Проблема 92

Но сам он долго не мог заснуть. Перевозбужденный мозг не отключался. Курчатов явственно ощущал, как по замкнутым цепям нейронов бродили неугасающие токи, вспыхивая время от времени яркими звездами тревожных сигналов.

Вспоминалось недавнее, что не отшумело еще, не перестало волновать: постройка уран-графитового реактора, на котором они с братом получили первые порции плутония; палатка, где Панасюк возился с размножением нейтронов; и зеленое пламя, которым вдруг вспыхнул урановый порошок. Подумать только, они и понятия не имели тогда, что уран может самовозгораться. То-то был сюрприз! Высвечивались из тьмы лица друзей и сотрудников: Кондратьев, Шлягин, Головин, Мещеряков, Зельдович, Дубовский, Павлов, Певзнер, Мостовой, Бабулевич, Спивак, Фурсов, Гуревич, Елизаров. И, конечно, Юлик Харитон — верный друг с давних гимназических лет, и Кира Щелкин, и милый Алихан. Все казалось, что время тянется слишком медленно, а как фантастически быстро оно пролетело! Странное, прекрасное время, сгущенное, спрессованное, как взрывчатое вещество. Просто не верится, что все уместилось в считанные месяцы! А ведь это именно так! Он-то знает!.. Каких-нибудь полтора года назад у них было всего двадцать три микрограмма плутония. Две крохотные, невидимые глазом пылиночки сверхсекретного вещества. А в это время уже строился огромный завод, рассчитанный на килограммы нового элемента. Не было еще ни промышленной схемы выделения плутония из урана, ни заводской технологии, а уже стоял завод, но когда в сырые от свежей штукатурки цехи в запломбированных контейнерах доставили сырье, были готовы и технология, и все прочее. Перед внутренним оком мелькнуло лицо академика Хлопина, и тут же память, как фонарь под ветром, шатнуло назад, в лютую стужу сорок шестого. Неуклюжие, неповоротливые в своих защитных скафандрах, они не выходили из горячей зоны, пока не пустили, наконец, реактор. Да что они? Им это было положено. На то они физики. А Ванников? А Славский? А Завенягин? Даже министры дневали и ночевали на стройплощадках и, завороженные темпом, в азарте хватались за такелажные работы, вкалывали на подсобке…

Потом военная Москва вспомнилась, суровая, затемненная, но уже праздничная и радостная: после Сталинграда, после Курской дуги. Откуда только не стекались тогда люди в Пыжевский переулок! С фронтов, с оборонных заводов, из Казани и Ташкента, из Алма-Аты, Свердловска, Новосибирска, Йошкар-Олы… Приезжали голодные, оборванные, часто без всяких вещей, кроме, конечно, свертков с рукописями… И вот — финал. Он нетерпеливо ждет его, он торопит медлительные секунды. Ошибки быть не может. Все абсолютно правильно. Так пусть же скорее это случится.

Незаметно он засыпает.

…Тягач с бомбой медленно ехал к башне. В резком свете прожекторов ее серебристо-серые фермы казались сотканными из паутины. Низкие рваные облака неслись на юго-восток, едва не задевая верхушку, на которой будет установлена бомба. В бинокуляр на КП можно было разглядеть все сооружение: от острия громоотвода до мельчайших заклепок, поблескивающих в голубоватом свете, как росинки в лесу под луной. Как только бомбу подсоединят к детонационному устройству, все приборы на командном пункте оживут. Зеленым кошачьим огнем нальются глаза осциллографов, закрутятся барабаны с миллиметровкой, заскрипят наполненные красной тушью самописцы.

Курчатов взглянул на светящийся циферблат часов. Пока все шло строго по плану. Если сбросить со счетов этот усиливающийся норд-вест, то можно сказать, что дело ладилось на большой палец. Но разве сбросишь со счетов ветер? Направление его, правда, было благоприятным. Он устойчиво дул в ту сторону, где на многие сотни километров не было никакого жилья. Можно было не опасаться, что смертоносное облако, которое рано или поздно должно осесть, выпадет над обитаемыми районами. Об этом можно было не волноваться. Но сила ветра…

Черные лохматые тучи стремительно летели в непроглядной ночной синеве. Между небом и землей временами проскакивала лиловая ветвистая искра.

