Страница 11 из 40
В 1721 году болезнь завезли с Кубы в Барселону.
За год в Барселоне погибло 4633 человека. Тогда же в маленьком испанском городе Тортосе треть жителей (пять тысяч из пятнадцати) погибли от лихорадки. Оставшиеся в живых просто покинули город. Позднее, уже в середине прошлого века, Желтый Джек за один год погубил 5656 жителей Лиссабона.
Как же так? Египетской стегомии в Европе нет, кто же разносит заразу в Испании и Португалии? Оказалось, что вирус желтой лихорадки может передаваться от больного к здоровому и некоторыми другими комарами.
В последние десятилетия Желтый Джек ни разу не наведывался в порты и города Европы.
Немало этому способствовали предохранительные прививки. Вакцину против желтой лихорадки разработала в 1933 году группа ученых под руководством лауреата Нобелевской премии американца Макса Тейлора. Она привита уже миллионам людей.
Но медики и вирусологи все же начеку. Скоростные воздушные лайнеры, пересекающие за одну ночь громадные расстояния, усилили опасность переноса некоторых болезней, в том числе желтой лихорадки. Дотошные исследователи узнали, что заражённые комары легко выдерживают воздушные путешествия. Пригревшись ночью в теплом салоне воздушного лайнера, стегомия способна заражать одного пассажира за другим, пока ее не прихлопнут.
Не все еще ясно в поведении Желтого Джека. Не все повадки вируса изучены. Но за ним бдительно следят. Нет-нет, да он и поднимет голову. Совсем недавно, в начале 60-х годов, Желтый Джек погубил в Эфиопии за короткий срок 9 000 человек.
Теперь вернемся к началу нашего века. В незнаемом мире, открытом Ивановским, вирус желтой лихорадки уличен был первым как возбудитель болезни человека.
Шел двадцатый век. В разных странах с помощью бактериальных фильтров продолжались поиски невидимок. Продолжались и научные споры, вызванные необычайным открытием.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Глава шестая
Ивановский
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Мог ли он думать, что ему повредит собственное открытие?
А вышло именно так.
В 1901 году истекли пять лет, которыми он располагал для подготовки и защиты докторской диссертации. Работа не была готова. Исследование глубоко захватило его. Он вышел далеко за рамки темы, обозначенной в заглавии диссертации: «Мозаичная болезнь табака». Нарождалась новая наука — вирусология. У ее колыбели разгорались научные споры. Естественно, что Ивановский, первооткрыватель мира сверхмалых созданий, оказался в центре этих споров.
И в это самое время ему, как не защитившему в срок докторскую диссертацию, надлежало покинуть кафедру в столичном университете. И не только кафедру. Это значило распроститься с Петербургом, где он кончил гимназию, а затем университет, где жили его учителя, распроститься с лучшей в России ботанической лабораторией Фаминцына, где он много лет подряд ставил свои опыты.
Трудность и новизна темы, которую разрабатывал Ивановский, не были приняты во внимание. Машина сработала: совет факультета вынес решение заменить его другим ученым, имеющим докторскую степень. Выбор пал на профессора Варшавского университета Палладина. Ивановскому же предложили место, которое оставлял Палладин. В провинциальном городе, каким считалась тогда Варшава, университетской кафедрой мог заведовать и магистр.
Так они поменялись местами — Ивановский с Палладиным. Ни Петербургский университет, ни Варшавский от этой замены не проиграли. Владимир Иванович Палладин, талантливейший ученик Тимирязева, впоследствии академик, был выдающимся ботаником. Он прославился своими глубокими исследованиями дыхания растений. Но и Варшава приобрела в лице Ивановского не только крупного ученого, но и весьма искусного педагога…
Делать нечего. Забрав жену и сына, Дмитрий Иосифович отбыл к новому месту службы.
Уже через год после отъезда из Петербурга докторская была готова. А еще через год в Киеве он защитил ее, получив, наконец, докторское звание, из-за которого претерпел столько тягот.
