Страница 1 из 166

Русский школьный фольклор. От «вызываний Пиковой дамы» до семейных рассказов

Адоньева Светлана, Головин Валентин Александрович, Некрылова Анна, Топорков Андрей Львович, Белоусов Александр Федорович, Виноградов Георгий Семёнович, ...Борисов Сергей Борисович, Разумова Ирина Алексеевна, Лойтер Софья Михайловна, Жаворонок Светлана Ивановна, Лурье Вадим Феликсович, Калашникова Марина Владимировна, Лурье Михаил Лазаревич

Художник

Д. Б. ШИМИЛИС

Русский школьный фольклор. От «вызываний» Пиковой дамы до семейных рассказов / Сост. А.Ф.Белоусов. - М.: Ладомир, ООО “Издательство АСТ- ЛТД”, 1998. - 744 с. («Серия русская потаенная литература»),

ISBN 5-15-001157-6

ISBN 5-86218-316-7 © Научно-издательский центр «Ладомир», 1998.

Репродуцирование (воспроизведение) данного издания любым способом без договора с издательствам запрещается.

От составителя

Основой фольклорной культуры русской школы является традиционный фольклор. Это обусловлено тем, что в большинстве учебных заведений преобладали дети, которые пришли в школу, уже обладая определенными знаниями и сформировавшимися навыками общения. Они так же испытывали новичков, дразнились, ссорились и мирились, как это делалось в любой уличной компании. Многие из школьных кличек, дразнилок, бранных выражений идут из традиционного детского обихода. Оттуда же происходит и большинство игр, в которые играли наши школьники. Еще с детских времен помнились песни, сказки и былички, запас которых пополнялся с помощью обслуживающего персонала учебных заведений.

Если какие-то из этих текстов и отличались от народных, то причиной тому — сословная принадлежность русских школьников. Их фольклор, конечно, был непосредственно связан с бытовыми и культурными традициями своего сословия: дворянства, духовенства, купечества или городского мещанства. В то время как ученик духовного училища, решивший продать черту душу (лишь бы избавиться от сечения), лезет с написанной им кровью запиской в двенадцать часов ночи под печь[1], отчаявшийся воспитанник кадетского корпуса просто бросает свою записку в форточку[2]. Основные особенности бытовых предрассудков дворянского общества отражают, например, институтские суеверия. Они включали и характерные для послепетровской России формы «цивилизованного» язычества (вроде обожествления супруги Александра I, Елизаветы Алексеевны воспитанницам Патриотического института, причислившими ее после смерти к лику святых и сделавшими из нее своего ангела-хранителя[3]). Элементы традиционных верований тесно переплетаются здесь с заимствованиями из западноевропейской религиозно-бытовой культуры. Отсюда и «белые дамы», и «черные женщины» в институтских легендах. Весьма подходящим местом для бытования таких рассказов являлись старинные здания Смольного монастыря, с которыми связана ходячая легенда о замурованной там монахине, пугавшей по ночам боязливых институток[4].

Институтские легенды обращают нас к обширной области фольклора, порожденного школьным пространством и связанного с историей школы. Легенды о «страшных» и «нечистых» местах ходили не только по женским институтам: «Недалеко от нашего училища <...> стояли громадные развалины какого-то каменного дома. И вот про него рассказывали, что это было старое здание нашего духовного училища; бросили же его только потому, что там часто даже днем слышались разные стуки, появлялись привидения, жили на чердаках дома какие-то большие черные кошки, которые будто бы во время уроков в классе бросались на мальчиков; что будто бы и в наше время никто не решается посетить эти желтые развалины...»[5] Любой темный закоулок школьного здания, заброшенные строения, дальние концы училищного парка заселялись покойниками, привидениями и прочей нечистью, как это сплошь и рядом происходит в городах и деревнях.

Очень многое в фольклоре русских школьников соответствует нашим культурным традициям. Возьмем одну из основных сторон подростковой жизни — половое созревание. В это время у подростков появляется интерес к эротическим текстам. Деревенские подростки начинают прислушиваться к «срамным» разговорам в мужских компаниях и воспроизводить их в своей среде. Есть множество свидетельств того, что подобные «разговоры» были распространены и в школьном быту (где тех, кто их избегал, обзывали «девчонками»). Среди кадетов, например, когда они находились на сборах, существовал обычай каждый вечер по очереди, начиная с правого фланга первого взвода, рассказывать «похабные» анекдоты[6]. Интереснее другое: довольно часто мемуаристы сообщают о «заветных тетрадях» с «сальными стишками» и прочими непристойностями.

