Страница 96 из 166
Администрация Клинтона вмешалась в войну в Боснии и Герцеговине лишь после нескольких лет постоянных отлагательств и вообще ничего не сделала, чтобы предотвратить массовые убийства в Руанде[1437]. Когда в дни избирательной кампании 1992 года Клинтона спрашивали о Боснии, он отвечал, что американских солдат не следует слать «в трясину, которая по сути представляет собой гражданскую войну» – иными словами, во «второй Вьетнам». Уильям Коэн, министр обороны в правительстве Клинтона, поневоле дал зеленый свет нападениям сербов на Горажде, когда заявил, что США не станут вмешиваться в войну, чтобы предотвратить падение города[1438]. Лишь с огромным трудом Энтони Лейк, Ричард Холбрук и всё более негативно настроенные СМИ убедили Клинтона в том, что Соединенные Штаты могут остановить войну путем умеренных военных усилий[1439]. К тому времени погибло уже примерно 100 тысяч человек, а 2,2 миллиона были вынужденно перемещены[1440]. В случае с Руандой администрация Клинтона вновь прежде всего опасалась потерь среди американцев. Только в 1994 году в аэропорт Кигали направили смехотворно маленькую группу в двести солдат – исходя из омерзительного расчета, согласно которому (как сказал американский офицер главе миротворческой миссии ООН) «потеря одного американца равноценна смерти примерно 85 тысяч руандийцев»[1441]. С апреля по июль 1994 года в Руанде умерло от полумиллиона до миллиона человек, по большей части этнических тутси, которых убивали соотечественники-хуту.
В рамках своей предвыборной кампании, которую он проводил в 2000 году, Джордж Буш – младший обещал сократить участие американских солдат в боевых действиях за пределами страны. Затем, в первый же год его президентского срока, на который он еле-еле избрался, случились теракты 11 сентября. К слову, их, как и множество других событий, предсказал Ричард Кларк. В 1992 году еще Джордж Буш – старший назначил Кларка председателем Группы антитеррористической безопасности и ввел его в Совет национальной безопасности (NSC). Клинтон сохранил Кларка и даже повысил его до Национального координатора по безопасности, защите инфраструктуры и контртерроризму. Однако, несмотря на неоднократные попытки, Кларк так и не смог убедить высокопоставленных сотрудников, которые входили в команду Буша, отвечающую за национальную безопасность, в том, что следует уделить первостепенное внимание угрозе, исходящей от Усамы бен Ладена и «Аль-Каиды»♦. На встрече заместителей министров в апреле 2001 года он заявил: «„Аль-Каида“♦ планирует крупные террористические акты против США. Она намерена свергнуть исламские правительства и установить радикальный многонациональный халифат». Пол Вулфовиц не принял эти слова всерьез. Впоследствии Кларк скажет, что Вулфовиц и его начальник, министр обороны Дональд Рамсфельд, уже и так решили устроить вторжение в Ирак, а теракты 11 сентября стали всего лишь удобным предлогом[1442]. Когда произошли атаки на Нью-Йорк и Вашингтон, администрация Буша почти приступила к осуществлению амбициозной стратегии, направленной не только на то, чтобы наказать афганское правительство за укрывательство бен Ладена (так бы действовал и Альберт Гор, стань он президентом), но и перекроить Большой Ближний Восток, свергнув иракского диктатора Саддама Хусейна. Новые настроения ясно отразились на брифинге, который провели в ноябре 2001 года директор ЦРУ Джордж Тенет, вице-президент Дик Чейни и советник президента США по национальной безопасности Кондолиза Райс. Темой брифинга стал потенциальный доступ «Аль-Каиды»♦ к пакистанскому опыту в области ядерного оружия. Чейни отметил, что Соединенным Штатам пришлось столкнуться с угрозой нового рода, «маловероятной, но имеющей тяжелые последствия», и, таким образом, «при наличии хотя бы малейшей вероятности – даже в 1 % – того, что пакистанские ученые помогают „Аль-Каиде“♦ создать ядерное оружие, мы должны воспринять ее как несомненный факт, когда дело касается мер реагирования. Дело не в нашем анализе… Дело в том, как мы ответим»[1443]. Наряду с этой «доктриной одного процента» отмечалась и неоколониальная надменность со стороны ряда правительственных чиновников. Как сообщал журналист Рон Саскинд, вот что сказал ему некий неназванный советник Буша:
[Он говорил, что] люди, подобные мне, находятся «в так называемом сообществе объективистов-реалистов», которые, согласно его определению, «верят, будто решения исходят из рационального исследования постижимой действительности». Я кивнул и пробормотал что-то о принципах Просвещения и эмпирических выводах. Он резко меня перебил: «Нет, в мире все уже не так. Мы теперь империя, и, когда мы действуем, мы создаем свою собственную реальность. А пока вы ее изучаете – пусть и рационально, воля ваша, – мы будем действовать снова, мы создадим новые реальности, и вы тоже сможете их изучать… вот как все будет. Мы – вершители истории… а вам, всем вам, останется лишь изучать то, что делаем мы»[1444].
