Страница 57 из 85
Прибыл импресарио. Он привёз тьму-тьмущую газет: французских, итальянских, английских, немецких… Казалось, не было страны в Европе, куда бы не долетела весть о злосчастном гастрольном турне оркестра. Одни хвалили Шрёдера, другие бранили, но и в первом, и во втором случае перед до сих пор малоизвестным именем Шрёдера стояло слово «маэстро». Как-никак, а это было что-то похожее на признание.
Но самым неожиданным было множество контрактов, заключённых его импресарио.
Маленький, кругленький, словно бочонок, Адам Розенберг так и сиял от удовольствия.
— И знаете, маэстро, кого мы должны благодарить? Ручаюсь — не догадаетесь. Большевиков! Ведь это после их приглашения поднялся такой шум, а шум в свою очередь создал нам такую популярность, о которой мы и мечтать не смели! Теперь я ставлю условия, а не мне их ставят. Заканчивайте дела в Фигерасе, нужно выезжать в Вену за вещами.
В тот же вечер Шрёдер предупредил Гомеса, что завтра даст в его ресторане десятый и последний концерт. Бедняга хозяин от неожиданности чуть не подавился куриной ножкой, которую в это время жевал. Ещё бы! Слава венского оркестра привлекала в его ресторан такое количество посетителей, какого не бывало даже в самые большие праздники. Один из конкурентов заболел от зависти, другой уже недалёк от банкротства. А если дела пойдут так, как шли до сих пор…
— Побойтесь бога, сеньор Шрёдер! Вы же меня без ножа режете! Может быть, вас не устраивает оплата, — набавлю! Эх, где моё не пропадало! Могу обеспечить вашим парням бесплатное трехразовое питание… Учтите, с вином! Что же касается вас…
Но Шрёдер был неумолим. Он мог теперь быть неумолимым.
Итак, сегодня последний концерт, и — прощай, Испания! Не видать бы тебя никогда! Его, артиста, какой-то Гомес хотел соблазнить трехразовым питанием. Хам! Такие за чечевичную похлёбку готовы продать и брата и свата! Где уж им понять высокое искусство…
Вспомнив о непрерывно жующем Гомесе, Артур почувствовал, что голоден. Он набрал номер ресторана, расположенного в двух нижних этажах гостиницы, и заказал обычный утренний кофе.
— Завтракать буду, как всегда, в двенадцать, — предупредил он старшего официанта.
Пригладив шевелюру, Артур подошёл к большому зеркалу и только теперь заметил, что до сих пор не надел даже халата. Несколько минут он любовался своей фигурой, придирчиво разглядывал каждую чёрточку лица.
Что ж, для своих сорока лет он и впрямь выглядит неплохо; в волосах нет и намёка на седину, лицо чистое, без морщин, под большими чёрными глазами синеватые полукруги, придающие взгляду таинственность и привлекательность. И все это благодаря стараниям мадам Лебек. Это она вернула ему с десяток лет. А регулярные занятия гимнастикой закалили тело. Мускулы эластичны, фигура гибкая, и, главное, никаких признаков ожирения.
В дверь постучали.
— Войдите, — крикнул Шрёдер, поспешно натягивая халат.
— Доброе утро, маэстро, — прощебетала официантка, направляясь к столу.
— Сверх заказанного я захватила два апельсина. Не возражаете? Вы ведь привыкли съедать их натощак, перед утренним кофе.
— Очень мило с твоей стороны, малютка! Я просто позабыл их заказать.
— Я слышала, вы уезжаете от нас?
— Да, сегодня последний концерт. Мы, артисты, словно пташки, никогда не засиживаемся на одном месте.
— Жаль, что вы так мало пели в нашем саду. Верно, соскучились по семье.
— У меня нет семьи. К сожалению, а может, и к лучшему.
— И даже невесты?
— Представь себе, нет. Быть может, потому, что я ещё не встретил такой красавицы, как ты!
— О, сеньор, что же вам тогда мешает остаться?
— А ты бы этого хотела? Ты бы приласкала меня? Вот так!.. Ну, не упрямься, слышишь! Не съем же я тебя!.. Я только хочу… только хочу…
Пощёчина прозвучала одновременно с телефонным звонком, и маэстро, чуть было не поскользнувшийся, мигом пришёл в себя.
— Вы, испанки, плохо понимаете шутки, — промямлил он, потирая покрасневшую шеку.
