Страница 20 из 40
Курчатов посмотрел на часы, глубоко вдохнул чуть горьковатую речную прохладу и стал подниматься по ступенькам. Надо было ехать. Хотелось поговорить с ребятами, пока никто не мешает, не отрывает от дела вопросами, ненужными разговорами и телефонными звонками.
— Физкультпривет! — Курчатов распахнул дверь циклотронной лаборатории и помахал рукой. — Чем порадуете сегодня прогрессивное человечество?
— Все то же, — вздохнул Флеров. — Шесть щелчков в час.
— Вы, никак, и спать не ложились? — весело прищурившись, Курчатов оглядел слегка осунувшиеся и несколько бледные лица сотрудников. — И правильно сделали! Спать по ночам вредно. Мы сейчас кое-что обсудим, а потом хорошенько подзаправимся — и по домам, на боковую. Как план?
— Приемлем, — Ответил Петржак.
— Недурственно, — одобрил Флеров. — И еще хорошо бы на денек за город! В Усть-Нарву… Или даже на Волхов… Только не получится. — Он шумно вздохнул и, скорчив горестную мину, уронил голову на грудь.
— Отчего же не получится? — Курчатов повесил пиджак на спинку стула и, как всегда, заложил пальцы под ремешок. — Капица как-то рассказал про одного парня, который работал вместе с ним у Резерфорда. Он был ужасающе трудолюбив! Вроде вас с Костей. Дневал и ночевал в лаборатории. Ну и старику это не понравилось, и он стал приглядываться к трудяге. Но тот ничего не замечал и знай только копался у себя на установке.
Как-то Резерфорд подошел к нему и спросил: «Чем это вы, молодой человек, занимаетесь?» Он, конечно, ответил: «Работаю, сэр». Резерфорд пожал плечами и отошел. Но назавтра опять задал вопрос: «Что вы, мол, так рано тут делаете?» А тот свое твердит: «Работаю, сэр». — «А когда же вы, милейший, думаете?» — не выдержал Резерфорд.
Флеров и Петржак рассмеялись.
— Нет, кроме шуток, ребята, — Курчатов вынул из бокового кармана одну из своих тетрадок. — Давайте немного подзаймемся и сделаем перерыв. Надо хорошенько поразмыслить. И вообще, чтобы нам не передохнуть, надо нам передохнуть. Погода на улице дивная. Воистину «очей очарованье».
— Какая уж тут погода? — Флеров развел руками. — Задание срывается. Совершенно очевидно. Даже если все это не грязь, а самое что ни на есть спонтанное деление, то работа, так или иначе, летит кувырком. Зависимость деления в U-двести тридцать восемь от энергии быстрых нейтронов не получена. — Флеров стал загибать пальцы. — Энергетический порог деления не установлен…
— Видите ли, Юра, — нахмурился Курчатов. — Возможно, я толком не знаю, что, кем и когда сделано. Но я прекрасно помню, что не сделано. — Он явственно выделил это «не» и сердито отвернулся. Затем отошел к окну и, побарабанив пальцами по стеклу, отчеканил: — Если все действительно обстоит так, как это у вас получилось, если вам посчастливилось наблюдать новое явление, то это… Это бывает раз в жизни, и то не у всех. Далеко не у всех. И нужно бросить все и заниматься явлением — год, два, десять, сколько понадобится… Покажите-ка мне, что у вас получается? — он сел за стол и раскрыл свою согнутую вдоль тетрадку.
— Вот график для спонтанного деления, а вот — для вынужденного. — Флеров подсунул ему клочок миллиметровки, где были наспех проведены две кривые. — Они очень близки.
— Жаль, мало точек, — сказал Курчатов. — Но выглядит убедительно.
— Да. — Флеров подвинулся поближе и очертил графики пальцем. — Совпадение кривых, во-первых, указывает на природу спонтанных импульсов, а во-вторых, говорит о небольшой разнице осколков в обоих видах деления. Но, конечно, для окончательных выводов не хватает точек.
— Хорошо, — нахмурился Курчатов. — Если это не деление урана, то ложный эффект могли вызвать следующие явления. — И он быстро перечислил в тетрадке все мыслимые и немыслимые источники возможных помех. — Первым делом, — он вырвал из тетрадки исписанные листки и передал их Флерову, — надо вам перебираться в физтех. Правильно говорят, что здесь за два десятилетия накопилось столько радиоактивной грязи, что сами стены излучают.