Фольклор начинает бытовать не только в устном, но и в письменном виде. Это особенно характерно для девичьей школьной культуры. Если деревенская девочка-подросток играет в «посиделки», разучивая в процессе игры местный репертуар лирических песен, то ее сверстница-школьница заводит альбом, куда записывает стихотворения и песни о любви и дружбе. Альбом далеко не всегда ограничивается этими текстами, но включает и другие полезные вещи, вроде «пожеланий», различных «гадалок» и т. д. Он стремится заключить в себя весь традиционный материал девичьей культуры. Из устной эта культура превращается в письменную, что отражает одну из основных особенностей школьного фольклора — его неразрывную связь с письменностью, роль и значение которой становятся все более и более существенными.

Очевидно, что письменность не является здесь лишь формой хранения фольклорного материала. Есть тексты и даже целые жанры школьного фольклора, которые могут существовать исключительно в письменном виде. Эти письменные по сути тексты встречаются не только в девичьих альбомах: такова, например, известная игра в «балду», таковы ребусы и граффити[7] (о последних упоминается еще в старинном романе Александра Измайлова «Евгений, или Пагубные следствия дурного воспитания и сообщества» (1799)[8]). Школьный фольклор не исчерпывается одними устными текстами. Это типично для современного фольклора[9], к которому и принадлежит школьный фольклор.

Ориентиром для него является не традиционный фольклор, а литература. Исходя из литературных норм оформляется даже фольклорный материал, как это свойственно известной «нелепице»:

Обычное для фольклорной «небылицы» содержание выражается здесь литературным, силлабо-тоническим рифмованным стихом. Впервые один из куплетов был опубликован еще в 1863 году. Описывая нравы провинциальной духовной семинарии, автор, скрывшийся под псевдонимом «Бывший семинарист», выводит учителя истории, который веселит семинаристов «старинным четверостишием»:

Известно, что в сороковые годы прошлого века подобные куплеты были популярны в кадетском корпусе и даже считались произведением кадетской поэзии. В начале 50-х годов «нелепицу» уже знали в женских институтах и распевали в провинциальной гимназии. Возможно, что ее придумали не школьники, но именно в их среде она жила и пополнялась все новыми и новыми куплетами[11]. Лишь спустя много времени эта «нелепица» вошла в народный обиход, стала записываться и публиковаться в фольклорных сборниках.

См.: Помяловский Н. Г. Очерки бурсы // Помяловский Н. Г. Полн. собр. соч.: В 2 т. СПб, 1912. Т. 2. С. 81.

См.: Жемчужников Л. М. Мои воспоминания из прошлого. Вып. 1. От кадетского корпуса к Академии художеств (1828 — 1852 гг.). М, 1926. С. 55.

См.: Записки институтки: Предание о Патриотическом институте с 1818 по 1834 г, из рукописей покойного В. И. Даля, доставленных по его распоряжению в редакцию // Семейные вечера (для старшего возраста). 1873. № 1. С. 39.

См.: Соколова А. Из воспоминаний смолянки // Вестник всемирной истории. 1901. № 5. С. 137.

Реморов Н. Странички прошлого. (Из автобиографических записок) // Наблюдатель. 1900. № 10. С. 63.

См.: Игнатьев А. А. Пятьдесят лет в строю. М., 1959. Т. 1. С. 55.

Около половины иллюстраций в нашем сборнике, посвященных письменным формам школьного фольклора, занимают граффити, краткая характеристика которых дается на с. 518. О современных студенческих граффити см. работы К. Э. Шумова: Шумов К. Э. «Эротические» студенческие граффити // Секс и эротика в русской традиционной культуре. М., 1996. С. 454 — 483; Shumov Konstantin, Dialogue as the main form of the student's graffiti creation // Contemporary folklore: Changing world view and tradition. Tartu, 1996. P. 347 - 365.

См.: Измайлов A. E. Евгений, или Пагубные следствия дурного воспитания и сообщества. СПб., 1799. Ч. 1. С. 46.

См. Костюхин Е. А. Литература и судьбы фольклора // Живая старина. 1994. № 2. С. 5 — 7; Бахтин В. С. Реальность письменного фольклора // Экспедиционные открытия последних лет: Народная музыка, словесность, обряды в записях 1970-х — 1990-х годов: Статьи и материалы. СПб., 1996. С. 151 - 159.

Бывший семинарист. Из семинарских нравов // Зритель. 1863. № 1. С. 12.

См.: Белоусов А. Ф. «Когда стремился гимназист преобразовывать Россию...»//Знание — сила. 1993. № 2. С. 77 — 81.