Страница 37 из 147
Дурной вмиг проникся. Конечно, что еще может быть важнее, чем пополнение царских сундуков новой рухлядью? Единственный конкурентный товар у России, что поделать.
— Стал быть, утверждаешь, что Пущин ясак твой утаил?
— А сколько он прислал? — на всякий случай уточнил беглец из будущего.
— Вчетверо менее, чем у тебя прописано, — нехотя бросил приказной. — Харзы желтопузой поболе вышло, а соболя — совсем крохи.
«Ох, пожадничал сукин сын боярский! — с плохо скрытым злорадством подумал Известь. — Да еще и на соболей лапу положил. Капец ему!».
— Ну… Получается, утаил, приказной. Да ладно бы только это…
— Никшни! — осадил его снова Кузнец. — Опосля об ином. Пошли!
И они пошли к дощаникам, где уже растянули несколько навесов из парусины.
— Эх, горести мои! — как бы сам с собой запричитал Онуфрий Степанов сын. — Я-то чаял, учнете вы мне челобитные да наветы друг на друга слать… А вы оба как с цепи сорвались!
— Да я-то при чем⁈ — снова возмутился Дурной.
— Пасть закрой, — уже без злобы, устало заткнул его Кузнец. — А Ивашку с росписью ясачной, чай, случайно загодя ко мне послал?
Санька почувствовал, что краснеет. Не от того, что стыдно, а потому, что его, казалось, хитрые каверзы читаются вот так легко и просто.
— От и молчи… Пока к ответу не призовут.
Под навесом было людно. Так что Пущина среди толпы Дурной заметил не сразу. Увидели они друг друга практически одновременно. Санька только брови вздел, а сын боярский сразу вскипел и чуть ли не кинулся на атамана:
— Вот он! Наветчик! Сам пришел, паскуда!