Страница 78 из 125
Особенности прилагательного объясняются только исходя из словосложения, и благодаря этому с очевидностью можно заключить, что язык в сфере грамматики действует всегда с оглядкой на это явление. Само по себе прилагательное не может быть ничем, кроме корня. Свою грамматическую характеристику оно получает только в сложении с существительным либо в абсолютной позиции, где оно, как и имена, получает префикс а. При соединении с существительным прилагательное может предшествовать или следовать за ним, но в первом случае должно быть связано с ним посредством соединительной частицы (thangили thau). Причину этого различия, я полагаю, можно найти в самой природе сложения. В соответствии с природой сложения последний член должен иметь более общий характер и обладать возможностью вбирать в себя значение первого. Но при соединении прилагательного с существительным больший объем значения имеет первое, в связи с чем оно и требует добавления, соответствующего своей природе, чтобы сочетаться с существительным. Этой цели служат соединительные частицы, о которых я буду говорить подробнее ниже. При этом все сочетание означает, например, не столько 'хороший человек', сколько 'хорошим являющийся человек' или 'человек, который хорош', причем в бирманском эти понятия следуют друг за другом в обратном порядке ('хороший, который, человек'). Так называемое прилагательное, следовательно, ведет себя точно так же, как глагол; например, если сочетание kaun:-thang-luзначит 'хороший человек', то стоящие отдельно два первых элемента этого композита означают 'он хорош'. Это с еще большей убедительностью подтверждается тем, что подобным же способом существительному вместо прилагательного можно предпослать полноценный глагол, даже снабженный управляемым словом; выражение 'летящая в небе птица' при бирманском порядке слов звучит 'небо в лететь (соединительная частица) птица'. При постпозиции прилагательного расположение понятий совпадает с теми сложениями, в которых занимающий конечную позицию корень, как, например, 'обладать', 'взвешивать', 'заслуживать', образует вместе с другими словами имена, модифицированные значением последних.
В речевой потоке взаимные связи слов обозначаются частицами.
Поэтому понятно, отчего последние различны при имени и при глаголе. Однако дело не всегда обстоит так, и потому имя и глагол оказываются еще более объединенными в рамках одной и той же категории. Соединительная частица thangодновременно является настоящим показателем номинатива и также образует глагольный индикатив. В обеих этих функциях она используется, например, в коротком предложении na-thangpru-thang'я делаю'. Очевидно, что здесь в основе словоупотребления лежит другой принцип, нежели обычное значение грамматических форм, и мы в дальнейшем попытаемся его сформулировать. Но та же самая частица приводится и в качестве окончания инструменталиса и в этой функции используется в следующем выражении: lu-tat-thanghchauk-thang-im'искусным человеком построенный дом'. Первое из этих двух слов содержит сложение слов 'человек' и 'искусный', за которым следует предполагаемый показатель инструменталиса. Во втором представлен корень 'строить', здесь — в смысле 'быть построенным', присоединенный посредством соединительной частицы thangк существительному im (iengН.) 'дом'" тем же способом, какой был указан выше для прилагательных. Мне кажется весьма сомнительным, чтобы частица thangдействительно имела бы исходное значение инструменталиса; скорее, оно было позднее привнесено грамматической теорией, ибо первоначально в первом из приведенных слов заключалось просто понятие об искусном человеке и на долю слушателя выпадало домыслить ту связь, в которую оно вступало со вторым словом. Аналогичным образом для thangприводится также значение показателя генитива. Если взять большое количество частиц, которые как будто бы выражают падежные отношения имени, то становится ясно — видно, что грамматисты пали, которым бирманский язык вообще обязан своим научным упорядочением и терминологизацией, приложили много сил, чтобы распределить эти частицы между восемью падежами, представленными в санскрите и в их языке, и построить систему склонения. Но склонение в точном смысле этого слова чуждо бирманскому языку, использующему так называемые падежные окончания лишь в зависимости от значения частиц, без какой бы то ни было связи со звучанием имени. Каждый падеж выражается несколькими частицами, каждая из которых в свою очередь отражает собственные нюансы падежного значения. Некоторые частицы не умещаются в схему склонения, установленную Кэри, и выделяются им особо. К некоторым из этих падежных показателей могут также присоединяться, иногда спереди, иногда сзади, другие, уточняющие смысл падежного отношения. В любом случае частицы всегда следуют за именем, и между ними и именем стоят показатели рода и множественного числа, если они вообще имеются. Показатель множественного числа, как и все падежные показатели, обслуживает также и местоимение, а специальных местоимений 'мы', 'вы', 'они' не существует. Таким образом, язык распределяет все по степени значимости, не связывает ничего посредством звука и тем самым явно отталкивается от естественного и исходного стремления внутреннего языкового сознания к формированию из рода, числа и падежа единых звуковых модификаций материально значимого слова. Между тем первоначальное значение можно выявить лишь у немногих падежных показателей; даже для показателя множественного числа to (doН.)это можно сделать, только попытавшись вывести его, пренебрегая акцентом, из глагола to: 'увеличить, добавлять'. Личные местоимения всегда выступают только в самостоятельном виде и никогда не служат аффиксами даже в сокращенной либо видоизмененной форме.
