Маска и душа

Что жизнь можно измѣнить, сдѣлать ее болѣе красивой и справедливой, не приходило мнѣ въ голову и позже, когда я, уже взрослымъ юношей, узналъ горькiя и мучительныя лишенiя бродяжничества на Волгѣ и на Кавказѣ — трудъ безъ смысла, ночи безъ крова, дни безъ пищи… Да и правду сказать, матерiальныя лишенiя не мѣшали мнѣ быть весьма счастливымъ. Въ сильной груди рокоталъ молодой басъ, на свѣтѣ были пѣсни, и предо мною, какъ далекая мечта, соблазнительно разстилался въ небѣ млечный путь театра…

О томъ, что есть люди, собирающееся перестроить этотъ грубый и несправедливый мiръ, я узналъ гораздо позже, когда я молодымъ артистомъ попалъ въ столицы.

Встрѣчаясь все больше и чаще съ писателями, артистами, художниками, учеными — вообще съ людьми передового мышленiя, я сталъ замѣчать, какъ мало я знаю, какъ мало чему учился. Мнѣ захотелось знать хотя бы часть того, что знаютъ эти замѣчательные люди. Инстинктивно я всю жизнь былъ поклонникомъ именно такихъ людей, которые многому учились, много думаютъ и отчего-то всегда живутъ въ волненiи. Поэтому, когда счастливый случай столкнулъ меня съ ними, я все ближе къ нимъ тѣснился. На дружескихъ пирушкахъ, на разныхъ собранiяхъ я сталъ къ нимъ прислушиваться и заметилъ, что всѣ они относятся критически къ правителямъ и къ Царю, находя, что жизнь россiйскаго народа закована въ цепи и не можетъ двигаться свободно впередъ. Hѣкоторые изъ этихъ умныхъ людей, какъ я потомъ узналъ, принадлежали даже къ какимъ-то тайнымъ кружкамъ — революцiоннымъ… Ихъ выкладки, ихъ разговоры убѣждали меня въ томъ, что они правы. Я все сильнѣе и глубже сталъ имъ сочувствовать — въ особенности, когда видѣлъ, что они дѣйствительно готовы положить душу свою за благо народа. Я искренно негодовалъ, когда власти хватали такихъ людей и сажали ихъ въ тюрьмы. Мнѣ это казалось возмутительной несправедливостью. И я, какъ могъ, старался содѣйствовать и помогать этимъ экзальтированнымъ борцамъ за мой народъ.

Смущало меня немного только то, что и въ средѣ этихъ любимыхъ мною людей я замѣчалъ разногласiя въ любви и въ ненависти. Одни говорили, что только борьбою можно завоевать свое право и превозносили огромную физическую силу русскаго народа, говоря, что ежели эту силу сковать въ нѣчто единое, то можно будетъ этому народу цѣлымъ свътомъ править:

«Какъ нѣкiй демонъ, отселѣ править мiромъ я могу!..»

Другiе-же, наоборотъ, говорили, что сила физическая безпомощна, что народъ будетъ по настоящему силенъ только тогда, когда возвысится его духъ, когда онъ пойметъ, что противленiе злу — отъ лукаваго, что надо подставить другую щеку, когда получилъ ударъ въ одну… И у тѣхъ, и другихъ проповѣдниковъ были пламенные послѣдователи, восторженные поклонники, которые до изступленiя защищали свою правду. Мнѣ, съ моей актерской точки зрѣнiя, — можетъ быть, узкой — казалось, что двухъ правдъ не бываеть, что правда только одна… Но въ эти тонкости я не слишкомъ углублялся. Мнѣ было близко стремленiе моихъ друзей къ правдѣ жизни, къ справедливости, къ красотѣ. Меня горячо увлекала мечта, что въ жизнь народа русскаго, которую я видѣлъ такой мрачной, будетъ внесенъ новый свѣтъ, что люди перестанутъ такъ много плакать, такъ безсмысленно и тупо страдать, такъ темно и грубо веселиться въ пьянствѣ. И я всей душой къ нимъ присоединялся и вмѣстѣ съ ними мечталъ о томъ, что когда нибудь революцiя смететъ несправедливый строй и на мѣсто него поставитъ новый, на счастье русскому народу.

Человѣкомъ, оказавшимъ на меня въ этомъ отношенiи особенно сильное, я бы сказалъ — рѣшительное влiянiе, былъ мой другъ Алексѣй Максимовичъ Пѣшковъ — Максимъ Горькiй. Это онъ своимъ страстнымъ убѣжденiемъ и примѣромъ скрѣпилъ мою связь съ соцiалистами, это ему и его энтузiазму повѣрилъ я больше, чѣмъ кому бы то ни было и чему бы то ни было другому на свѣтѣ.

Помню, что впервые услышалъ я имя Горькаго отъ моего милаго друга С.В.Рахманинова. Было это въ Москвѣ. Приходитъ ко мнѣ однажды въ Леонтьевскiй переулокъ Сережа Рахманиновъ и приносить книгу.

— Прочти, — говорить. Какой у насъ появился чудный писатель. Вѣроятно, молодой.

