Одержимость шейха

Всевышний, дай мне сил вынести все, что уготовит мне жизнь в этом дворце.

Невольно в памяти всплывают слова старой Магры о поджидавшей беде. Правду говорила старуха, а мне от этого осознания не по себе становится, потому что вспоминаю и другие ее бредни…

— Ты знаешь, сколько через меня прошло? От наложниц и танцовщиц до фавориток? — язвительный тон возвращает меня в реальность. — Тьма! Только вот последней не так легко стать. А таких выскочек, как ты, прыгающих от одного господина к другому, здесь не любят. И ты надолго не задержишься. Сегодня господин покажет тебе твое место, и оно будет в самом низу, как только он убедится в твоей распутности. А теперь вымойся и готовься к осмотру.

Зарема не прекращает плеваться в меня желчью, а я, глотая ее колкости, забираюсь в теплую воду, чтобы как можно скорей скрыться от презирающего взгляда. И даже мочалка не помогает смыть невидимые ожоги позора, вновь обрушившегося на меня.

Но, оказывается, мои испытания начинаются только после того, как я выбираюсь из ванны.

Грубыми руками женщина начинает осматривать мое тело, нехотя нанося мазь на поврежденные участки кожи, да так, что я порой не сдерживаю мучительного шипения.

— Забирайся, — новое распоряжение, которое выполнять я не собираюсь, когда понимаю следующий этап осмотра.

— Нет, — слетает с моего языка быстрее, чем я успеваю решиться на дерзость.

Зарема даже прекращает вытирать руки от мази, впиваясь в меня острым взглядом. Ноздри раздуваются от злости, а лицо становится еще недовольней, чем когда я отказалась раздеваться. Кажется, ее начинает даже потряхивать от раздражения.

— Ох, ну и склочная ты девка! Ноги раздвигай! А то не поздоровится!

— Не буду! — цежу я, стискивая кулаки до онемения в пальцах.

Ее тонкие губы кривит раздраженный оскал, а я, даже не прикрываясь, выдерживаю на себе ее липкое презрение. Я не дура, да и догадаться несложно, что она намерена превратить мою жизнь в ад.

Женщина бросается в мою сторону, а я каким-то чудом отскакиваю и, разбив попавшуюся под руку бутылку, подставляю осколок к своему горлу, вынуждая злобную гадюку замереть как вкопанную. Глаза, распахнутые в ужасе, будто смотрят сквозь меня.

— Еще шаг, и я проткну себе глотку! — цежу я сквозь зубы, окончательно теряя контроль над своим разумом. — Дура я, не подходи, ясно?!

Внутри все противится коварной судьбе, пытающейся закинуть мне на шею удавку. Адреналин буквально вспарывает горящие вены, наполняя мое тело какой-то необъяснимой силой. А сердце сходит с ума, заглушая все вокруг и превращая меня в один сплошной ком нервов.

— Зарема. Оставь нас, — внезапно раздается позади до жути спокойный мужской голос. Но этого оказывается достаточно, чтобы разъяренная женщина вмиг спрятала глаза и покорно выполнила приказ. Я же превращаюсь в ледяную статую, когда узнаю, кому принадлежит этот зычный голос.

Глава 3. Грязь не намерена подчиняться тебе

Шаги Заремы стихли, оставив мне шум собственного перепуганного сердца. У меня что, судьба такая? Встречаться с этим мужчиной, будучи обнаженной? Но самое ужасное, что я не в силах даже прикрыться от него. Боюсь, любое движение может стать последним, потому что сейчас мы одни. А его промедление напоминает опахало, с каждым взмахом которого воздух накаляется до горящих искр и проникает в самые недра легких. Я горю. Так и есть. Не знаю, сколько проходит времени, пока я принимаю свое ничтожное положение, но усиливающееся покалывание на коже буквально кричит о том, что мужчина пожирает меня взглядом, а шорох свидетельствует о неизбежной близости…

Вздрагиваю, когда ощущаю тепло мужского раскаленного дыхания на своем плече, на мгновение сердце перестаёт биться, забравшись куда-то под ребра. А потом Тень делает то, что пугает меня ещё больше и противоречит всем его предыдущим высказываниям обо мне: он практически касается носом моей кожи и медленно вдыхает мой запах, выпуская из своих глубин какой-то поистине животный звук, от которого волосы дыбом становятся, а мне и вовсе исчезнуть хочется.

