Ярость и Разрушение

— Они говорили о... многом.

— Ты слушала их?

— Конечно, — сказала я, оскорбившись.

Он глубоко и заразительно рассмеялся.

— Ага, не хочу прикидываться детектором лжи, но нужно сказать, что это неправда.

— Ладно. Может быть, я не всё усвоила, потому что я легко отвлекаюсь и страдаю от хронической скуки. Прямо сейчас. Мне скучно от этой беседы, — выкручивалась я. — Поэтому я страдаю.

— Не так, как сейчас страдаю я.

Я ещё сильнее нахмурилась, пока не почувствовала, что моё лицо так и останется помятым.

— Я вообще хочу знать, что это значит?

— Наверное, нет.

Сейчас он был ближе, не более чем в шаге от меня.

— Я понимаю.

— Понимаешь что?

Зейн встретился со мной взглядом.

— Я понимаю, почему ты часами не можешь уснуть.

Я сомневалась, что хотела знать, откуда ему это было известно.

— И я понимаю, почему ты такая разъярённая.

Резко втянув воздух, я отступила от Зейна, будто можно было физически отстраниться от того, что он хотел сказать.

— Я не... — я покачала головой, не желая вступать с ним в этот разговор. — Я не разгневанная. Я вообще-то голодная.

— Серьёзно? — сухо переспросил он.

Я изогнута бровь.

— С чего это ты говоришь так, будто не веришь мне?

— Может с того, что ты съела два хот-дога из уличной палатки менее часа назад.

— Хот-догами не особо наешься. Все знают это.

— А ещё ты съела фри и половину моей фалафели.

— Я не половину съела! Я всего-навсего откусила кусочек, — заспорила я, хотя на самом деле я откусила не разок, а два и три. — Я никогда раньше не ела фалафель, и мне было любопытно. Такое не найдёшь в горах западной Вирджинии.

— Трин.

— И выбивание дерьма из Одержимого бесчеловечный и неподобающий способ сжигать калории. Всё, что я съела, уже использовано, и у меня сейчас нехватка калорий. Я умираю от голода.

Он скрестил руки.

— Сомневаюсь, что калории так работают.

Я проигнорировала это.

— Мы можем снова сходить в то место и съесть ещё фалафели, — сказала я, направившись мимо него. — Я бы не отказалась от порции. А впрочем, мы можем съесть фалафель вместе.

Зейн поймал меня за руку, останавливая. Тепло от его руки и разряд от контакта обескуражили.

— Ты же знаешь, что можешь поговорить со мной, верно? Обо всём, в любое время. Я рядом. Всегда.

В горле встал ком, и я не осмелилась поднять на него глаза. Мои потайные ящики снова начали дребезжать.

Поговорить с ним?

Обо всём?

К примеру, о том, как оказалось, что я вовсе не знала Мишу? Не знала, что мужчина, которого я любила как родного брата, не только ненавидел меня до глубины души, но и организовал убийство моей матери? Рассказать ему, как я возненавидела Мишу за всё, что он сделал, но почему-то до сих пор скучаю по нему? Как отчаянно желала верить, что во всём виновата была связь или что вина лежала на демоне Айме или на ставленнике Предвестника, который заставил Мишу совершить столь ужасные вещи? Неужели Зейн думал, что я могу рассказать ему о своём самом большом страхе, что темнота в Мише существовала всегда, а я просто никогда её не замечала, поскольку всегда, всегда была чересчур поглощена собой?

Или я могу рассказать насколько безмерно благодарна, что связь спасла ему жизнь, но ненавидела то, что это значило для нас — что не могло быть никаких нас — и какой виноватой чувствовала себя за то, что оказалась достаточно эгоистичная, чтобы сожалеть, что он мой Защитник. Рассказать ему как сильно скучала по Джаде и её парне Таю, но что избегала её звонков, поскольку не хотела говорить о Мише. Или что понятия не имела, чего от меня ждали. Как я должна найти и сразиться с созданием, когда даже не знаю, как оно выглядит или каковы его мотивы, в совершенно незнакомом мне городе. Признаться ему о своей боязни, что моё ухудшающееся зрение будет становиться всё хуже и хуже, и я потеряю способность сражаться, выживать и быть... быть независимой.