Глагол, если рассматривать только само корневое слово, распознается лишь по своему материальному значению. Управляющее местоимение всегда стоит перед ним, и уже поэтому ясно, что оно не является глагольной формой, поскольку оно абсолютно обособленно от глагольных частиц, всегда следующих за корневым словом. Все наличествующие в языке глагольные формы основываются исключительно на этих частицах, передающих множественное число (когда оно представлено), наклонение и время. Такая глагольная форма неизменна для всех трех лиц, и поэтому самая простая трактовка глагола и даже всего синтаксиса сводится к тому, что корень в своей глагольной форме представляет собой причастие, связанное с независимо стоящим субъектом посредством мысленно добавляемого глагола 'быть'. Последний, правда, представлен и в явном виде, но, как кажется, редко принимает участие в обычном глагольном выражении.
Если мы теперь вернемся к глагольной форме, то должны будем отметить, что показатель множественного числа присоединяется непосредственно к корневому слову или к той части, которая образует с последним одно неразрывное целое. Примечательно, однако (и может рассматриваться как отличительный признак глагола), то, что показатель множественного числа при спряжении совершенно отличен от аналогичного показателя при склонении. Всегда присутствующий односложный показатель множественного числа kra (kya) обычно, хотя и не всегда, принимает после себя еще второй показатель, кип, родственный слову акип 'полный, совершенный' и в этом также проявляется двойное своеобразие языка, обозначающего грамматические отношения посредством сложения и при этом стремящегося еще более усилить выражение путем добавления еще одного слова там, где было бы достаточно уже одного добавления. Случай этот замечателен еще и тем, что здесь к слову, утерявшему первоначальное значение и превратившемуся в аффикс, добавляется другое слово, значение которого известно.
Наклонения, как уже упоминалось выше, образуются чаще всего путем соединения корней общего и конкретного значения. В результате, будучи ориентированными только на материальную значимость, они полностью выходят за логические пределы глагольной формы, и даже их число трудно установить. Показатели времени следуют за ними, присоединяясь, за редкими исключениями, прямо к глаголу; но расположение показателя множественного числа зависит от прочности соединения конкретного корня с корнем, обозначающим наклонение, по поводу чего языковое сознание народа, по-видимому, обнаруживает двоякую точку зрения. В немногих случаях этот показатель вставляется между обоими корнями, но чаще всего он следует за последним из них. Очевидно, что в первом случае в отношении корней, обозначающих наклонение, в большей степени проявляется некое затемненное ощущение грамматической формы, тогда как во втором случае, напротив, оба корня, объединяя свои значения, как бы сливаются в одно целое корневое слово. В рамках того, что здесь называется наклонением, которое образовано посредством объединения корней, встречаются формы с совершенно различными грамматическими значениями, например каузативные глаголы, образуемые добавлением корня 'посылать, поручать, приказывать', или глаголы, значение которых другие языки выражают посредством неотделимых приставок.