чуму».

В народном комиссариате здравоохранения, куда Зильбера пригласили за несколько месяцев до отправки экспедиции, ему сказали, что на Дальнем Востоке, в таежных районах — вспышки тяжелого неизученного заболевания. По-видимому, энцефалит (воспаление мозга, от греческого «энцефалос» — головной мозг). Но какой? Вот это группе Зильбера и надо было выяснить. Каково происхождение болезни? Если она вирусная, то непременно выделить вирус. Каков ход болезни? Какими путями она распространяется? Все это — срочно! Лев Александрович понимал, что для выполнения подобной программы нужны годы и годы упорного труда. А тут — скорей, скорей, срочно! Но спорить неуместно.