Большинство американцев так не считали, хотя, конечно, и жаждали увидеть, как бен Ладен и его приспешники предстанут перед правосудием. «По мне, так мы слишком часто вмешиваемся в дела мира, – услышал в 2003 году Тимоти Гартон-Эш, британский писатель, от одного канзасского фермера. – Будто древние римляне»[1445]. Стремясь успокоить подобные тревоги, 13 апреля 2004 года президент Буш заявил: «Мы не имперская держава… Мы держава-освободительница»[1446]. Ему вторил Дональд Рамсфельд, министр обороны. «Мы не отправляем солдат по всему миру, велев им захватить чужое имущество, чужие ресурсы, чужую нефть, – сказал он каналу „Аль-Джазира“. – США так не поступают. Мы никогда так не делали и не будем делать. Демократические страны так себя не ведут»[1447]. За пределами Соединенных Штатов мало кто поверил хотя бы одному его слову.
Издержки на «глобальную войну с терроризмом» были довольно низкими – по меркам американских конфликтов времен холодной войны. В период операции «Иракская свобода» (2003–2010) в боевых столкновениях погибло 3490 военнослужащих США – и 31 994 получили ранения. Еще 59 солдат были убиты на Ближнем Востоке в последующих операциях «Новый рассвет» и «Непоколебимая решимость». В Афганистане 1847 человек погибли и 20 149 были ранены, и еще 66 убитых и 571 раненый добавились с конца 2014 года, когда официально окончилась операция «Несокрушимая свобода» и началась другая – «Страж свободы»[1448]. (Сравните эти цифры с потерями в ходе войн в Корее и Вьетнаме, где в общей сложности погибло 81 110 американских военнослужащих и 245 437 получили ранения.) Впрочем, сегодня нелегко утверждать, будто эти вмешательства были невероятно успешны, пусть даже и трудно представить (и, более того, рассчитать), какими оказались бы последствия невмешательства. Но, конечно, если цель этих операций заключалась в том, чтобы превратить Ирак и Афганистан в процветающие демократии, дипломатически связанные с Соединенными Штатами, тогда итог далек от идеала. И напротив, число жертв, понесенных «принимающей стороной», намного превысило ожидания. По данным проекта «Подсчет убитых в Ираке» (Iraq Body Count), насильственной смертью после вторжения США погибло 288 тысяч человек, и из них от 185 до 208 тысяч были мирными гражданами[1449]. В Афганистане, согласно оценкам, погибло 157 тысяч человек (из них 43 тысячи мирных граждан)[1450]. Финансовые затраты США на эти войны составили 6,4 триллиона долларов[1451]. Однако «доктрина одного процента» оказалась применима лишь к внешним угрозам. Ураган «Катрина», обрушившись на страну в августе 2005 года, застал администрацию Буша врасплох, и точно так же она не сумела предвосхитить финансовый кризис, который вовсю разразился в банковской системе в сентябре 2008 года (с банкротством фирмы Lehman Bro thers), но был заметен и прежде, еще в конце 2006 года. Выяснилось, что два рода управления – стратегический менеджмент и менеджмент финансовых рисков – существуют в двух совершенно разных областях[1452].