Страница 3 из 62
— Сэр Джон Мэтчем.
Англичанин, вздрогнув от удивления, повернулся к офицеру, стоявшему рядом с ним, но молодой человек, не дожидаясь перевода, обратился к Фуршону:
— Каюту англичанина следует тщательно обыскать и проверить трюмы. Он собирался купить дом и земли на Барбадосе. Все его состояние вы найдете здесь, на этом корабле.
Каждый пират выказал готовность провести обыск, поэтому ждать пришлось недолго. В большой каюте погибшего капитана нашли сундук с золотом, и снова юноша загадочным образом без труда определил, что это зарплата для милиции в Бриджтауне, столице Барбадоса. В каюте пассажира стоял большой сундук, набитый золотом и драгоценностями, явно принадлежавшими Мэтчему. В трюме обнаружили домашний скот, оборудование для фермы, строительный лес, серебряную посуду, товары домашнего обихода. Остальную часть груза составляли бочки со спиртным, тюки с хлопком, сыпучие продукты и другие товары, предназначенные для продажи в порту назначения.
Последняя группа, проводившая обыск, подняла на палубу человека, который томился в самом нижнем трюме. Это был громадного роста чернокожий с бритой головой, закованный в кандалы, с его рук свисали тяжелые железные цепи. Он стоял перед ними, жадно вдыхая свежий морской воздух. Чернокожий всматривался в лица окружающих. Когда его взгляд остановился на юноше в треуголке, тот побледнел.
— Кто ты? — спросил юноша.
Великан молчал, но бросил выразительный взгляд на Мэтчема.
— Почему этот человек в цепях?
Все видели, что гнев юноши еще не иссяк, ибо в его черных глазах горел странный свет. Не получив ответа на заданный по-французски вопрос, он приказал:
— Освободите его!
С великана сняли кандалы и цепи. Ключи от них нашли в трюме недалеко от того места, где содержался пленник. Великан стоял все так же неподвижно и внимательно поглядывал на того, кто освободил его. Юноша повернулся и взглянул на двадцать с небольшим человек с «Русалки», оставшихся в живых.
— Все эти люди свободны.
Обратившись к чернокожему, он спросил:
— Останешься с нами?
Великан, опять промолчав, медленно подошел к пиратам, и те посторонились, с уважением разглядывая его огромную фигуру. Между тем Фуршон велел осмотреть командирскую шлюпку. Шлюпка не пострадала, но места для всех пленников в ней не хватало, поэтому Фуршон распорядился спустить за корму лодку. Англичане пришли в отчаяние, и второй помощник капитана, отвечавший за груз, не успевал переводить их просьбы и увещания. Никто не обращал на него внимание.
Во второй половине дня в кормовой рубке провели совещание, решая, кто будет командовать обоими кораблями во время краткого следования в родной порт — Пуэнт-а-Питр на Гваделупе. Следуя обычаю, хозяин победившего корабля — в данном случае Фуршон — брал на себя командование захваченным судном. Оно отправится в путь с командой, состоящей из двадцати пяти матросов. Юноше приглянулась каюта, выделенная раньше жене и дочери сэра Джона Мэтчема. Фуршон с удовольствием разместился в большой капитанской каюте с великолепным кормовым балконом и маяками, обращенными к морю. Старшина-рулевой взял на себя командование другим кораблем, прихватив с собой бутылку хорошего бургундского в качестве подкрепления, поскольку на его долю выпала печальная обязанность предать тело капитана корвета морским волнам. Перед встречей с неприятелем тот заболел и лежал на своей койке. Он не дожил до конца сражения. Его место занял юный незнакомец, который и стал героем дня.
Англичан погрузили в командирскую шлюпку и в лодку вместе с раненым матросом и дамами, которых никто не обидел. Старшие офицеры решили держать курс на Сент-Лючию. Им дали морскую карту, инструменты и другие необходимые вещи. Мэтчем был возмущен. Он никак не мог устоять на ногах, мешал матросам поднять парус и выкрикивал оскорбления на английском языке, адресованные захватчикам. Но над ним лишь издевательски насмехались на обоих кораблях. Только одного человека задел его гнев — юношу в треуголке, и он бросил ему по-французски:
— Лодка у тебя есть, посмотрим, как ты доплывешь до Барбадоса. Собираешься выращивать сахар — теперь придется делать это своими розовыми руками. Хочешь держать слуг в подчинении, но они теперь будут сторониться тебя. Пошел к черту, работорговец!