Курчатов точнее нацелил бинокуляр на громоотвод. Если молния ударит в башню, детонаторы сработают, и пороховой заряд швырнет части плутониевого шара в одну точку. Тут же образуется надкритическая масса, и бабахнет атомный взрыв. Преждевременный. Незапланированный…

Но это все пустые страхи. Громоотвод — штука вполне надежная. Еще со времен старины Франклина.

И все-таки, когда электрические змеи, плясавшие в кромешном хаосе, приближались к вышке, невольно сжималось сердце. Небо словно нацелилось именно на нее. Впрочем, это неудивительно: башня высотой с добрый десятиэтажный дом стояла посреди голой пустыни. М-да, повезло с погодкой, что и говорить… Хоть бы одна звезда блеснула во мраке. Неужели и к утру не успокоится?..

Как хорошо было бы сейчас у него на душе, если бы не этот ветер! Курчатов только что объездил весь полигон, побывал в каждом квадрате. Работа везде протекала нормально, но ветер… Он громыхал по крышам домов-мишеней, летел по пустыне, дул в каждую дырку, просвистывал в малейшую щель. Подопытные животные в траншеях испуганно жались друг к другу. Закручивались и опадали пылевые смерчи, и было заметно, как меркнут прожектора. Пыль тут же набивалась в уши и ноздри, першила в горле, резала глаза, скрипела на зубах. Но молодцы физики! Они, казалось, даже не замечали, что творится вокруг.

Тягач подошел к башне. На главном пульте КП загорелась белая лампочка. Это включился лифт. Сейчас начнут поднимать бомбу. За нее Игорь Васильевич был спокоен. Только что они с Завенягиным проверили каждый винтик. И лишь после этого с величайшими предосторожностями сняли предохранители. Не все, разумеется. Последний предохранитель будет удален уже на месте, на верхушке башни.

Вспыхнула красная лампа, и тут же в репродукторе послышались четкие пощелкивающие удары метронома. Все! Бомба начала жить. Это стучал ее электрический пульс, многократно усиленный во всевозможных) преобразователях. Курчатов вызвал по селектору метеорологический пункт.

— Доложите обстановку!

— Атмосферное давление семьсот сорок, семь четыре ноль, температура…

Курчатов терпеливо выслушал всю сводку. Сведения были неутешительными. Сила ветра возрастала, а видимость приближалась к нулю. Но это он знал и без синоптиков. Пылевая завеса плясала прямо перед глазами. Освещенная прожекторами башня порой совершенно исчезала из поля зрения.

Время, которое еще совсем недавно тянулось, как резина, вдруг понеслось в ускоренном темпе, словно ветер сорвал его с привязи.

— Перемен не ожидаете? — спросил Курчатов синоптика.

— К утру возможен просвет, — не очень уверенно ответил тот. — Но короткий. Часам к восьми ожидаем вновь усиление.

Курчатов поднял глаза к циферблату. Светящаяся часовая стрелка подошла к двум. Он позвонил начальнику полигона:

— Ну и погодка, товарищ генерал. Чем-то вы ей явно не угодили. Я вот думаю, не перенести ли нам время взрыва на час раньше? Метеорологи вроде сулят просвет. Как вы полагаете?

— Не знаю, что там они сулят, Игорь Васильевич, только пока все хуже и хуже.

— Можно бы хуже, да некуда. Так что вы подумайте над моим предложением. Сколько вам дать времени для размышлений?

— Минут тридцать, товарищ председатель Государственной комиссии!

— Хорошо. Через полчаса доложите о своем решении.

Но не прошло и пятнадцати минут, как генерал вызвал его.

— Докладываю, товарищ председатель Государственной комиссии! Сорвало четыре аэростата… — начальник полигона замолк на полуслове. И хотя приказ поднять аэростаты, невзирая на ветер, отдал сам Курчатов, генерал ожидал, что председатель ГК все же даст ему нагоняй. Отведет душу.

Однако Курчатов воспринял неприятное известие совершенно спокойно.

— Этого можно было ожидать, — сказал он. — Хорошо, что только четыре. Значит, эта часть эксперимента не состоится. А как насчет переноса?

— Будет сделано, Игорь Васильевич) — заверил повеселевший генерал. — У нас почти все готово. Я сейчас махну на объект и сразу оттуда к вам на КП. В последний разок проверю.