Страница 14 из 81
В лавку заходили покупатели и офени. Некоторые, не зная Толстого, запросто вступали с ним в разговор. Шарапов тихонько обрывал их:
– Поаккуратней, мужички, это хоть и просто одетый, а его сиятельство граф, писатель Толстой…
Спустя недолгое время после того, как Сытин отделился от Шарапова и с его помощью открыл свою типолитографию и книжную лавку, Лев Николаевич стал заходить к Сытину и присматриваться к его бойкой торговле, к умению привлекать книжных разносчиков, стекавшихся отовсюду.
И он безошибочно понял, что этот молодой издатель, как никто другой во всем Никольском рынке, через своих офеней нашел общий язык с читателями, с народом. И какой это был бойкий, пробивной и многочисленный аппарат, и как они разумно подходили к подбору книг и картин, и сколько простой мудрости и мудрой простоты в рассуждениях этих офеней – посредников между теми, кто создает книгу и кто ее читает.
– А вы, ваше сиятельство, не удивляйтесь на мужика, осилившего грамоту, что он читает, как сказал Некрасов, «милорда глупого». С точки зрения барина, «милорд», верно, может быть, и глуповат, – говорил Толстому один опытный офеня, приезжавший к Сытину из-под Вологды. – Только, знаете, я сам примечал, что в народе его любят и рвут из рук в руки, и будут рвать, пока вы, ученые, не дадите «милорду» замены. Давайте умную книгу, а мы ей читателя найдем, нам все двери открыты. Мы книгу в избы несем; иногда хозяин, с печи не слезая, покупает у нас. Денег нет у мужика, – пожалуйста, мы ему без денег променяем на что угодно: на рожь, на овес, на льняное семя, а этим продуктам мы тоже ход знаем…
Другой офеня из Устюга Великого, поддакивая своему земляку, говорил:
– А я, ваше сиятельство, с мужичка за книжки и денег не спрашиваю, а все больше на поношенные лапти меняю!..
Кто-то из офеней засмеялся над устюжанином, а потом сказал серьезно:
– Ты, парень, над графом не смей шутить. Люди дело говорят, а ты с насмешечкой…
– И нисколечко не смеюсь, – продолжал настаивать устюжский офеня, – его сиятельство поймет и в толк возьмет. Лапти у нас на севере не из бересты, а пеньковые, не какие-нибудь!.. С Юга-реки, с Вычегды, с Двины да Сухоны и еще кой-откуда в Вологду свозится, ни мало, ни много, полста тысяч пудов лаптевой рвани, а от Вологды изношенные лапти плывут в Питер, а там из этого добра бумагу на фабрике у Печаткина делают. Вот какой оборот получается! И от книжечек доход и от лаптей не убыток. Я вот, ваше сиятельство, набираю книжечки у Ивана Дмитриевича, а сам умом прикидываю – не из вологодских ли лаптей эта бумага? Во какой круг!..
– Это очень рассудительно и смекалисто получается, – похвалил Лев Николаевич, – двойная выгода, а какая польза для дела!..
– Вот так и бывает, ваше сиятельство, лапоточки пеньковые сначала след на земле оставляют, а превращаясь в бумагу, из бумаги в добрую книгу – оставляют след в душе и в памяти человека.
– Иван Дмитриевич, вы слышите, как ваши «апостолы» рассуждают?
– Слышу, ваше сиятельство, они и не такое расскажут, их только слушайте, – отвечал Сытин, помогая рабочим складывать тюки с книгами…
Побывал у Сытина в лавке Лев Николаевич и понял, что его супруга Софья Андреевна не в состоянии распространять яснополянские издания так широко и быстро, как это делает Сытин. А условия были продуманы Толстым совместно с редактором изданий Владимиром Григорьевичем Чертковым. Идею издания дешевых народных книжек выдвинул Лев Николаевич, а писатели – Лесков, Гаршин, Короленко, Златовратский и другие – согласились ради дешевизны книг поначалу уступить свои произведения без гонорара; так же поступили и художники – Репин и Кившенко, согласившись бесплатно иллюстрировать обложки книг. В дальнейшем выплата гонорара предусматривалась за счет доходов от ранее вышедших и распроданных безгонорарных произведений.
