По имени Ветер

– Меня зовут Есения, – неожиданно обратилась она к Нине Сергеевне, заметив, что та украдкой бросила на нее взгляд. – Если вам что-нибудь понадобится, вы можете попросить у Маши или у меня.

Обратилась и тут же себя обругала. Ведь Маша предупредила ее, что Нина Сергеевна глухонемая. Женщина вздрогнула и, сделав неловкий шаг, задела ведро с водой и моющим средством, которым оттирала окна. Ведро опрокинулось, и жидкость выплеснулась на пол.

– Что же вы наделали! – охнула Мария. – Средство может испортить паркет. Осторожнее нужно!

Это было обращение в никуда, ведь Нина Сергеевна все равно ее не слышала, но недовольство на лице Маши наверняка распознала. Ведь та, бросив последнюю фразу недовольным тоном, быстрым шагом направилась к выходу в поисках средств, которыми можно было бы ликвидировать катастрофу.

Есения подняла глаза и уставилась на Нину Сергеевну, готовую вот-вот заплакать. Есении стало отчаянно жаль женщину, и она настолько растерялась, что даже не сообразила, что в этом доме она хозяйка и может предотвратить любые неприятности Нины Сергеевны.

– Какая же я неуклюжая, не расстраивайтесь, вы ни в чем не виноваты, это все из-за меня.

Есения закусила губу и принялась оглядываться вокруг. Не найдя ничего подходящего, чем можно было бы вытереть с пола воду с моющим средством, способным испортить драгоценный паркет, она стянула с себя шерстяную кофту, в которую куталась с момента приезда в дом, и бросила ее на пол. Мягкая ткань сразу же впитала в себя большую часть жидкости. Есения не сдержалась и порывисто коснулась руки Нины Сергеевны:

– Все в порядке, не переживайте, ничего с этим дурацким паркетом не случится. А Маше я скажу, чтобы она вас не ругала.

Женщина на мгновение замерла, затем открыла рот, словно пытаясь что-то сказать, но, вспомнив о том, что слова ей неподвластны, лишь порывисто обняла Есению. А та от неожиданности обняла женщину в ответ, но тут же отпрянула, услышав громкий звук шагов возвращающейся Маши. Нина Сергеевна торопливо шагнула в сторону, и они обе сделали вид, что мимолетного объятия не было. Дурацкая субординация не оставляла места для теплых и душевных человеческих отношений.

Маша держала в руках пачку бумажных полотенец.

– Все в порядке, мы уже все исправили, – улыбнулась ей Есения.

Маша перевела взгляд на кофту и нахмурилась.

– Ну что вы, зачем?..

– Я все равно эту кофту не люблю, ты же знаешь. И ничего с ней не случится. Нина Сергеевна не виновата, это моя вина, я ее напугала.

– Да, конечно, – задумчиво кивнула Маша и, осторожно подняв с пола кофту Есении, отжала ее в ведро. – Я отдам в химчистку.

– Можешь ее выбросить. Инцидент исчерпан. Еще раз извините. – Есения улыбнулась Нине Сергеевне и, кивнув на прощание, продолжила свою экскурсию по дому.

Она перешла в соседний зал, который покойный месье Торо назначил столовой, разместив в нем огромный стол, персон на тридцать, и увешав обитые мореным дубом стены портретами то ли родственников, то ли близких ему по духу персонажей. Есения не опознала ни единого, хотя один из портретов привлек ее внимание. На нем был изображен мужчина лет пятидесяти. Короткие седые волосы, пышные усы. Он сидел в три четверти оборота. Художнику удалось передать умный, тяжелый, волевой взгляд, которым мужчина сурово взирал на окружавшую его последние сто лет действительность, и, судя по выражению лица, она его совсем не радовала. Глубоко посаженные глаза смотрели сурово, нависающие брови хмурились. Во всем облике сквозит уверенность в себе. Есения подошла ближе и прочла подпись. «Второв Н. А.». А вот и дедушка последнего владельца, бывший хозяин особняка. Пожалуй, его портрет стоит сохранить как дань уважения. Но что делать с остальными?