— Это, конечно, верно, — сказал Петржак. — Но, думаю, стены тут ни при чем. Все дело, конечно, в уране. Мы пробовали отключить установку от камеры. Без нее эффекта нет. Импульсы обусловлены именно наличием окиси урана на пластинах камеры, а не приемом внешних колебаний.
— Убедительно, но только наполовину, — подумав, сказал Курчатов. — Ваш опыт с отключенной камерой говорит лишь о том, что пластины с ураном необходимы для достижения эффекта. Понимаете? Необходимы, но недостаточны! Возможно, внешние колебания проявляют себя именно вкупе с пластинами. Чтобы опровергнуть это, нужно устранить все внешние причины. Другого не дано.
— Будем переезжать, — сказал Флеров.
— Попробую обклеить пластины микронной фольгой, — вздохнул Петржак.
— Теперь давайте решим, как быть с космическими лучами. — Курчатов отодвинулся от стола и заложил ногу на ногу. — Мы можем сделать все мыслимое и немыслимое, но наши возможные оппоненты все равно на передний план будут выдвигать космику. Если мы не сумеем надежно устранить космическую радиацию, веры нам не будет.
— Мы уже думали об этом, — заметил Петржак.
— Хотим просить у Абрама Федоровича письмо к командующему Балтфлотом.
— Это еще зачем? — удивился Курчатов.
— Чтобы провести эксперимент в подводной лодке, — почему-то вдруг застеснялся и покраснел Флеров. — Толща воды ослабит космическое излучение, — тихо, словно оправдываясь, добавил он.
— Что? — широко раскрыл глаза Курчатов. — Да вы сдурели, хлопцы! Где вы нашли на Балтике такие глубины?! В Финском заливе, что ли? Это же мелкое море! Не на дно вам надо лезть с вашей камерой, а в шахту. Постойте-ка, — он потер наморщенный лоб. — Есть идея! Лучше всего использовать Московское метро. Во-первых, подходящая глубина, во-вторых, твердый грунт — это вам не вода. Наконец, условия для работы — ни с какой субмариной не сравнить.
— Но там же электричество, искрение поездов, люди, — возразил Флеров.
— Чепуха! — Курчатов решительно хлопнул ладонью по столу. — Трудиться будете по ночам, когда метро не работает… Вы же привычные. — Он весело подмигнул им и улыбнулся. — Идет?
— Идет! — рубанул кулаком по воздуху Флеров.
— В метро космическая радиация должна быть процентов на девяносто меньше, — сказал Петржак.
— Верно. — Курчатов встал. — Будем писать в Наркомпуть. Я сам поговорю об этом с Иоффе. А вы тем временем в темпе устраняйте другие влияния.
— Можно собрать еще одну камеру, большую, — предложил Флеров. — На пять или даже на шесть тысяч квадратных сантиметров.
— Правильно, — одобрил Курчатов. — Такая камера даст уже тридцать импульсов в час. Можете еще увеличить напряжение до шестисот вольт. Если от этого эффект не подскочит, то, значит, области газового усиления тут не виноваты. Одним словом, дел по горло! Дерзайте, ищите, пробуйте, — засмеялся Курчатов. — Но берегите аппаратуру и ценные химреактивы. В Ленинграде, говорят, острый голод на азотнокислый уранил. Фотолюбители в панике.
НОЧИ ПОД ЗЕМЛЕЙ
С последним поездом метро Флеров ехал на станцию «Динамо». В вагоне было полутемно и пусто. Только на угловом сиденье дремала девушка в красной фуражке и метрополитеновской шинели с петлицами. Видимо, ехала после работы домой. За темными окнами бежали смутные кабельные параллели, изредка мелькали в бетонных нишах маслянистые, режущие глаза огни. Поезд подолгу стоял с раскрытыми дверьми на станциях: поджидал запоздавших пассажиров. Но их не было. Двери в конце концов с шипением смыкались, и поезд с воем и грохотом устремлялся в черную трубу.
Вот, наконец, и «Динамо»: пустой зал с пригашенными огнями. Влажный после недавней уборки пол. Запах мокрых опилок и паленой резины. Холодок полированных мраморных плит. Ощущение одиночества и пустоты.
Уже семь месяцев день за днем приезжает он сюда на одном из последних поездов. Красивая зеленая бумага, которую прислал академику Иоффе нарком путей сообщения, сделала свое дело. Ленинградские физики получили в свое распоряжение комнатку в этом подземном дворце, где по ночам гуляют эхо и ветры под неумолчное чье-то шипенье и гул.