Страница 111 из 166
Наиболее привлекательной чертой работы Тан является акцент на использовании программного обеспечения и смартфонов для расширения возможностей обычных людей, а не правительства. Этот принцип уходит корнями еще в студенческие протесты 2014 года, организованные активистами так называемого «Движения подсолнухов». В интервью 2020 года Тан рассказала о том, как Тайвань использует программное обеспечение с открытым кодом, чтобы прибегать к помощи «коллективного разума» гражданского общества посредством «механизма партисипаторных разработок». Такие платформы, как Join и vTaiwan, построены на базе Pol.is, программы, которую один из ее разработчиков назвал «инструментом для превращения толпы в единое целое» и «грубым консенсусом». Тан утверждает, что это полная противоположность оснащенной искусственным интеллектом идеальной тюрьме, Паноптикону, который строится в материковом Китае. «Чем больше они развиваются, – поясняет она, – тем больше недостатков мы видим там с точки зрения прав человека и демократии. Мы говорим: „Хорошо, нам точно не туда“»[1612].
И так же, как подход Тан к пандемии заключался не только в том, чтобы помочь населению быть лучше информированным, но и в том, чтобы помочь ему лучше информировать правительство, ее ответ на ложные сведения и дезинформацию состоял не в цензуре, а в сатире. «Мы боролись с пандемией без локдаунов, – сказала она в 2020 году, – а с инфодемией – без тейкдаунов»[1613]. Тан формулировала свой метод как «юмор против слухов» (англ. humor against rumor): смешные мемы против фейковых новостей. Если западные политики хотят узнать, как функционирует демократическое правительство будущего, им нужно больше времени проводить в Тайбэе.
Как показывают контрастные случаи Соединенных Штатов и Тайваня, катастрофа COVID-19 привела к самым разным политическим реакциям. Некоторые демократические государства, в частности США и Бразилия, оказались под угрозой распада, поскольку вопросы общественного здравоохранения – маски, карантины, вакцины, методы лечения – стали политизироваться по партийному признаку. Другие страны, в частности Германия и Италия, добились относительно плавных политических преобразований, и это уменьшило влияние популистов. Многие авторитарные режимы воспользовались возможностью, предоставленной пандемией, и ужесточили контроль над своим населением. Но в каждом случае пришлось заплатить определенную цену. Китайская политика «ноль случаев COVID-19» обходится все дороже, потому что штаммы вируса становятся все более заразными. Подавление российским правительством политической оппозиции совпало с очень высоким уровнем смертности от коронавируса. Экономика Турции страдает от девальвации национальной валюты и двузначного уровня инфляции. В предшествующие годы во всем мире уже была заметна тенденция к усилению социальной напряженности – включая демонстрации, волнения и забастовки[1614]. Возможно, будущие историки будут рассматривать пандемию лишь как часть «лавины» нестабильности, которая увлекла в пропасть ряд слабых государств (Афганистан, Эфиопию, Ливан)[1615].
И все же мне кажется, что самые важные последствия пандемии касаются не внутренней политики, а геополитики. Вторая холодная война шла еще до пандемии – и не собирается заканчиваться даже несмотря на то, что в Вашингтоне сменился президент. В последней главе этой книги я предсказывал, что администрация Байдена (как он и обещал во время своей предвыборной кампании) во многом поведет себя по отношению к Китаю жестче, чем ее предшественница, и будет критиковать Коммунистическую партию Китая за пренебрежение демократией и правами человека (которые никогда особо не интересовали Трампа), а кроме того, попробует организовать союзников – в частности Австралию, Индию и Японию, а также Великобританию – в своего рода коалицию-противовес, по сути, невообразимую при неизбирательном протекционизме Трампа. В годы Трампа ни одна встреча не была так пронизана духом холодной войны, как переговоры, прошедшие в марте 2021 года в Анкоридже, где госсекретарь Энтони Блинкен встретился со своим китайским коллегой Ян Цзечи. В китайско-американское противоборство оказалась замешана даже проблема изменения климата, потому что представители США указывают на ведущую роль Китая в увеличении выбросов парниковых газов в последние два десятилетия. Стоит вспомнить, что в своей ранней фазе Первая холодная война привела и к «горячей» – в Корее. Противостояние США и Китая может обостриться из-за Тайваня – и это один из самых очевидных рисков эпохи, наставшей после пандемии. В сущности, Тайвань сочетает в себе качества Берлина, Кубы и Персидского залива времен Первой холодной войны: его статус оспаривается, географически он находится очень близко к одной из сверхдержав и очень далеко от другой; наконец, он является для высокотехнологичных полупроводников тем же, чем Саудовская Аравия – для сырой нефти. Рецензенты, которые никак не могли понять, почему в конце книги я пишу о мучительной неизвестности, на которую нас обрекает новая холодная война, упустили из виду, что две самые главные причины повышенной смертности в истории – пандемии и войны – часто следуют друг за другом по пятам (а то и идут единым строем).
