Страница 12 из 25
— А ты, Генрих, не принимаешь участия? — спросил Бертгольд, заметив среди присутствующих Гольдринга.
— К сожалению, когда я подошёл, соревнования уже начались.
— О, пожалуйста, герр лейтенант, это лишь начало первого тура. К тому же я люблю крупные выигрыши, — попробовал пошутить Шульц.
— А вы уверены, что выиграете? — прищурившись спросил Генрих.
Майор Шульц самодовольно улыбнулся и вместо ответа протянул Генриху пистолет.
— Нет, теперь ваша очередь, я буду стрелять после вас.
Почти не целясь, майор Шульц выстрелил трижды. Одна бутылка была разбита, у второй срезано горлышко, третья пуля прошла рядом с бутылкой, не задев её.
— Не дурно, — похвалил генерал Даниель.
— Вам стрелять, барон, — пригласил Шульц. Гольдринг вынул из кобуры офицерский вальтер и встал в позицию.
— Вы хотите стрелять из этой хлопушки? — удивился Коккенмюллер.
— А разве правила запрещают это?
— Нет, но я держу пари, что из этого вальтера и за десять шагов не попасть в горлышко бутылки, — настаивал Коккенмюллер. Несколько офицеров поддержали его.
— Вы ставите себя в худшие условия, чем остальные участники соревнования, — бросил и генерал Даниель.
— Но офицер, герр генерал, должен владеть всяким оружием как можно лучше. Я скорее соглашусь проиграть майору Шульцу десять бутылок за каждый выстрел, чем соглашусь стрелять из другого пистолета.
— Ловлю вас на слове, десяток бутылок за каждый выстрел! — воскликнул Шульц.
Гольдринг молча поднял пистолет, и в тот же миг прозвучали три выстрела. Первая бутылка была разбита, две другие остались без горлышка.
— Скверно! — поморщился Гольдринг, словно не слыша восторженных восклицаний присутствующих. — Поставьте новые бутылки, — попросил он ефрейтора.
Три новых выстрела вызвали всеобщий восторг. Горлышки трех бутылок были срезаны, словно ножом.
— Выигрыш пятьдесят бутылок, проигрыш — десять. Сорок бутылок коньяка с майора Шульца! — весело выкрикнул арбитр.
Кругом захохотали. Всем была известна скупость майора, и сейчас все с интересом наблюдали, как его длинное лицо покрывалось красными пятнами.
— За майором Шульцем ещё три выстрела, — напомнил Генрих. — Вальтер при вас, майор? Шульц беспомощно схватился за кобуру и покраснел ещё больше.
— Было условлено стрелять из парабеллума, — запинаясь проговорил он. Генрих весело рассмеялся.
— Я пошутил, говоря о десяти бутылках, майор, с меня хватит и одной.
— Тогда разрешите пригласить вас в девять часов вечера распить со мной выигранную вами бутылку.
Шульц поклонился так церемонно, словно приглашал Генриха по крайней мере на роскошный банкет.
— Сочту за честь для себя. Буду ровно в девять. — Генрих наклонил голову, стараясь скрыть насмешливый блеск глаз.
— А знаете, барон, я не хотел бы быть вашим противником на дуэли! — пошутил Коккенмюллер, когда они вместе с Генрихом возвращались в штаб. — И знайте, сегодня вы нажили себе заклятого врага.
— А мне показалось, что мы расстались с Шульцем, как приятели, ведь я подарил ему почти весь проигрыш.
— Он не простит вам, что вы лишили его славы лучшего стрелка штаба, — пояснил Коккенмюллер, — а это единственное, чем он мог до сих пор гордиться.
Когда Гольдринг и Коккенмюллер вошли в свою комнату, дежурный доложил, что у оберста находятся сейчас генерал Даниель и оберст Лемберг.
— Лемберг? — вопросительно взглянул на Коккенмюллера Генрих и наморщил брови, словно что-то вспоминая
— Ему поручено руководить операцией «Зелёная прогулка», — пояснил гауптман.
Они сели к своим столам и склонились над бумагами. Минут через пять через приёмную оберста, даже не взглянув в сторону офицеров, прошёл генерал Даниель, а за ним покрытый пылью и усталый оберст Лемберг.
Сквозь полуоткрытую дверь было видно, как Бертгольд ходил взад и вперёд по кабинету. Это свидетельствовало о плохом настроении оберста. Но Генрих, которого очень заинтересовало сообщение Коккенмюллера о возложенной на Лемберга миссии, всё же отважился постучать к шефу.
