Дневники: 1925–1930

15 мая, пятница.

Две негативные рецензии на «Миссис Дэллоуэй» («Western Mail120» и «Scotsman121»); невразумительно, не искусство и т.д., а еще пришло письмо от молодого человека из Эрлс-Корта122. «На этот раз у вас получилось – вы ухватили жизнь и уместили ее в книгу…» Пожалуйста, простите мой порыв, но дальнейшее цитирование излишне, да и это писать не стоило, если бы только не шум в голове. Но чем он вызван? Внезапной жарой, полагаю, и ритмом жизни. Нельзя мне смотреть на свои фотографии. А еще я обедала с Дезмондом и читала журналистику этого старого доброго Филина. Дело в том, что его статьи не бьют в цель. А вот мы с Литтоном, может, и не умнее, и не пишем лучше, но в нас есть напор, который делает статьи цельными. И все же у Дезмонда есть интересные мысли, которые можно оставить, да и сам он становится очень щепетильным и иррациональным, когда думает об этом, а мне важно, чтобы он был доволен. Итак, мы пообедали в гриль-баре «Co

В этом Лондоне предзакатных тонов мы собираемся на спектакль. Но журналистика – это, конечно, зло. Как почитаю ее, так не могу писать. Нет времени – надо переодеться, а об одежде я напишу на днях.

17 мая, воскресенье.

Телеграмма от Рэймонда из Парижа – «только что прочел “Миссис Д.”, очень красиво» – и очень хорошая, откровенная, всецело хвалебная рецензия на «Обыкновенного читателя» в «Observer125» – «ни один ныне живущий критик…» и т.д. Но дело не только в тщеславии, я записываю это из любопытства; прослеживаю судьбу книги. Чье мнение я действительно жду с трепетом (преувеличение), так это Моргана. Он скажет что-нибудь поучительное.

Только что вернулась (все мои записи здесь начинаются именно так) из Саттона126. О, стоит по-настоящему летняя погода – так жарко, что невозможно гулять под солнцем, и весь Лондон – даже Лавендер-Хилл в Ламбете127, который заметно выжжен, – преобразился. У нас была плохая прогулка по гаревой дорожке128 c манящими к себе мягкими тропинками, по которым мы не могли пройтись из-за лекции Л. в полурелигиозном святилище с гимнами, молитвами и главой из Библии. Весь Саттон что-то напевал: мягкие напряженные звуки человеческой [пропущено слово] разносились вокруг сидевшей меня; я была тронута и растрогана этим; мир так прекрасен – «Божий дар нам», как сказал председатель, который, бедняга, казалось, ни разу в жизни ни секунды не испытывал счастья. Все это мне очень знакомо, поэтому я иногда представляю себе человечество огромной накатывающей волной – везде одинаковой, я имею в виду; здесь те же эмоции, что и в Ричмонде. «Пожалуйста, выпейте чаю… Нам будет обидно, если вы не примете наше гостеприимство». Мы, разумеется, принимаем, и закипает уже знакомое причудливое варево человеческого общения; люди выглядят и шутят одинаково, а потом приходят к этим странным поверхностным соглашениям, которые, если хорошенько подумать, сохраняются и широко распространены – в джунглях и пустынях, в жизни и смерти – и вовсе не поверхностны, а довольно глубоки, я думаю. Домой мы вернулись за шиллинг на автобусе, как обычно петлявшем по переулкам, мимо ферм, вдоль ручьев, бегущих между виллами и выжженными солнцем желтыми или черными автомобильными дорогами. Маленькая девочка в автобусе спросила у своей мамы, сколько дюймов в миле. Мать адресовала вопрос мне. Я ответила девочке, что она пойдет в школу и там все расскажут. «Но она уже ходит, – сказала мать. – Ей семь лет, а ему (ребенку у нее на коленях) три года». В итоге я отдала им два оставшихся печенья, а маленькая девочка (видите, сколько во мне эгоизма) с ее яркими азартными глазами и стремлением постичь всю вселенную напомнила мне меня, когда я сама задавала вопросы матери. Мы увидели Ламбет129, и я представила себе священнослужителей, резвящихся в роще, довольно густой; пересекли Вестминстерский мост; полюбовались зданиями Парламента и их ажурно-резным видом; миновали Кенотаф130, который Л. скомпрометировал тем, что просидел в шляпе всю дорогу до самого Уайтхолла; и вернулись домой, встретив негра-джентльмена в прекрасном жилете с «ласточкиным хвостом», котелке и с золотой тростью; о чем, интересно, он думал? О наложенном на него проклятье, проявляющемся каждый раз, когда он поднимает руку и видит, что она черная, как у обезьяны, снаружи и оттенка телесного цвета внутри?