Корабли отправились в путь. Фуршон поднялся на полуют захваченного корабля, чтобы вести его к Гваделупе. Команда матросов оживленно принялась за дело, украдкой поглядывая на юного вожака. Некоторое время он оставался на главной палубе вместе с высоким чернокожим, застывшим в шаге позади него.
Затем оба направились под ют к роскошным каютам. Юноша помедлил в дверях одной из них, дав понять чернокожему, что другая — в его распоряжении. Никто из них не произнес ни слова. Юноша слишком устал, а чернокожий не мог угадать по глазам своего соседа, чего ждать от него в следующий момент.
Зайдя в свою каюту, чернокожий осмотрелся. Он нашел пару разряженных пистолетов и вполне пригодный кинжал, при виде которого улыбнулся. Осторожно пройдя вдоль стен, чернокожий обнаружил круглое отверстие, недавно сделанное в стене, отделявшей его каюту от соседней. Прильнув к отверстию, он увидел перед собой юного незнакомца. Между тем на корабле все успокоились. Флибустьеры удовлетворенно поглядывали на добычу, рассчитывая вскоре разделить ее между собой. Не проявляли ни малейших признаков веселья только двое, оставшиеся наедине со своими беспокойными мыслями.
Чернокожий еще не пришел в себя после душной темницы и до сих пор не вполне ощущал вкус обретенной свободы. Мускулы великана были так напряжены, будто тяжелые цепи по-прежнему сковывали его. Чернокожий вспоминал о мрачных стенах, совсем недавно окружавших его. Подсматривая за юношей, он понял, что того тоже одолевает тревога.
Не подозревая о том, что за ним наблюдают, юноша снял треуголку и расстегнул ворот сорочки. Его лицо исказилось так, будто ему не хватало воздуха. Он быстро зашагал по каюте, преследуемый ужасными мыслями. Крепко прижав руку к груди, юноша вдруг замер и с отвращением опустил глаза. Он впервые заметил, что его одежда забрызгана кровью, правда, кровью других людей, ибо на его загорелой коже не было ни царапины.
Юноша что-то тихо бормотал, но чернокожий не разобрал его слов. Затем юноша начал срывать с себя всю одежду. Его движения свидетельствовали о безграничном омерзении, он так спешил, что ему никак не удавалось расстегнуть пуговицы сорочки. Когда этот первый припадок закончился, чернокожий увидел, что юноша опустился на колени, окруженный полуразорванной одеждой. Голова его откинулась назад, а закрытые глаза устремились к потолку каюты. Его лицо, шея и плечи загорели сверху, руки — до локтей, а торс казался особенно бледным при слабом свете.
Чернокожий долго смотрел на того, кто предстал перед его взглядом. Он забыл о собственных страданиях, когда догадался, что открылось его взору. Обнаженный юноша, стоявший на коленях в соседней каюте, оказался молодой женщиной.
МАРТИНИКА
За неделю до этих событий на «Каскадах», сахарной плантации на острове Мартиника, когда стояла ночь и луна скрылась за тучей, длинноногая молодая женщина скользила мимо хижин. Через их тонкие стены до нее доносились звуки голосов. Лучи золотистого света от домашних очагов проникали наружу и касались босых ног. Она шла медленно, прислушиваясь к долетавшему до нее разговору матери с ребенком, брани женщин, к глухим голосам мужчин, обменивавшихся новостями или ругавших кого-то.
Кое-где пели. Сегодня не было никаких сборищ, но во многих домах певец исполнял грустную мелодию. Иногда ее подхватывал другой голос в той же самой хижине или за ее пределами. Звучали любовные песни ночной плантации. Их пели очень юные или слишком старые и больные, — те, кто не мог завести возлюбленного. Самые энергичные уже были в чьих-то объятиях или бежали босиком по сельской местности, чтобы с кем-то встретиться. Айша знала, что один из ее соседей, страстно влюбленный в робкую молодую девушку с плантации Дюроков в лиге отсюда, продирается в этот момент через полосу леса, разделявшую их. Проведя с ней несколько часов в темноте, он бегом вернется назад, ибо должен немного отдохнуть перед тем, как его рано утром разбудят, чтобы он шел на работу в поле. Он может наткнуться ночью на змею, угодить в лапы надсмотрщика или сломать себе шею, упав в овраг. И все же, подвергаясь риску, он считает, что жить ради любви прекрасно.