Страница 60 из 67
Умом я понимал, что, если парень нахлебался воды и пошёл ко дну, то шансы найти его практически равны нулю. Не знаю, что тут с подводными течениями, но мальчишку вполне могло отнести в сторону.
Я набрал воздуха и нырнул. Насколько же под водой тише, чем сверху. Только чем глубже, тем больше вода на уши давит. И видно плоховато. Это в тихую погоду, я слышал, вода тут прозрачная, а сейчас вроде и дно не так близко, чтобы с него муть поднималась, а всё равно вижу только на расстоянии вытянутой руки.
Воздух в лёгких почти закончился, и мне пришлось вынырнуть на поверхность. Лодка оказалась дальше метров на двадцать. То ли меня отнесло, то ли её, то ли всех вместе… Парнишка с отчаянием смотрел на меня, уже не делая никаких жестов, в его глазах читалась одновременно отчаяние и надежда. Ну ладно, с Богом!
Да, сейчас только на НЕГО и остаётся рассчитывать. А если бы был древним греком, то вознёс бы молитву Фортуне. Или это древнеримская богиня? Да какая разница, тут кому угодно молиться начнёшь, чтоб ребёнка спасти, хоть богу, хоть чёрту. Хотя лучше со вторым дела не иметь, иначе плата за услугу может быть слишком высокой.
Мне повезло. Когда я уже собирался снова всплывать, увидел под собой какой-то тёмный сгусток, протянул руку, и мои пальцы коснулись чьего-то плеча. Ну, чьего — понятно, вряд ли тут плавали ещё какие-то утопленники. Я кое-как ухватил парня за короткие волосы и, усердно работая тремя свободными конечностями, начал выкарабкиваться наружу. Только бы хватило воздуха, думал я, выгребая к свету. Хватило…
Уже на поверхности заглотнул солоноватой воды из поднявшей меня вместе с моей добычей волны. Едва не вырвало, но справился, и погрёб одной рукой в сторону лодки. Всё-таки ближе, чем до берега. Увидев, что я плыву, схватив его друга за волосы, парнишка вцепился в вёсла и сам стал грести в нашу сторону.
— Дяденька, давайте я помогу Абакира вытащить!
Подняв голову, я увидел склонившееся надо мной конопатое лицо с мокрыми, прилипшими ко лбу волосами. Оказывается, лодка вот она, едва в борт головой не врезался.
— Помогай, — согласился я и, насколько мог, приподнял обмякшее тело Абакира.
Парень ухватил его подмышками, от натуги на его шее выступили жилы, я же продолжал толкать утопленника вверх. И наконец он оказался в лодке.
Какое-то время я приходил в себя, держась обеими руками за верхний край борта раскачивавшейся лодки. Это даже при моей выносливости я так выдохся, а обычный человек… Он бы сам камнем на дно пошёл.
Потом сделал усилие и, подтянувшись, перевалился через бортик, оказавшись снова в воде, которой тут было по щиколотку. Но на плаву судёнышко всё же держалось, главное, что не видно трещин в корпусе.
— Как он?
— Не дышит, — чуть не плача, сообщил на почти чистом русском паренёк.
Я приложил два пальца к сонной артерии… Нет, не бьётся. Так, понятно, нахлебался воды утопленник, находится в состоянии клинической смерти. Если не запустить сердце в течение двух-трёх минут — всё, можно сразу нести пацана на кладбище.
Что там делают в подобных случаях? Давить на грудную клетку — можно и рёбра несформировавшиеся переломать, которые, чего доброго, проткнут острыми концами лёгкие. Можно попробовать другой способ.
Я положил парня животом на своё колено, сделав так, чтобы его голова оказалась ниже груди, легонько нажал… Никакого эффекта. Тогда нажал посильнее, и изо рта утопленника полилась вода. А затем он закашлялся, начались рвотные позывы, и у меня камень свалился с души. Ф-фух, кажется, обошлось!
Через пару минут Абакир почти полностью пришёл в себя. Что-то кричал с берега, размахивая руками, Казаков, но отсюда было не расслышать.
— Тебя как звать? — спросил я обрадованного товарища Абакира.
— Уркаш.
— Давай-ка, Уркаш, снимай с себя куртку, а я пока с него мокрую одежду стащу. И греби понемногу к берегу.
