Страница 35 из 125
Названия корней заслуживают лишь такие основные звуки, которые непосредственно соотносятся с обозначаемым понятием, без присоединения других звуков, имеющих собственное значение. В таком узком понимании корни не обязательно должны принадлежать реальному языку, а в языках, форма которых требует добавления к корням дополнительных звуков, такое вообще едва ли возможно или же возможно лишь при определенных условиях. Ибо реальный язык проявляется только в речи, и для языкотворчества невозможно движение вниз по тому же пути, по которому в обратном направлении осуществляется анализ. Если в подобном языке корень выступает как слово, как, например, в санскритском yudh'борьба', или как часть словосложения, например dharmawid'знающий справедливость', то это исключения, совершенно недостаточные для предположения о том, что здесь, так же, как в китайском языке, в речи могут выступать неоформленные корни. Напротив, гораздо вероятнее, что по мере привыкания слуха и сознания говорящих к корневым звукам появились такие отдельные Случаи их безаффиксального употребления. Но когда при анализе Мы выделяем корневые звуки, возникает вопрос, всегда ли мы в Итоге получаем действительно неразложимые корни? Что касается Санскрита, то Боппу, а также Потту (в упоминавшейся уже выше важной работе, которая наверняка послужит основой для дальнейших исследований) успешно удалось показать, что многие так Называемые корни являются сложными или образованными посредством редупликации. Но сомнение может быть высказано и НО поводу тех корней, которые кажутся действительно простыми. Я имею в виду в особенности те корни, которые не совпадают по своему строению с простыми слогами или со слогами, в которых гласный окружен только с трудом отделимыми от него согласными. В таких корнях также могут скрываться сложения, ставшие уже нераспознаваемыми в результате фонетических модификаций, таких, как стяжение, отпадение гласных и т. п. Я говорю это не для того, чтобы подменить факты пустыми домыслами, но затем, чтобы не преградить произвольным образом дальнейшее проникновение исторических исследований в еще недостаточно изученные языковые состояния, и потому, что занимающая нас сейчас проблема соотношения языков со словообразовательной потенцией делает необходимым поиск всех путей, по которым могло идти образование языкового строя.
Поскольку корневые звуки обнаруживаются, постоянно вновь воспроизводясь, в весьма видоизмененных формах, они приобретают все большую отчетливость в той мере, в какой язык приближает свою трактовку глагола к его истинной природе. Ибо вследствие активности и подвижности этой части речи, как бы никогда не находящейся в неподвижности, один и тот же корневой слог каждый раз обязательно появляется в сопровождении различных дополнительных звуков. Поэтому индийские грамматисты обнаруживали совершенно правильное ощущение своего языка, когда трактовали все корни как глагольные и каждый относили к определенному спряжению. Но и в самой природе языкового развития заложено то, что даже в историческом плане понятия движения и качества получают обозначение раньше всего, ибо только они могут естественным образом вновь и вновь использоваться для обозначения объектов, представляющих собой простые слова. Но сами по себе понятия движения и качества близки друг к другу, и чуткому языковому сознанию часто свойственно их объединять. На то, что индийские грамматисты осознавали существенное различие между понятиями движения и качества, с одной стороны, и словами, обозначающими самостоятельные предметы, с другой, указывает различение ими суффиксов kritи unadi. При помощи обоих видов суффиксов слова производятся непосредственно от корней. Но первые образуют лишь такие слова, в которых корневое понятие представлено лишь в качестве общих, в равной мере подходящих к нескольким производным, модификаций. Действительно субстанциональное значение при таких суффиксах встречается реже и лишь в тех случаях, когда выражение последнего относится к рассматриваемому виду. Суффиксы unadi, напротив, распространяются именно на названия конкретных предметов и в образованных при их помощи словах самым темным компонентом является как раз сам суффикс, который должен был бы содержать более общее понятие, модифицирующее корень. Бесспорно, существенную часть таких образований составляют искусственные и, очевидно, не древние слова. Чересчур явно видна их намеренная деривация, исходящая из принципиального требования свести все слова языка без исключения к фиксированной совокупности корней. Среди таких названий конкретных предметов могут быть представлены, с одной стороны, иноязычные, некогда заимствованные санскритом, с другой стороны — утерявшие этимологическую ясность сложения. Наличие некоторого количества последних среди слов unadiв настоящее время уже доказано. Конечно, здесь мы имеем дело с самой темной языковой сферой, и поэтому недавно было выдвинуто справедливое предложение выделить большую часть слов unadiв особый класс слов темного и неопределенного происхождения.