Несколько лет назад один из экономических советников Си Цзиньпина сказал мне, что возвращение Тайваня под контроль материка – это заветная цель председателя КНР и та причина, по которой он добился отмены неформального ограничения, не позволявшего лидеру страны находиться у власти более двух сроков подряд. Из тех же соображений Си Цзиньпин затеял масштабное развитие сухопутных, морских и воздушных сил Китая, и в том числе ракет наземного базирования «Дунфэн-21», способных топить американские авианосцы. По словам Таннера Грира, журналиста, который хорошо осведомлен о проблемах безопасности Тайваня, Народно-освободительная армия «имеет паритет практически по всем системам, которые тайваньцы могут поставить на вооружение (или купить у нас в будущем), а по некоторым системам она просто на голову превосходит тайваньцев»[1616]. Что еще более важно, Китай создал «пузырь преграждения доступа / блокирования зоны», чтобы держать американские силы подальше от Тайваня. Как отметил Лонни Хенли из Университета Джорджа Вашингтона в показаниях, которые он дал перед Конгрессом в феврале 2021 года, «если нам удастся вывести из строя [комплексную систему ПВО Китая], мы сможем одержать военную победу. Если нет, то, скорее всего, не сможем»[1617]. Адмирал Фил Дэвидсон, глава Индо-Тихоокеанского командования ВС США, тогда же, в феврале, предупредил Конгресс, что Китай может вторгнуться на Тайвань в ближайшие шесть лет[1618]. Также в 2021 году адмирал Джеймс Ставридис опубликовал книгу «2034. Роман о следующей мировой войне», в которой неожиданное окружение Тайваня военно-морскими силами Китая становится одним из первых маневров Третьей мировой войны. (США несут такие тяжелые морские потери, что вынуждены нанести ядерный удар по Чжаньцзяну, что в свою очередь приводит к уничтожению Сан-Диего и Галвестона.) Возможно, единственной неправдоподобной частью этого сценария является то, что эти события происходят лишь через тринадцать лет. Майкл Ослин – один из многих исследователей Восточной Азии, которые считают, что морская война между США и Китаем начнется до 2027 года[1619].
В начале 2021 года Роберт Блэквилл и Филип Зеликов – опытные теоретики и практики внешней политики США – изложили для Совета по международным отношениям четыре варианта американской политики, из которых предпочтительным для себя назвали последний:
Соединенные Штаты должны… обговорить – по крайней мере вместе с Японией и Тайванем – параллельный план по противодействию любому ограничению со стороны Китая международного доступа к Тайваню и подготовить для осуществления этого плана все необходимое, в том числе заранее разместить на острове американские запасы, включая материальные военные резервы и жизненно важные товары, которые смогут помочь Тайваню защитить себя… Соединенные Штаты и их союзники могли бы продумать убедительную и очевидную реакцию на удар по их вооруженным силам, спланировав разрыв всех финансовых отношений с Китаем, замораживание или арест китайских активов[1620].