Абакира колотило мелкой дрожью. Посиневшими губами он кое-как, прерываясь, выдавил что-то на своём, потом, видимо, сообразив, что перед ним русский, перевёл:
— Даже не понял, как меня за борт смыло. Вы меня спасли? Спасибо вам, дяденька!
— Потом благодарить будешь. Эх, спирту бы сейчас, по идее тебя растереть как следует надо.
Да и мне не помешало бы пару глотков сделать, подумал я, чувствуя, как и меня начинает лихорадить на пронизывающем ветру. Тогда уж лучше я физическим трудом разогреюсь.
— Ну-ка, Уркаш, уступи место старшим.
Не скажу, что я большой мастер гребли, но кое-какой навык с прошлой жизни имел. Да и берег стал значительно быстрее приближаться, когда я взял весла в руки. Правда, лодчонку то ли каким-то течением, то ил просто ветром пыталось отнести от берега, поэтому приходилось прикладывать дополнительные усилия.
— Живой?
Не знаю, к кому относился этот возглас Казакова, но, поскольку все вроде были живы, я, вытаскивая с помощью Уркаша и того же Лукича лодку на песок, ответил:
— Живой. И я, и спасённый.
— Ну слава Богу!.. Как же тебя угораздило в воду свалиться?
Это он уже к Абакиру обращался. Тот испуганно жался в куртку друга. На берегу вроде как казалось не так холодно, как на воде, но всё равно после пережитого ещё и от нервов, наверное, нас с ним колотило.
— Вы где живёте? — спросил я Уркаша.
— Да вон в том посёлке, в Бостери.
— Ну и чешите тогда домой. Ты, Абакир, так и скажи родителям, что в воду свалился, пусть тебе лекарства какие-нибудь дадут на всякий случай, а ещё лучше врачу покажут. Есть у вас тут врач?
— Фельдшер есть, — ответил за него Лёшка.
— Ну хотя бы фельдшеру. Всё, бывайте, пацаны!
И мы с Казаковым поплелись обратно к пансионату. Хорошо, что, перед тем, как устроить заплыв, я догадался снять с себя одежду и обувь, оставалось лишь выжать трусы и носки, которые я всё же не догадался стянуть.
Всю дорогу Казаков не уставал костерить современную молодёжь, которая ни о себе, ни о своих родителях не думает.
— Вот утони он — это какое же горе было бы родителям! — возмущался он. — Тем более если единственный ребёнок в семье. Нет, я понимаю, молодость, всё такое… Сам в детстве был сорванцом. Но всё же, всё же… Эх! Ты сам-то себя как чувствуешь? Не знобит?
— Ну как… После такого купания всё ещё зуб на зуб не попадает. Сейчас нужно будет в столовой водочки грамм двести взять. Если получится, конечно.
— Может, магазинчик какой попадётся? — предположил Лукич.
— Да что-то пока шли оттуда, никаких магазинов я не заметил. Это надо было тогда в тот посёлок идти, как его… Бостери.
В столовую попасть так быстро не удалось. Пришлось ждать, когда вернётся прогулочный теплоходик, когда все соберутся и мы организованным строем войдём на территорию пансионата и затем в отдельно стоявшее здание столовой. Впрочем, в него можно было попасть через переход и из здания самого пансионата, но мы вошли с улицы. К этому времени я уже чувствовал, как меня начинает лихорадить по-настоящему, и похоже, водкой уже было не обойтись.
Её, впрочем, в столовой и не оказалось. Спиртное разливали в баре, но нам туда, как посторонним, ход был заказан. К местным врачам я обращаться не стал, пришлось терпеть до возвращения в Дом отдыха, при котором имелся собственный врач-терапевт. Вернее, врачиха — задастая тётка лет под пятьдесят в больших очках.
— Что случилось?
— Да вот искупался в Иссык-Куле, и чувствую, что лихорадит. Не простыть бы…
— Да вы что, молодой человек! Вода-то ещё ледяная! Вы зачем полезли⁈
И ещё минут пять в таком духе. Можно было бы, конечно, рассказать истинную причину моего «купания», но я чувствовал, что мне становилось всё хуже и хуже, и потому попросил врачиху дать мне какие-нибудь таблетки.
— У вас температура 38.2, — констатировала она, посмотрев на отобранный у меня градусник. — И я боюсь, что это не простая простуда. Хрипов в лёгких и бронхах я пока не слышу, но так рано они могут и не появиться. Давайте-ка мы вас в больницу отправим, в город.