Сущность звуковой связности основывается на распознаваемости корневого слога, которая в различных языках осуществляется с большей или меньшей тщательностью в зависимости от того, насколько правильно их строение. Но в языках с очень совершенным строением к корневому звуку, индивидуализирующему понятие, примыкают дополнительные звуки, выступающие в качестве общих, модифицирующих. И поскольку при произношении каждое слово, как правило, имеет одно главное ударение, а безударные слоги характеризуются понижением тона по сравнению с ударными (см. ниже, § 28), то в правильно устроенных языках внутри простых производных слов дополнительные звуки занимают небольшое, хотя и весьма значительное место. Они являются как бы точными и краткими указаниями для рассудка, куда ему необходимо помещать более отчетливо выраженное в чувственном отношении корневое понятие. Этот закон чувственного упорядочения, связанный также и с ритмической структурой слов, видимо, вообще формально господствует в языках с чистой организацией и не нуждается в дополнительном стимуле со стороны самих слов. Поэтому стремление индийских грамматистов подвести под этот закон все слова своего языка свидетельствует по меньшей мере о правильном понимании ими духа своего языка. Но поскольку ранние грамматисты как будто бы не выделяли еще суффиксов unadi, то это достижение представляется сравнительно поздним. Фактически большинство санскритских слов, обозначающих конкретные объекты, обнаруживает подобное устройство, при котором наряду с главным корневым слогом представлено краткое второстепенное окончание, и это вполне хорошо сочетается со сказанным выше о возможности существования сложений, утерявших этимологическую ясность. Один и тот Же фактор оказывал воздействие как на деривацию, так и на словосложение и постепенно приводил к стиранию значения и звучания одного компонента в противовес другому, заключающему в себе более индивидуальное или определенное обозначение. Ибо если мы встречаем в языках, наряду с почти невероятными стираниями и искажениями звуков в ходе времени, также и упорное стремление к сохранению на протяжении столетий некоторых совершенно изолированных и простых звуков, то это, по-видимому, большей частью обусловливается имеющими определенную мотивировку тенденциями или задачами внутреннего языкового сознания. Время как таковое оказывает свое воздействие на все языковые элементы, но предварительно оно может подвергнуть какой-либо отдельный звук намеренному или безучастному разрушению.
Изоляция слов. Флексия и агглютинация
26. Прежде чем перейти к разносторонним отношениям, в которые вступает слово в связной речи, я должен упомянуть об одной особенности языков, которая одновременно затрагивает и эти отношения, и часть самого словообразования. Выше (с. 110, 117) я уже отмечал сходство случаев, когда слово образуется от корня при помощи присоединения к нему общего понятия, применимого к целому классу слов, и когда слово получает аналогичное обозначение, но применительно к своему положению в речи. Способствует или препятствует этому та характеристика языков, которую обычно обозначают одним из трех терминов: изоляция слов, флексия и агглютинация? Это та ось, вокруг которой обращается весь языковой организм, и потому мы должны рассмотреть ее таким образом, чтобы последовательно изучить, какие внутренние духовные потребности вызывают ее к жизни, как она воплощается в звуковой форме и насколько эти потребности удовлетворяются подобным звуковым воплощением; при этом мы постоянно должны придерживаться проведенной выше классификации видов деятельности, совокупно проявляющихся в языке.