— Мы, испанки! Выходит, у вас уже была возможность в этом убедиться? — Смеясь, хорошенькая официантка скрылась за дверью, а Артур Шрёдер сердито сорвал телефонную трубку.
— Я вас слушаю… Да, Артур Шрёдер… Важное дело?.. Простите, но у меня совершенно нет времени. И охоты, к слову сказать, тоже. — Раздражённый только что полученным отпором и собственным глупым поведением, Артур хотел было опустить трубку на рычаг, но из неё донеслось решительное:
— Я настаиваю на встрече!
— Но ведь я завтра уезжаю из Испании, надеюсь, навсегда. Какой же смысл…
— Именно о вашем отъезде и будет разговор.
— О, если только об этом, то вопрос решён окончательно. Никакие разговоры…
— Даже если это касается вашего турне?
— Особенно, если это касается нашего турне, чёрт побери! Хватит с меня газетной травли!
— Через минуту я буду у вас
— Через минуту вы будете считать ступеньки! И не ногами, а собственными рёбрами!
— Уверяю вас, вы этого не сделаете!
— Вы плохо меня знаете…
— Наоборот, слишком хорошо. Вопреки вашим ожиданиям — хорошо!
Тон, каким были сказаны последние слова, резанул ухо и пробудил в душе неясную тревогу.
— Что это, предчувствие? Глупости, просто шантаж! Кто-то из его мадридских или барселонских «друзей», узнав, как хорошо принимают оркестр в Фигерасе… Опять-таки очень подозрительно упоминание о турне. Ведь и в Мадриде, и в Барселоне начиналось именно с шумихи вокруг их гастрольной поездки… Вот поразятся все, когда узнают, как обернулось дело! Надо позвать Адама Розенберга, пусть утрёт нос посетителю.
Артур Шрёдер набрал номер телефона своего импресарио, жившего в этой же гостинице, и пригласил того немедленно зайти.
— Послушайте, Адам, вы разговаривали с кем-нибудь в Фигерасе о нашем будущем турне? — спросил он импресарио, как только тот вошёл в номер.
— Да я даже отоспаться после дороги не успел!
— Тут один тип набивается на беседу со мной, намекает опять на турне…
— Может быть, мне остаться и послушать его болтовню?
— Именно об этом я и хотел вас просить. Вдвоём мы скорее избавимся от этого наглеца.
В дверь постучали.
— Войдите! — Розенберг с профессиональной вежливостью широко распахнул дверь.
В комнату вошёл стройный молодой человек среднего роста. Ничего наглого не было в его лице, наоборот, оно даже понравилось Шрёдеру, и он тотчас успокоился. Тем более, что был твёрдо уверен: своего назойливого гостя он прежде никогда не видел.
— Что ж, придётся отложить дела, — сказал Артур примирительно, пододвигая посетителю стул.
— Простите, я хотел бы поговорить с глазу на глаз, — чуть-чуть подчёркнуто ответил тот.
— У меня мет тайн от импресарио, — заносчиво возразил Шрёдер, к которому вернулся его апломб. Все дела оркестра…
— Тайны могут быть у каждого, — приветливо улыбнулся незнакомец. — У меня, у вас, у сеньора Роэенберга… Так, кажется, ваша фамилия?
— Приятно, что моя скромная персона привлекла ваше внимание. Тем более, что я только вчера прилетел в Испанию.
— Из Копенгагена? В восемнадцать сорок? К сожалению, самолёт опоздал на двадцать минут…
— Вы тоже летели в нём? Старею, старею. Всегда так хорошо помнил лица попутчиков, а вот на этот раз вас не приметил. Очень жаль, господин… — Розенберг вопросительно поглядел, ожидая, что ему представятся.
Едва уловимая улыбка тронула губы посетителя.
— Я хотел бы представиться господину Шрёдеру, и притом наедине. О, не потому, что пренебрегаю вашим обществом! Наоборот! Надеюсь встретиться с вами ещё не раз, герр Розенберг… Но сегодня, точнее, сейчас… Как человек деловой, вы должны это понять.
Совершенно успокоившись, Розенберг направился к двери и лишь на всякий случаи, уже стоя на пороге, напомнил:
— Я буду у себя в номере.
Незваный гость и Шрёдер остались одни в комнате.
— С кем имею честь?
— Фред Шульц! — посетитель поднялся со стула и, хотя был в штатском, щёлкнул каблуками, как военный.