Осенью в 1884 году к Сытину пришел Владимир Григорьевич Чертков с предложением издавать и распродавать книги для народа по цене не дороже лубочных изданий, причем книги нравственного и познавательного содержания Льва Толстого и других известных писателей полностью к печатанию будет готовить он, Чертков. Эти книжки от имени фирмы «Посредник» после выхода в свет не должны являться собственностью издателя, их может переиздавать кто угодно другой. Но главным и первым между писателями и читателями посредником – издателем и распространителем всей литературы, выходящей под редакцией Черткова, по желанию Льва Николаевича должен быть Сытин…
Иван Дмитриевич охотно, с большой радостью принял такое предложение и решил, не жалея сил и средств, продвигать в народ умную книгу одновременно с лубочными своими изданиями, которые продолжали существовать и выходить в свет.
Так началась совместная работа Сытина с толстовским «Посредником». Сытин знал душу народа, знал его жажду-тягу к умной, содержательной книге, но надо было еще знать и рост грамотности в России. Статистика народного образования подсказала ему утешительные цифры роста грамотности. За тридцать лет число учащихся в сельских школах выросло довольно значительно, а это обещало широкий книжный рынок. В 1855 году по всей России было учащихся двести тысяч, а в 1885 году учащихся обоего пола насчитывалось два с половиной миллиона…
Не прошло и полугода после того, как Чертков сдал Сытину первые толстовские рукописи книжек для народа, и дело двинулось. Лев Николаевич, увлеченный делом, появлялся в сытинской книжной лавке, не скрывая своего удовлетворения, хвалил издателя-книготорговца и подсказывал, какие серии новых книг еще подготовит «Посредник».
В те дни Толстой писал князю Урусову об удачах начатого дела: «Сейчас видел Сытина, торговца-издателя этих книжек. У него есть товарищи по изданию, молодые люди торгового мира – богатые… Они решили издавать в убыток; торговец бумаги тотчас спустил 11/2 копейки с фунта бумаги – это тысячи рублей. Вообще сочувствие со всех сторон я вижу огромное…»
В следующем письме тому же адресату Толстой сообщает: «Чертково-сытинское дело идет хорошо. Открыт склад, набираются, печатаются и готовятся 10 картинок и 10 книжечек. В числе их будет „Жизнь Сократа“ Калмыковой, – превосходная народная глубоко нравственная книга. Репин рисует картинки превосходные, другие художники тоже, и все даром…»
В делах «Посредника» Сытин часто отчитывался в письмах Толстому. И сам ездил в Ясную Поляну и в Хамовники. В Хамовниках у Толстого в присутствии Сытина обсуждались с писателями и художниками планы изданий. Лев Николаевич указывал художникам, какие нужны обложки, какие картины желательны для народа.
Книжки Льва Толстого, выходившие на первых порах у Сытина в издании «Посредника», в отличие от лубочных, были культурно и привлекательно оформлены и так же дешевы, как и лубочные, некоторые даже дешевле – по одной копейке за штуку.
Художественные рассказы русских писателей на бытовые крестьянские темы расходились отлично. Происходила заминка с продажей книжечек, напоминавших своим содержанием те синодальные листовки, которые обычно раздавались бесплатно в церквах между заутреней и обедней. Эти книжки «Посредника» выходили под девизом «Во свете твоем узрим свет». Одни названия их говорили о том, что Лев Толстой сделал попытку проповедования в народе евангельских истин: «По крестному пути Спасителя», «Жезл утешения при смерти», «Спасаемые среди мира», «Мысли о боге», «Великий грех», «Как читать Евангелие» и другие.
Рядом с лубочными «милордами», «ерусланами» и «гуаками» эти толстовские книжки успеха не имели. Деревенский читатель пока еще охотнее брал лубочную книжку «Чудеса в колпаке», нежели о чудесах какого-либо «святого». Редакторы «Посредника» Чертков, а за ним Бирюков и Горбунов-Посадов, и в первую очередь сам распространитель Сытин, общаясь с офенями, поняли, что людям нужна, кроме религиозной, книга светская – беллетристика, а также научная, познавательная книга, раскрывающая глаза на все происшедшее и происходящее на белом свете.
В скором времени в каталогах «Посредника» появилась реклама более двадцати книжек по естествознанию. Вышли в свет книги иностранных авторов – Гюго, Золя, Анатоля Франса и других. За короткий срок молодое издательство Сытина выпустило свыше сотни названий книг и книжек, подготовленных к печати «Посредником». За четыре года работы тираж их превысил двенадцать миллионов экземпляров, не считая прочей литературы, выходившей независимо от «Посредника».