Ровно через полвека после защиты, в 1953 году, докторская диссертация Ивановского была переиздана в Москве. В самом этом факте ничего необычного нет. Труды выдающихся ученых прошлого печатаются вновь, даже если они утратили злободневность, если споры, отраженные в них, давно разрешены. Это — история, она всегда поучительна. Но для переиздания диссертации Ивановского были, кроме того, еще и другие основания…
Табачная мозаика описана Ивановским в его диссертации куда более тщательно и подробно, нежели другими учеными, изучавшими эту болезнь в те времена. Свои наблюдения в Крыму, на Черноморском побережье Кавказа, в Бессарабии и на Украине он подкрепляет сотнями опытов, проведенных в поле и в лаборатории. И все это изложено просто, хорошим русским языком и доступно не специалисту.
Но главное в диссертации то, что делает ее интересной для любого современного биолога, — споры Ивановского с Бейеринком и английским ученым Вудсом.
Бейеринк доказывал, что возбудитель табачной мозаики не просто очень мал, он принципиально отличается от любого микроба. Чем же? Он не корпускулярен. Выражаясь по-житейски, это означает, что возбудитель вовсе не имеет фигуры. Заразна сама жидкость, самый сок больного растения, а не отдельные частицы, пребывающие в соке. «Живое жидкое заразное начало» — вот что вызывает таинственную болезнь табака. Становится понятным, почему Бейеринк, ища название для возбудителя мозаики, употребил термин «вирус», так и оставшийся в мировой науке, правда, в ином значении, чем то, которое придавал ему голландец. Вирус у древних римлян — ядовитая жидкость, что-то вроде «живого» змеиного яда.
Все это — насчет живого жидкого заразного начала — не просто догадки знаменитого микробиолога. Великолепный экспериментатор, Бейеринк поставил серию изящных опытов. Они подтверждали, по его мнению, что заразное начало табачной мозаики не может быть корпускулярным, то есть не может состоять из обособленных частиц.
Бейеринк проводил эти свои опыты на агаре. Агар — слово малайское. Означает — желе. Получают его из морских водорослей. Он имеет вид студня. В кондитерской промышленности из агара — с разными добавками, понятно, — делают пастилу, мягкие конфеты. В лабораториях на агаре удобно делать плотные питательные среды, разводя на них микроорганизмы — бактерии, грибы, одноклеточные водоросли…
Бейеринк налил несколько капель сока больного мозаикой табака на тонкую агаровую пластинку, рассуждая так: раз возбудитель жидкий, то он просочится сквозь толщу агарового студня, непременно
44
сохранив свои заразные свойства; а на поверхности пластинки останутся все бактерии и их споры, как бы малы они ни были. Выждав дней десять, Бейеринк обеззаразил верхний слой агара и снял его с большими предосторожностями, применяя чистейшую платиновую лопаточку. Уверенный таким образом, что он не занес в толщу агара заразу извне, он разделил нижнюю часть пластинки на два слоя и оба применил для заражения табачных растений.
Вскоре на всех зараженных растениях появилась табачная мозаика.
Правота Бейеринка казалась неоспоримой, хотя вызывала недоумение одна странность. Крупный ученый утверждал, что существует некое заразное начало, не разделенное на обособленные частицы-корпускулы. А в те времена уже доказано было, что любая материя на нашей планете — будь то живая или неживая, в том числе и жидкость — состоит из отдельных частиц. Мы знаем, что энергия — и та корпускулярна. Все дело в размере корпускул.
Ивановский, споря с Бейеринком, впрочем, не прибегал к этим доводам. Он предпочитал более сложный, но и более верный путь. Он стал шаг за шагом повторять опыты знаменитого микробиолога. Как и ожидал Ивановский, опыты голландца сами по себе были безупречны: зараженный сок проникал в толщу агара, табачные растения, обработанные им, заболевали.