Кажется мнѣ, это былъ первый сборникъ Горькаго: Мальва, Макаръ Чудра и другiе разсказы перваго перiода. Дѣйствительно, разсказы мнѣ очень понравились. Отъ нихъ вѣяло чѣмъ-то, что близко лежитъ къ моей душѣ. Долженъ сказать, что и по сю пору, когда читаю произведенiя Горькаго, мнѣ кажется, что города, улицы и люди, имъ описываемые — всѣ мои знакомые. Всѣхъ я ихъ видалъ, но никогда не думалъ, что мнѣ можетъ быть такъ интересно пересмотрѣть ихъ черезъ книгу… Помню, послалъ я автору письмо въ Нижнiй-Новгородъ съ выраженемъ моего восторга. Но отвѣта не получилъ. Когда въ 1896 году я пѣлъ на Выставкѣ въ Нижнемъ-Новгородѣ, я Горькаго еще не зналъ. Но вотъ въ 1901 году я снова прiѣхалъ въ Нижнiй. Пѣлъ въ ярмарочномъ театръ. Однажды во время представленiя Жизни за Царя мнѣ передаютъ, что въ театрѣ Горькiй, и что онъ хочетъ со мною познакомиться. Въ слъдующiй антрактъ ко мнѣ пришелъ человѣкъ съ лицомъ, которое показалось мнѣ оригинальнымъ и привлекательнымъ, хотя и не очень красивымъ. Подъ прекрасными длинными волосами, надъ немного смѣшнымь носомъ и широко выступающими скулами горѣли чувствомъ глубокiе, добрые глаза, особенной ясности, напоминавшей ясность озера. Усы и маленькая бородка. Полу-улыбнувшись, онъ протянулъ мнѣ руку, крѣпко пожалъ мою и роднымъ мнѣ волжскимъ акцентомъ — на О — сказалъ:

— «Я слышалъ, что вы тоже нашъ брать Исаакiй» (нашего поля ягода).

— Какъ будто, — отвѣтилъ я.

И такъ, съ перваго этого рукопожатiя мы — я, по крайней мѣрѣ, наверное — почувствовали другъ къ другу симпатiю. Мы стали часто встрѣчаться. То онъ приходилъ ко мнѣ въ театръ, даже днемъ, и мы вмѣстѣ шли въ Кунавино кушать пельмени, любимое наше северное блюдо, то я шелъ къ нему въ его незатейливую квартиру, всегда переполненную народомъ. Всякiе тутъ бывали люди. И задумчивые, и веселые, и сосредоточенно-озабоченные, и просто безразличные, но все большей частью были молоды и, какъ мнѣ казалось, приходили испить прохладной воды изъ того прекраснаго источника, какимъ намь представлялся А.М.Пѣшковъ-Горькiй.

Простота, доброта, непринужденность этого, казалось, безпечнаго юноши, его сердечная любовь къ своимъ дѣтишкамъ, тогда маленькимъ, и особая ласковость волжанина къ жене, очаровательной Екатеринѣ Павловнѣ Пѣшковой — все это такъ меня подкупило и такъ меня захватило, что мнѣ казалось: вотъ, наконецъ, нашелъ я тотъ очагъ, у котораго можно позабыть, что такое ненависть, выучиться любить и зажить особенной какой-то, единственно радостной идеальной жизнью человѣка! У этого очага я уже совсемъ повѣрилъ, что если на свѣте есть дѣйствительно хорошiе, искреннiе люди, душевно любящiе свой народъ, то это — Горькiй и люди, ему подобные, какъ онъ, видевшiе столько страданiй, лишенiй и всевозможныхъ отпечатковъ горестнаго человѣческаго житья. Тѣмъ болѣе мнѣ бывало тяжело и обидно видѣть, какъ Горькаго забирали жандармы, уводили въ тюрьму, ссылали на сѣверъ. Тутъ я положительно началъ вѣрить въ то, что люди, называющее себя соцiалистами, составляютъ квинтъ-эссенцiю рода человѣческаго, и душа моя стала жить вмѣсте съ ними.

Я довольно часто прiѣзжалъ потомъ въ весеннiе и лѣтнiе месяцы на Капри, гдѣ (кстати сказать, въ наемномъ, а не въ собственномъ домѣ) живалъ Горькiй. Въ этомъ домѣ атмосфера была революционная. Но долженъ признаться въ томъ, что меня интересовали и завлекали только гуманитарные порывы всѣхъ этихъ взволнованныхъ идеями людей. Когда же я изрѣдка дѣлалъ попытки почерпнуть изъ соцiалистическихъ книжекъ какiя нибудь знанiя, то мнѣ на первой же страницѣ становилось невыразимо скучно и даже, каюсь — противно. А оно, въ самомъ дѣлѣ — зачѣмъ мнѣ это необходимо было знать, сколько изъ пуда железа выходитъ часовыхъ колесиковъ? Сколько получаетъ первый обманщикъ за выдѣлку колесъ, сколько второй, сколько третiй и что остается обманутому рабочему? Становилось сразу понятно, что кто-то обманутъ и кто-то обманываетъ. «Регулировать отношенiя» между тѣмъ и другимъ мнѣ, право, не хотелось. Такъ я и презрѣлъ соцiалистическую науку… А жалко! Будь я въ соцiализмѣ ученѣе, знай я, что въ соцiалистическую революцiю я долженъ потерять все до послѣдняго волоса, я можетъ быть, спасъ бы не одну сотню тысячъ рублей, заблаговременно переведя за-границу русскiе революцiонные рубли и превративъ ихъ въ буржуазную валюту…