Вчера мы пили чай с Маргарет131 в ее новом доме. Там три тополя, а за ними церковь Святого Павла. Но я не хочу больше жить в пригороде. Мы сидели, и я дразнила ее, а Маргарет меня, вот только она немного обиделась, покраснела, а потом побледнела, как будто внутри она гораздо мягче. Маргарет строга к Лилиан132, которая живет в маленькой комнате и которой запрещено сажать цветы, о чем та говорила с горечью, поскольку это беспокоит Маргарет, равно как и то, что сад стоит неухоженный. От этих забот она отвлекает себя книгами Этель М. Делл133 и Диккенса134. «Почему, – спросила она, – персонажи Диккенса похожи на настоящих людей, если он мог создавать своих собственных?». Интересная, на мой взгляд, критика. Мы очень хорошо ладим, в основном благодаря моей дикости и безрассудности, полагаю; я очень люблю и жалею ее, ведь как это ужасно – «выйти на пенсию в 60 лет»; что делать-то – сидеть и смотреть на тополя? Более того, она сказала, что однажды «пошла на компромисс»; отец мешал ей работать; теперь она, похоже, о многом жалеет, например о том, что очень мало путешествовала и не отстаивала до конца свои взгляды. Да и Лилиан ее раздражает сильнее, чем могло бы быть. Но и без этого проблем предостаточно.

Пришло время ужина. Я должна ответить некоторым из своих почитателей. Никогда еще я не чувствовала подобного восхищения, но уже завтра пренебрежение вернет меня с небес на землю.

20 мая, среда.

Ну вот, Морган в восторге. Как гора с плеч. Говорит, что лучше, чем «Джейкоб»; он был скуп на слова, поцеловал мне руку и, уходя, сказал, что ужасно доволен и очень счастлив (или что-то в этом роде). Он думает – нет, не буду вдаваться в подробности; я еще много чего услышу, а он говорил лишь о том, что стиль стал проще, и теперь больше похоже на то, как пишут другие.

Вчера вечером я ужинала с Ситуэллами135. Эдит – старая дева. Я никогда об этом не задумывалась. Мне она казалась суровой, непреклонной и жуткой; с жесткими взглядами. Ничего подобного. Думаю, она немного суетливая, очень добрая, прекрасно воспитанная и немного напоминающая мне Эмфи Кейс136. Эдит уже тоже немолода, почти моя ровесница, робкая, вызывающая восхищение, легкая и бедная, и она скорее нравится мне, чем восхищает или пугает. И все же я очарована ее творчеством, а от меня такое редко услышишь; она умеет слушать, но не чистить ковры; есть в ней сатирическая жилка и некоторая красота. Как же приукрашивают известных личностей! Какими же невосприимчивыми становятся люди к своим взлетам и падениям! Но Эдит скромна; до 27 лет она жила в одиночестве возле парка и поэтому не описывала ничего, кроме видов и звуков; потом переехала в Лондон и теперь пытается привнести немного эмоций в свою поэзию – все это я подозревала и возлагаю на нее большие надежды. Затем она рассказала, как ей не терпелось писать для издательства и что это всегда было ее мечтой. Сложно представить более компромиссного и менее сурового человека, чем она, особенно с ее странной внешностью, насмешливой улыбкой старой девы, полузакрытыми глазами, длинными волосами, нежными руками с огромным кольцом, изящными ножками и парчовым платьем голубого и серебристого цветов. В ней нет ничего от протестанта, памфлетиста или новатора – она, скорее, кажется благовоспитанной викторианской старой девой. Так что мне надо освежить в памяти ее тексты. На ужине были Фрэнсис137, Рэймонд [Мортимер], Уэйли138 и маленький американский лягушонок по фамилии Таун139, напившийся и ставший очень любвеобильным. Во всех трех Ситуэллах чувствуется породистость; мне нравятся их длинные носы и гротескные лица. Что касается дома, то Осберт в душе английский эсквайр-коллекционер, только собирающий бристольское стекло, старомодные тарелки и викторианские футляры с колибри, а не лисьи хвосты и оленьи рога. Все его комнаты завалены этим. Осберт мне тоже нравится. Но почему Ситуэллов считают смелыми и умными? Почему они стали посмешищами в мюзик-холлах и литературными поденщиками?

120

Британская ежедневная газета-таблоид, выходящая с 1869 года. Рецензия на «Миссис Дэллоуэй» вышла в номере от 14 мая 1925 года. Рецензент написал, что книга «не очень-то его заинтересовала», но предположил, что «читатели с чрезвычайно гибким умом могут счесть историю последовательной».

