Империя дракона

Всего за какое-то мгновение Камиль успел проникнуть в камеру. Несколько быстрых, неуловимых для взгляда движений и он уже раскладывал на столе свернутые трубочками листы плотной бумаги. Не сразу мне удалось сообразить, что это карты мира, которые я уже мельком видел в личном кабинете короля.

– Ты ограбил гильдию картографов? – насмешливо спросил я у Камиля, надеясь, что он хоть раз в жизни добродушно среагирует на шутку. Он, напротив, обиженно поджал губы и с усердием продолжал вытаскивать из кожаной сумки все новые плотно свернутые и перевязанные лентами рулоны.

– Его милость пожелал, чтобы вы имели хоть какое-то представление о внешнем мире, – Камиль развернул средних размеров морскую карту и прижал ее концы первыми попавшимися под руку предметами, бюваром для письменных принадлежностей и тяжелой бронзовой чернильницей.

– Вот пролив, по которому мы плыли, направляясь сюда, – Камиль с гордостью указал на крошечную черточку на карте. – Видите, даже я могу кое-что запомнить, – похвастался он и тут же опасливо покосился в мою сторону, надеясь, что случайно спорхнувшие с болтливого языка слова не дадут мне пищу для размышлений и выводов.

Пролив находился в подозрительной близости от обширных княжеских владений. Эти земли и морской канал были разделены лишь крошечным государством, где единственным крупным городом была столица, а возле границ расположились села и деревни. Еще дальше протекала полноводная река Луаза. Скорее всего недалеко от ее берегов находились запретные врата в другой мир, которые охранял никс. К берегам реки он мог заманивать приглянувшихся ему путников.

– Что нужно в подземелье этим дамам, Камиль? – поинтересовался я. – Думаю, больше нет смысла выдавать их за галлюцинацию.

– Они очень вредные и дерзкие, – при воспоминание о злобных тычках и насмешках щеки Камиля залил румянец. – Лучше никогда не вступайте с ними в дискуссии. У них острые язычки, способные задразнить кого угодно.

– Даже твоего хозяина – князя?

– Ну, с его милостью дела обстоят несколько иначе. Он ведь наш сюзерен, – на этот раз яркий румянец почти достиг заостренных ушей никса.

– Вы можете называть их волшебными пряхами, – наконец соблаговолил доложить он. – Двоих вы уже знаете по именам, с остальными скоро познакомитесь. Однако с ними надо держаться начеку, сболтнете чего-нибудь лишнее и вы пропали.

Меня так и подмывало спросить, как же зовут ту пряху, которая дважды заглядывала ко мне в камеру. Она казалась наиболее загадочной, но так прямо расспрашивать о незнакомке я не решался.

Вскоре никс представил мне еще двоих, Мадлен и Нириссу. Несмотря на поразительное внешнее сходство, я научился отличать их друг от друга. Каждую рыжеволосую деву окружала особая, одной ей присущая аура. Когда передо мной появилась самая высокомерная из волшебных прях Пантея, я безошибочно узнал в ней предмет восхищения несчастного живописца.

Для меня оставалось загадкой, то почему Камиль называет их волшебными пряхами. Может быть, потому, что каждая из них носит на кушаке острое, отливающее червонным золотом веретено. В отличие от Камиля, они никогда не проходили сквозь решетки, будто это было им строго запрещено. В последнюю очередь Камиль представил мне самую юную из шести дам, хотя с первого взгляда вряд ли можно было заметить хоть какую-то разницу в их возрасте и однотонной внешности. Пряху звали Шантель. Она выглядела более нежной и чувствительной, чем пять ее спутниц. Только в глазах иногда вспыхивало безумие, будто сквозь крошечные, темные зрачки в этот мир пытается заглянуть демон.

– Князь хочет, чтобы мы докладывали вам о том, что происходит во внешнем мире, – сказала как-то Пантея, решившая снизойти до общения с узником. – Надеюсь, вы еще не утратили интерес к тому, что происходит в среде людей, милостивый государь?

В звонком голосе отчетливо послышалась ирония.