Хмыкает, неспешно распрямляя плечи позади меня, но остается в такой же близости. Могу судить это по тени, возвышающейся надо мной. И жару, исходящему от него, что подобно металлическим иголкам пробирается под кожу, будто там спрятан магнит, притягивающий каждый вздох мужчины.

— Пахнешь цветами, а не грязью, — его голос жестокий, грубый и звучит так близко, что парализует, в то время как шероховатые пальцы уже завладевают новой территорией, с удивительной нежностью пропуская прядь моих влажных волос. — Но твоя грязь глубже, ее не смыть водой. — Сглатываю, чувствуя, как он ведёт вдоль позвонков большим пальцем. — Что мне с тобой делать?

В груди немеет от того, как быстро колотится мое сердце.

—Лучше умереть, чем считаться грязью и падшей женщиной.

Последние слова буквально полоснули мой язык. Я даже глаза прикрыла от страха. Что помешает ему выполнить сейчас то, что бросил ему мой глупый язык? В ужасе ожидаю последствий из-за своей дерзости. Но вместо ожидаемой ярости позади меня раздается глубокий тихий смех. Только в нем нет ничего доброго.

— Глупая женщина. — Вдруг он хватает меня за затылок и жестко сжимает, запрокидывая мою голову и обжигая шею рычанием: — Ты можешь не рассчитывать на смерть. Я достану тебя, даже если придется спуститься за тобой в ад. Не смей мне больше этого говорить. Поняла? Только я решаю, жить тебе или умереть! Ты услышала меня? — его пальцы едва ли не хрустят от того, как сильно он сжимает мои волосы, которые мгновение назад боготворил нежностью. А я глотаю стон боли. Один за одним, вспоминая, что в моих руках есть осколок, который я могу всадить ему в глотку… или себе. — Чего же ты медлишь? — опаляет жаром ушную раковину, будто слышит, проклятый, мои мысли.

Тяжело дыша, я сглатываю, не рискуя обострять и без того накалённую обстановку. И тут же получаю маленькую поблажку, когда он ослабляет жестокую хватку, правда ненадолго. Уже через мгновение Тень так резко меня разворачивает, что я не успеваю опустить глаза. Не смогла бы, даже если бы захотела. И очень быстро жалею об этом, когда прихожу в себя, услышав звон выпавшего из моей руки стекла. Секунда, две, три. Осколки разлетаются у наших ног, но совершенно не это заставляет мое тело одеревенеть.

Шрам, кусочек которого мне удалось разглядеть ранее под арафатком, теперь предстаёт передо мной во всем своем величии, пересекая правую часть лица от лба до самого угла рта и уходя кривым рубцом на смуглую шею. Будто разделяя этого мужчину на до и после. Его шрам настолько большой и грубый, что страшно представить причину его появления, будто раскаленной саблей разорвало кожу. Он подобно огненной реке, руслу, которое вечно напоминает своему хозяину о жутком дне, когда он получил свое увечье.

Вдруг, встретившись с его горящим злостью взглядом, я наконец понимаю, что смотрю туда, куда не положено, и сконфуженно прячу глаза в пол, буквально задыхаясь от всего, что происходит. Зачем я так рассматриваю того, кто может убить меня?

Хватка на моем затылке возвращается, и теперь мне приходится подняться на носочки, чтобы облегчить жжение, но открыть глаза больше не рискую.

— Что? Больше смотреть не хочешь? — едкая усмешка. — Испугалась? Противен тебе твой господин?

Еще более сильный страх сковывает мою душу, заставляя трепетать перед Тенью. Но не шрам пугает меня. Далеко не он.

— Шрамы — это история, — шепчу тихо. — Я не испытываю к ним отвращения.

Затишье перед бурей.

А мне хочется рассеяться звёздной пылью в воздухе и отдаться ветру на спасение.

Но горячие пальцы, сомкнувшиеся на моем подбородке, вмиг выбивают из головы глупые мысли о спасении. А потом мужчина хмыкает, проводя пальцем по моей нижней губе.

— Глупая, смелая, честная. Опасное сочетание для женщины, — его голос сейчас теплый, хриплый, и меня страшит эта перемена. Ему понравился мой ответ. В этом причина? — За твою честность я позволю тебе раскаяться.