— А, это ты! — хмурое лицо Бертгольда прояснилось Что ж, поздравляю с успехом, ты отличный стрелок!
— Именно по этому поводу я и пришёл к вам, герр оберст! Не кажется ли вам, что целесообразнее было бы показать своё умение владеть оружием не в подобном состязании, а на «Зелёной прогулке», где мишенями будут настоящие враги, а не пустые бутылки из-под коньяка. Подобие улыбки промелькнуло на лице Бертгольда.
— «Зелёная прогулка» уже осуществлена.
— Уже? Когда же? — и удивление, и разочарование слышались в голосе Генриха.
— Начали сегодня на рассвете, ровно в шесть, а кончили в двенадцать. Мрачный взгляд Генриха, очевидно, искренне потешал Бертгольда.
— Нет, ты чудак, настоящий чудак, ну, скажи мне откровенно — почему тебе так захотелось принять участие в этой операции?
— Разрешите мне ответить вам не как начальнику, а как моему второму отцу, от которого я не хочу иметь тайн?
— Надеюсь, что именно так ты всегда разговариваешь со мной.
Генрих колебался, словно ему неловко было поверять свои самые сокровенные мысли.
— Вы так много сделали для меня, — начал он неуверенно, — благодаря вам я так быстро получил офицерское звание, вы определили меня на интересную работу, но…
— Ну откровенность так откровенность! Почему ты не договариваешь?
— Я завидую многим офицерам штаба, у них есть боевые заслуги, очевидно они принимали участие в важных операциях, о чём красноречиво говорят награды на их мундирах… Безудержный хохот Бертгольда не дал Генриху закончить фразу
— Это все!.. Как же ты наивен! Уверяю тебя, большая половина этих орденов выдана штабным офицерам только для того, чтобы фронтовики верили, что и штабисты имеют заслуги перед фатерландом, хотя часто, даже чересчур часто, эти заслуги не больше заслуг архивариуса какого-нибудь провинциального магистрата. И для этого совершенно не надо подставлять голову под партизанские пули. Для этого найдутся люди с менее благородной кровью, чем твоя. И благодари меня, что я не пустил тебя на эту операцию.
— Почему?
— А потому, что мы потеряли только убитыми двести девятнадцать солдат и шестнадцать офицеров, половина полицаев уничтожена…
— Выходит…
— Выходит, что «Зелёная прогулка» для многих превратилась в последнюю прогулку. Когда наши части, закрыв все выходы, приблизились к лагерю, выяснилось, что он абсолютно пуст. Лагерь и подступы к нему были хорошо заминированы. Прибавь к этому, что партизаны наскочили на нас с тыла и, причинив нам значительный урон, молниеносно исчезли. Операция позорно провалилась. Единственное последствие — свыше двухсот новых крестов на кладбище вблизи этого населённого пункта.
— Выходит, оберст Лемберг…
— Чёрт возьми этого Лемберга, я не хочу себе портить настроение из-за его неудач. Пусть сам оправдывается перед высшим командованием. Как ты думаешь, лейтенант, не стоит ли нам немного рассеяться и хоть на вечерок укатить в ближайший город?
— С большой радостью.
— Знаю, что с радостью. Молодость не любит глухих углов, разнообразие обстановки ей необходимо, как воздух. Так, может быть, сегодня и двинемся?
— Лучше завтра, сегодня я приглашён к майору Шульцу. Оберст поморщился.
— Вы недовольны?
— Обеспокоен. Майор Шульц не простит тебе сегодняшнего позора. Выпив, он может оскорбить тебя, а ты со своим горячим характером…
— Я буду холоден как лёд и сдержан, как вы, герр оберст.
— И всё-таки я не очень спокоен.
— Почему? Ведь я обещаю вам…
— Ты ещё так молод! Не будь войны…
— Я, возможно, не имел бы счастья называться вашим сыном…
— Это верно. Ну, иди, но помни, что с майором надо быть настороже. Если рано вернёшься — загляни ко мне.
— Слушаю, герр оберст!
В назначенное время, затянутый в новый парадный мундир, Генрих стучал кончиком стека в дверь квартиры майора Шульца. Дверь открыл сам майор.
— Прошу, прошу, уважаемый барон Гольдринг! — Майор старался держаться приветливо, но на его лице скорее была лесть, чем приязнь.