– Мне хотелось бы узнать, о том, что стало с родиной и с тем, что незримо присутствовало в ее пределах.

Пантея сразу уловила скрытый, осторожный намек и снисходительно улыбнулась.

– Города и селения сравняли с пеплом, но есть то, над чем стихии огня и воды не властны. Ученики со всех сторон света до сих пор стекаются к мосту. Лишь немногие из них станут адептами. О судьбе тех, кто возомнил себя всесильным вы, скорее всего, уже прочли.

Пантея стояла близко к решеткам и я имел возможность получше присмотреться к ней. Волосы, яркие как оперение жар-птицы представляли неприятный резкий контраст с полупрозрачной кожей. Ни веснушек, ни пигментных пятен, лицо похоже на чистый лист бумаги, на фоне которого мирно полыхают карие с золотистыми крапинками глаза.

Несмотря на вызывающую гордыню, она выглядела очень юной и хрупкой. Внешность почти всегда обманчива. Я догадывался, что Пантея существо еще более древнее и долговечное, чем мои колдовские фолианты. Она появилась задолго до сотворения всех старинных, отмеченных на карте городов. Если б она решилась записать на бумаге свои воспоминания, то на это бы ушел ни один том.

Шантель взирала на меня с опаской, не как на неопытного начинающего чародея, а как на адепта, постепенно достигшего мастерства. Поначалу знания давались мне с трудом. Приходилось радоваться даже самым незначительным открытиям и тщательно сверять ранние, сделанные в спешке записи с более поздними. Зато, как только я смирился с мыслью, что помощи ждать неоткуда, работа пошла, как по маслу. Перо с быстротой и легкостью плясало по бумаге, испещряя листы важными, понятными мне одному формулами и условными знаками. Когда рука уставала от долгого чистописания, перо проворно выскальзывало из затекших пальцев и начинало самостоятельно вести необходимые записи. Я ничего не диктовал ему вслух, только мысленно. Для таких волшебных трюков у меня уже хватало сил. Так, что даже стены не смогли бы ничего подслушать. Конечно, князь мог использовать мои открытия в своих целях, но сможет ли он прочесть все эти записи. Только в том случае, если ему знакома самая древняя грамота чародеев, необычная и замысловатая азбука. Я надеялся, что даже он не настолько просвещен. Все мысли и чувства выражали яростный протест, против козней князя и судьбы. Однако, с неспешным течением времени, я пришел к выводу, что никого фатума нет, что моя судьба в моих же руках.

Ротберт все реже посещал темницу. Скорее всего самые важные дела ждали его на поверхности земли, а не в ее недрах. Лишь иногда полы пурпурной порфиры неприятно шелестели в темном коридоре и слышались мерные, гулкие шаги. В отличие от Ротберта Камиль и пряхи двигались по пыльным закоулкам совсем не создавая шума. Они как будто парили над песчаной дорожкой, а не ступали по ней. Они, всемером были главными членами свиты колдуна. Об этом с легкостью мог догадаться любой, вступивший с ними в непродолжительную беседу.

Я так и не понял, кого имела в виду Арабелла, говоря о моих предшественниках, пока, пролистывая какую-то книгу не заметил, что сноски и пояснения на полях написаны более свежими чернилами, чем сам текст. Значит, все эти отметки не были ремаркой автора, как показалось мне в начале. Какой-то неизвестный, может даже умирающий в страшной спешке записывал на широких полях и под текстом предупреждения. Каллиграфический, ровный почерк становился все более размашистым. На последних страницах это уже были неразборчивые каракули. Это свидетельствовало о том, что рука писавшего быстро слабела, чернила кончались. Вместо фиолетовых чернил, запись была завершена красными. С помощью тайного зрения я смог прочесть все, даже те строчки, где буквы сливались и наезжали друг на друга. Поняв, что конечные строки написаны кровью, я с уважением задумался о том, кто приложил все силы, чтобы предупредить о страшной опасности, которой подвергают себя все искатели неизведанного. Все усилия несчастного разбились о глухую стенку тупика. Предупреждение прочел именно тот, кто во что бы то ни стало решил стать корифеем в усовершенствование запретных искусств.