121

Шотландская ежедневная газета-таблоид, выходящая с 1817 года. В своей рецензии, также от 14 мая, критик предупредил, что «никому, кроме психически здоровых людей, этот роман читать нельзя», и заключил: «Можно, конечно, сказать, что такова жизнь, но искусство ли это?!».

122

Район Кенсингтона в Западном Лондоне.

123

Ресторан, который находился на Грейт-Квин-стрит, как и офис издания «New Statesman», литературным редактором которого был Дезмонд Маккарти.

124

Из «Vogue» прислали снимки, сделанные Бэк и Макгрегор (см. 27 апреля 1925 г.). Фотографий ВВ не было ни в «T.P.’s Weekly» (малоизвестное издание), ни в «Morning Post».

125

Старейшая в мире воскресная газета, выходящая в Англии с 1791 года. Анонимный рецензент в номере от 17 мая 1925 года писал: «Немногие книги… могут доставить более глубокое наслаждение своим широким размахом и тонким критическим умом автора, чем том миссис Вулф».

126

В своих записях от 19 февраля 1920 года ЛВ отметил: «Поезд в Эпсом. Прогулялись по Банстеду. Автобус в Саттон. Выступление в школе для взрослых. Автобус домой». Вероятно, ЛВ выступал в Саттон-колледже.

127

Один из 32 лондонских боро. Лавендер-Хилл – крупная улица в Ламбете.

128

Имеется в виду дорожное покрытие из вулканических шлаков или колотого кирпича.

129

Ламбетский дворец (с обширным парком) – лондонская резиденция архиепископов Кентерберийских примерно с 1200 года.

130

Памятник, считающийся надгробным, но находящийся там, где нет останков покойного, своего рода символическая могила. 11 ноября 1920 года король Георг V открыл Кенотаф в Уайтхолле (мемориал в ознаменование окончания Первой мировой войны), после чего состоялась церемония погребения неизвестного солдата в Вестминстерском аббатстве. Раньше у мужчин был обычай снимать шляпу у Кенотафа в знак уважения к павшим.

131

Маргарет Кэролайн Ллевелин Дэвис (1861–1944) – генеральный секретарь Кооперативной женской гильдии с 1899 по 1921 г. Она оказывала сильное влияние на направление политической мысли и деятельности ЛВ после его женитьбы на ВВ и была верным другом для обоих. Маргарет жила в Хампстеде и переехала на другую улицу из дома, который она когда-то делила со своим отцом, умершим в 1916 году.

132

Лилиан Харрис (1866–1949) – подруга и компаньонка Маргарет Ллевелин Дэвис, помощница секретаря Кооперативной женской гильдии с 1901 по 1921 г.

133

Этель Мэй Делл Сэвидж (1881–1939) – британская писательница, автор более тридцати любовных романов, писавшая под псевдонимом Этель М. Делл.

134

Чарльз Джон Хаффем Диккенс (1812–1870) – английский писатель, стенограф, репортер; классик мировой литературы, один из крупнейших прозаиков XIX века.

135

Эдит (1887–1964), Осберт (1892–1969) и Сачеверелл (1897–1988) – трое детей эксцентричного сэра Джорджа Ситуэлла (1860–1943), писателя и консервативного политика. Они начали заявлять о себе в литературных кругах и вносить свой вклад в издание «Wheels» – ежегодную антологию анти-георгианской поэзии. ВВ была у Ситуэллов (без ЛВ, который обед со своей матерью) на званом ужине на Карлайл-сквер 2 в Челси. После постановки «Фасада» (см. ВВ-Д-II, 13 июня 1923 г.) Ситуэллы стали известны и пользовались в прессе репутацией эксцентриков и позеров. В конце 1925 года Вулфы опубликовали эссе Эдит Ситуэлл «Поэзия и критика».

136

Евфимия Кейс – младшая сестра Джанет (см. 13 сентября 1926 г.).

137

Фрэнсис Биррелл, см. Приложение 1.

138

Артур Дэвид Уэйли (1889–1966) – английский востоковед и переводчик. К 1925 году он уже успел опубликовать несколько переводов, но до сих пор работал в Британском музее.

139

Чарльз Хэнсон Таун (1877–1949) – американский романист и редактор, который в 1925 году посетил Англию в качестве литературного агента с целью познакомиться с «новыми, восходящими писателями». В своей книге «Пока все хорошо» (1945) Таун рассказал об ужине с Сомерсетом Моэмом, который «спросил меня, с кем бы из писателей я хотел встретиться больше всего. Я назвал Арнольда Беннета и Герберта Уэллса, и они оба пришли. А щедрым бонусом стала эта замечательная писательница Вирджиния Вулф». Нет никаких сведений о том, что ВВ когда-либо встречалась с Сомерсетом Моэмом, так что Таун, вероятно, перепутал разные случаи.