Страница 106 из 149
Глава 50
Радужная картина, которую себе нарисовал Санька в острожке… теперь официально Темноводном… Картина эта тускнела на глазах. Из диких волков не так просто сделать домашних псов. Зачем выживать в уединении, если можно весело и с прибытком грабить?
С трудом он уговорил остаться почти всех. Один Ивашка «Делон» только усмехался на его увещевания.
— Коль уж мы с полком заодно и больше не воры — моя святая обязанность идти со всеми! — высокопарно заявлял тот, вновь смущая остальной народ.
Наконец, Дурной махнул рукой и обратился к «Делону» напоследок:
— Мы с тобой никогда друзьями не были. Но пережили вместе немало. Я за всех вас клялся стоять. И за тебя тоже, Ивашка… Береги себя! Там, на Шунгале бойся не столько сабли или копья, сколько свинца. Понял?
— У них будет огненный бой? — удивился Ивашка, почему-то сразу поверив словам найденыша.
— И много, — вздохнул Санька и тут же уточнил. — Я так слышал от дючеров и дауров.
Своим врать про осведомителей из местных было сложнее, чем Кузнецу. Ну, а как еще объяснить то, что беглец из будущего точно знал, что в войске маньчжурского наместника Шархуды будет не меньше сотни корейских мушкетеров… как бы дико не звучало это словосочетание. И, что именно они заставят казаков отступить. Нет, Санька, конечно, как мог, подготовил приказного Онуфрия к возможному столкновению… Кто знает, возможно, это изменит ситуацию. Все-таки предупрежден — значит, вооружен.
«А ведь даже хорошо, что Ивашка там будет, — вдруг озарило его. — Я всё смогу узнать из первых уст. Поменялось что или нет… Лишь бы выжил Делон недоделанный».
Удивительное чувство переживания за своего наполняло его и болью, и какими-то внезапно теплыми приятными ощущениями.
В итоге беглец из будущего увез на Темноводный около двух десятков кашинских (при десяти пищалях и практически без пороха и свинца) и почти всех своих. Без одного. В целом, с даурами и дючерами набирались четыре десятка пар рабочих рук! Есть на чём развернуться! А работы хватало: валили лес и жгли уголь на севере, расширяли подсечные деляны на будущий год, достраивали крепость в острожке. Как пошла рыба на нерест — отложили все дела и занялись рыбалкой. Тут один день может месяц кормить.
Конечно, прежняя идиллия нарушилась: приходилось уживаться с кучей новых людей, которым многие здешние порядки казались странными. Наконец, Старик не выдержал первым и ухватил Дурнова за локоть.
— Сашко, ты скажи уж толком: кто мы теперь? Ежели замирились с Кузнецом — то не воры, выходит? А кто? Опять служилые?
И Санька понял, что надо поговорить. На вечер, у большого костра собрали круг. И беглец вышел пред всеми.
— Тем, кто провел тут зиму, скажу: Кузнец согласился забыть наши вины и непокорство за то, что волю государеву исполняли. Это я про острог Темноводный, про пашню. И велел это продолжать. Выходит, мы теперь тут по воле приказного…
Он задумался.
— Но это ничего не значит! — вдруг крикнул Известь, разгоняя нерв. — Мне дорог тот уклад, который мы вместе создали! Я хочу жить здесь дальше, хочу строить и пахать… с нашими новыми братьями. Но только на тех же условиях! Мы все здесь стоим друг за дружку! И всё делаем сообща!
— Любо! — весело крикнул Тютя.
— Так ты тут, что ли, вольный атаман? — выкрикнул кто-то из кашинских.
— Воля — понятие относительное, — улыбнулся Санька. — За волю еще бороться надо, казаче… Да и атаманом меня не выкликали… Кстати.
— Дурнова — в атаманы! — заорал зычно Рыта.
— А чой-то? — загалдели кашинские, которых было побольше. — Якуньку в атаманы! Якуньку Никитина сына!
— Куда прешь, сопля стылая! — ощерился Старик. — Сам тут без году неделя, а ужо горло драть учал!
— Нешто нельзя, дедок ты гнилой? — не полез в карман за словом новичок. — Мы на кругу, тут все пасти равные! Понял?
И казацкая толпа загудела, заревела, сталкивая два акустических вала: «Дурнова» и «Якуньку». Выкликали и другие имена, только их сразу затерли в самый низ. Вольница, пробужденная речью Саньки, бурлила уже нешуточно, почти готовая вскипеть кровавыми пузырями. Но тут с бревна поднялся жидкобородый Якунька сын Никитин.
— СашкА Дурнова — в атаманы! — крикнул он и рассмеялся. — Вы борзость-то умерьте, мужики! Глянь-ко, что при нём тут наделать успели.
— Это ты еще половины делов не знашь! — гордо выкрикнул раскрасневшийся от криков Тимофей.
Старая ватага орала в восторге. Наверное, не будь на кругу «конкурирующей фирмы», они бы еще сто раз подумали: а нужен ли им такой командир? Но сейчас они были счастливы, что победил «свой».
«Вот и стал ты, Санька, атаманом, — улыбнулся беглец из будущего. — Правда, атаманство такое… пока Кузнец не узнает и бровь в удивлении не поднимет. Но это ладно, пока наши цели и задачи совпадают, думаю, претензий не будет. Главное — отпущенное время потратить с пользой».
А что это значит? Дурной с ужасом понял, что уже вовсю вынашивает стратегические планы. Нужно хорошенечко укрепиться, сплотить народ. Нужно сблизиться с местными родами дауров, тунгусов и не дать им уйти в Маньчжурию. Очень нужно найти каналы поставки ресурсов, которые самим не добыть: железо, порох, свинец. Хотя, над железом еще можно подумать…
Но самое главное — надо стать незаменимыми для Онуфрия Кузнеца. Как? Прежде всего, хлебом. Смогут ли 40 человек прокормить полтысячи? Вряд ли… Но потенциал тут огромен. Зейская пойма для земледелия еще удобнее, чем амурская в своем верхнем течении, где, в основном казаки дауров и грабили. И свободных земель валом! Только вот людей где найти… и семенного материала побольше.
Вторая нужность для Кузнеца — ясак. И не 30 соболей, а хотя бы 300. Если с Зеи Кузнецу давать приличный выход, то он оставит этот край в покое и на многое закроет глаза. Значит… Значит, придется как-то уламывать Галингу и прочих на выплату дани рухлядью. Получается, и их тоже чем-то надо заинтересовать.
Каждая задача порождала только новые задачи. Пока ватажники вокруг весело догуливали вечер, Дурной сидел и мрачнел вместе с темнеющим небом.