На секунду она задумалась – возможно, стоит снять эти картины и заменить другими? В их запасниках хранилось великое множество полотен. На дни рождения Яну регулярно дарили картины. Многие были весьма недурственны. К тому же в наследство Яну осталась коллекция покойного отца. Но Есения решила, что картинами она займется позже, когда оценит степень влажности и освещенности в помещениях, для чего придется вызвать музейных работников. Ведь дорогие полотна нуждаются в особом режиме хранения.

Убедившись в том, что стол накрыт белоснежной скатертью и посуда на нем уже расставлена к обеду, Есения задумалась над тем, что же ей делать дальше?

Возможно, им стоит как-то отпраздновать переезд? Вдвоем с Яном. Воспользоваться краткой паузой и тем, что пока еще никто их здесь в лицо не знает, и пойти, например, в кино? Мысль тут же захватила Есению. Как же давно она не была в кино! Да, они непременно должны отправиться с Яном на сеанс.

Одна мысль о том, что они, как когда-то давно, взявшись за руки, будут сидеть в кинотеатре на последнем ряду, привела ее в неописуемый восторг. Возможно, это по-детски наивно. Она давно должна отойти от всего этого примитива и повзрослеть, как говорил отец. Но у нее никак не получалось. Она не была такой, как они. И в конце концов, может она хотя бы раз в несколько лет позволить себе простые радости?

Воодушевленная собственной идеей, она вначале быстро направилась к выходу, решив взять машину и съездить за билетами, но увидела Машу, вышедшую из столовой в холл и придирчиво оценивающую издалека работу Нины Сергеевны. На взгляд Есении, окна были вымыты идеально. Птицы могут не заметить и врезаться. Но перфекционистка Маша все равно нашла к чему придраться, вернулась в столовую и жестами попросила Нину Сергеевну исправить недочеты.

Стараясь незаметно просочиться мимо домоправительницы, Есения подошла к входной двери, тихонько открыла ее, но споткнулась о высокий порожек, который не заметила, и чуть не грохнулась. Две пары внимательных глаз немедленно уставились на нее. Черт, роль хозяйки большого поместья ей никак не дается.

Не желая ударить в грязь лицом перед персоналом, Есения коротко попросила Машу купить им с Яном два билета на завтрашний сеанс. И, сделав вид, что страшно занята, развернулась и пустилась в очередной обход дома. Ей хотелось остаться в нем одной. Почувствовать огромный особняк и подружиться с ним. Но это было невозможно. Есения уже и не помнила, когда позволяла себе роскошь остаться в одиночестве, и даже смирилась, что вряд ли у нее когда-нибудь будет такая возможность. Хотя в глубине души все протестовало против такого положения вещей.

Пройдя еще раз по тем комнатам, которые она уже успела изучить, Есения сделала вывод, что дом ей нравится. Изнутри он выглядел более привлекательно, чем снаружи. Казался уязвимым, прячущим свою слабость за внешней неприступностью, и Есении показалось, что они смогут найти общий язык.

Она еще полчаса послонялась по дому, чувствуя себя бесполезной. Попросила закрыть окна в столовой и концертном зале, почувствовав, как воздух становится слишком свежим. Убедилась в том, что ее просьба выполнена, после чего зашла в комнату, которую Маша выделила им с Яном под временную спальню. Решение о том, где будут жить постоянно, они примут после того, как полностью осмотрят дом и выберут себе подходящую комнату.

Встав на пороге, Есения огляделась по сторонам. Затем, сбросив обувь и пройдя по теплому шершавому полу, подошла к окну и выглянула в сад, где корпел над каким-то цветком Петр Алексеевич, высвобождая его из цепких объятий дикой ежевики. Завидев хозяйку, он лишь кивнул ей и снова нырнул в буйные заросли. Видимо, уже проинструктирован, что лучшее, что он может сделать, – это просто не попадаться никому на глаза.

Ян не терпел посторонних звуков в доме, а Есения всегда делала все, как он велел. Ей по-прежнему остро хотелось осмотреть сад, открыть его сокровища, но присутствие Петра Алексеевича смущало. Потом, возможно, вечером, когда садовник уйдет отдыхать.

Она окинула взглядом комнату – белые деревянные панели на стенах, роскошная хрустальная люстра, под стать той, что висит в концертном зале, только размером поменьше. Видимо, до люстр зимовавшие в доме вандалы не дотянулись. Ограничились столовым серебром, мебелью, настольными лампами, постельным бельем и коврами.