Страница 75 из 149
Глава 35
— От белка заполошная! — Старик зло треснул Гераську по темени. — Вон как далече горит, а ты пужаешь!
В «гнездо» набилось человек пять — всё, кто имелся на острожке. Черный дым растекался всё шире и шире, но был он и впрямь далече, да еще и за рекой. Никакой опасности острожку.
— Но что это горит? — дивился Ивашка сын Иванов. — Для лесных пожаров рано еще — вся травазеленая, листва еле желтеть начала.
Гадали долго, пока, наконец, старый Тимофей не хлопнул себя по лбу.
— А не там ли, браты, стоит городок Кокуреев?
Казаки враз загалдели, что де, точно! Там и живет улус старого даурского князьца.
— Напали на его, штоль? — подумал толмач Козьма. — Может… Может, Кузнец и напал?
— Думай — опосля говори! — отмахнулся Старик. — Сколько дён прошло! А приказной, по-твоему, всё еще тута? Не, он уже дальше Шунгала ушел, поди!
Спорили до позднего вечера и сообщали новость каждому, кто возвращался в острожек. Особенно, весть поразила Сашко. Дурной аж полез в «гнездо», да впотьмах не видно ничего. Даже зарницы не давали дым рассмотреть.
— Надо туда идти, — с надеждой обвел он ватагу. — Посмотреть, что да как. Тимофей, вытянет лодка?
Путь и впрямь был непростой. Вёрст двадцать или более. Причем, вдоль да по бережку идти не выйдет, надо Амуро-Зейское слияние пересечь — а то водная гладь была просто огромная!
— Сдюжит! — задрал бороду Старик. — Али руки мои кривыми считаешь?
Лодка рассчитана на трех-четырех людишек, но собрали в отрядец шестерых. Огненный бой с собой не брали, всё одно в пути зелье вымокнет. Вышли с зарей, дорога до низа Зеи казалась легкой, а вот потом так заболтало, что Гераська пожалел, что попал в избранную шестерку, и костерил Старика за его кривые руки в полный голос. Ну, а что Тимофей-то в острожке остался, чай, по башке не настучит.
Дыма утром почти не видно было, но оно и понятно — за рекой моросил мелкий дождик. По стремнине Амура лодка слетела махом, едва не пропустив даурский бережок. А как вышли на берег — мороз по коже продрал.
Вымер улус Кокуреев.
— Это что же тут было? — даже Ивашка растерял свой гонор и часто крестился.
Малые сёльца по берегу выгорели полностью, только черные клыки обгорелых кольев торчали вверх. Сам городок тоже знатно погорел, но не до конца — видно, дождик ночной спас. Даже поля в округе превратились в пепелища. Видно, что часть урожая дауры снять успели, но многое пожжено было. Мезенец, как такое завидел — аж взвыл.
— Кто же напал на Кокурея? — недоумевали казаки. — Перебили всех? Иль увели куда?
— Это точно не Кузнец, — мотал головой Ивашка. — Тот людей бы оставил.
Только Дурной всё это время молчал, скрутил руки на груди, унимая дрожь от мороси, и выглядел мрачнее туч на небе.
— Никто на них не напал, — сухо бросил, наконец. — Кокурей сам ушел. И род свой увел. А что осталось — пожег.
— Как ушел? Куда?
— Куда повелел император Фулинь.
— Кто? — нахмурился Ивашка.
— Ну, богдыхан… Шамшакан. В никанской земле его Фулинем зовут. Вот он и прислал людей с приказом. Чтобы с Амура все племена уходили в его владения. Видимо, первые уже пошли.
— А чего это он нашими ясачными людьми распоряжается? — набычился толмач Козьма. — Они же нам шерть давали.
— Это ты их считаешь нашими, — криво улыбнулся Дурной. — А Фулинь все эти земли своими считает. А нас — захватчиками. Вот, в заботе о своих подданных и повелел им переселиться на юг.
— Речи-то больно крамольные, — Ивашка приподнял бровь.
— Я тебе говорю то, как маньчжуры думают, — сразу озлился Дурной. — Можешь хоть сто раз сказать «царёвы земли» — от этого Кокурей назад не вернется. Надо правде в глаза смотреть, а не крамолу в словах выискивать.
— Да ладно вам, — влез промеж шипящих друг на друга котов Мезенец. — Дурной, ты лучше скажи: как же это люди сами, добровольно свои дома и свою землю оставили? Кто на такое согласится?
— Вот так мы их допекли, — опустил тот глаза. — Да, к тому же, Фулинь им землю пообещал.
— Как? — Рыта ажно глаза вытаращил. — Землю? Запросто так?
— Вроде да, — неуверенно ответил Сашко. — А за службу зерном оделять повелел.
— Чудеса твои… — перекрестился Мезенец. — Щедрый у них богдыхан.
— А что, Рыта, пошел бы ты за землицу к нему служить? — зло оскалился Козьма.
— Я сейчас тебе ногу выдерну и пасть поганую ею заткну! — набычился мужик.
— Тихо! — поднял руки Дурной. — Вот еще повод нашли. Я что думаю, братва: когда веками на месте живешь, столькими вещами обрастаешь — что всего в дорогу никак не взять. Давайте-ка прошмонаем городок!
Казаки тут же загорелись идеей и двинулись к обгоревшему городку. Сашко снова оказался прав: кое-что сильно обгорело, но есть вещи, которые и огонь не возьмет. Казаки нашли немало глиняной посуды, большей частью, битой, но было и целое. В избытке находили старые шкуры, куски кожи, ремни. А еще, ежели порыться, попадались им и железки. Климка Корела особливо в них вцепился, ибо они с Ничипоркой думали ладить кузню в острожке. Сашко идею поддержал. Так что казаки чуть землю в юртах не просеивали в поисках железок.
Тут-то Гераське и подвезло: в куче рухляди всякой нашел он монисто серебряное! Прям настоящее! Серебряные чешуйки перемежались бронзовыми кружочками с дырочками. Но серебра, всё одно, не меньше трети. Такой искус был укрыть находку, себе оставить… но не смог. Сам подошел к Дурному и сунул ему.
— Авось, пригодится… для дела общего.
— О! Деньги никанские, — обрадовался Сашко. — Спасибо, Гераська, когда-нибудь сильно пригодится. Нам для жизни многого не хватает — надо будет меняться.
А тем временем с вала городка Мезенец узрел, что не все поля у Кокурея выгорели. Позади целый клин ржи стоял и осыпался, а в сторонке — конопля на ветру шелестела. Рыта тут же бросил всё ринулся туда.
— Да, уймись ты! — держали его казаки. — Сколько дён на страду требуется! Когда этим заниматься?
— Хлеб же! — вырывался Рыта. — Там же не меньше двух пудов будет. И конопля еще…
Ничем его было не пронять. Тут Мезенец сам к Сашку кинулся.
— Дурной, дай мне остаться тута на два-три дня! Я пожну, сколь успею. А молотить и веять уже на острожке будем. Ты пойми — я даже озимые на делянке засеять успею! И на лето зерно будет! И хлебушек изредка зимой сможем едать!
Гераська только тут приметил: все казаки в чем-то да лучшие были, все — старше Дурнова… А за разрешением всё чаще именно к Сашку обращались.