Должна ли я поделиться с ним, что меня до ужаса пугала вероятность его гибели из-за меня, как это едва не случилось в ту ночь у дома сенатора?

Пульс подскочил, словно я уже милю пробежала. Я покачала головой.

— Не о чем разговаривать.

— Чертовски много есть что обсудить, — парировал он. — Я давал тебе время. Ты нуждалась в этом, но ты должна поговорить об этом. Поверь мне, Трин. Я тоже терял людей. Некоторые умирали. Некоторые живы. Я знаю, что происходит, когда ты не позволяешь себе поскорбить и выпустить гнев.

— Здесь нечего обсуждать, — повторилась я, мой голос был едва ли громче шёпота.

И потом я повернулась к нему, мой желудок забурлил.

— Я в порядке. Ты в порядке. Мы бы уже могли есть фалафель, а ты оттягиваешь праздник фритюра.

Нечто свирепое вспыхнуло в его волчьих глазах, мгновенно сделав их светящимися, но потом он отпустил мою руку и что бы это ни было... оно исчезло.

Прошёл миг, и затем он сказал:

— Сначала нам надо зайти домой.

Я с облегчением вздохнула. Архивный шкаф в моём сознании перестал сотрясаться.

— Зачем? Переодеть тебе футболку? — я направилась в сторону улицы. — Нам надо носить с собой запасные.

— Мне нужна новая футболка, но вернуться нам надо из-за твоего запаха и тебе надо принять душ.

— Офигеть.

Я посмотрела на него, когда он нагнал меня. Я разглядела полуухмылку на его лице.

— Хороший способ пристыдить меня.

Дойдя до тротуара, я огляделась по сторонам, прежде чем вышла на улицу. Я не хотела на кого-нибудь налететь в спешке. Я быстро заморгала, пытаясь привыкнуть к яркому свету фонарей, автомобильных фар и освещённых витрин магазинов.

Не особо помогло.

— Твой запах приводит меня в чувства.

— Господи, — пробормотала я.

— Какое он отношение имеет к твоему смраду? — подначил он.

— Там в аллее, мне показалось, у тебя не возникло никаких проблем с тем, как я пахну, — подметила я. — Знаешь что, когда ты поднял меня и держал, словно я была одной из тех вещиц, которые люди используют для носки малышей.

— Запах затуманил мои суждения.

Я разразилась смехом, и теперь под ярким светом фонарей я смогла увидеть явную ухмылку на его лице.

— Ну, раз уж тебе так хочется убедить себя в этом.

— Хочется.

Я сжала губы, решив, что лучше проигнорировать всё это. Зейн держался рядом со мной, пока мы шли в сторону его дома. Он по краю тротуара у дороги, я же на расстоянии вытянутой руки от зданий. Идя подобным образом, для меня было проще отслеживать людей, и я не врезалась в них. Я никогда не рассказывала об этом Зейну, но он видимо довольно быстро уловил мои предпочтения.

— Кстати, в чём ты вывалялась на аллее? — спросил он.

— В луже плохих жизненных решений.

— А. Мне всегда было интересно, как это пахнет.

— Теперь ты знаешь.

Несмотря на тот факт, что от меня разило зловониями, я посмотрела на него и захихикала. Чёрная футболка, которую он надел сегодня, была замызгана, но кожаные брюки выдержали постоянное обращение из человека в Стража и обратно, наверное, именно поэтому он надевал их на патрулирование.

И я совсем не жаловалась на них. Совсем.

Я могла вообразить, что, не учитывая то, что от меня пахнет, и я наполовину без майки, мы привлекали много внимания. Но опять же, я была уверена, что люди видели и более странные вещи в городе, и они определённо пахли хуже. Я гадала, понимает ли кто-нибудь, кто он на самом деле.

— Люди тебя узнают? — спросила я тихим голосом.

— Не уверен, но никто из видевших меня в человеческой форме, не спрашивал, был ли я Стражем, — ответил он. — А что?

— Потому что ты не похож на остальных людей.

Я знала, что Стражи редко перевоплощаются на публике. Они избегали этого из соображений безопасности, потому что всё ещё оставалась секта фанатиков Божьи дети, которые верили, что Стражи были демонами и их надо истребить.

Он убрал прядь волос с лица.

— Не уверен, что это комплимент.