Страница 19 из 20
Я чувствовал, что главной привлекательностью этих двух родов войск была возможность иметь дело с самолетами или корабельными машинами, в то время как личное человеческое существо почти не имело значения. Есть самолеты, корабли и ракеты. Люди просто дополняют их. Мой интерес к национальной безопасности был не столько материальным или физическим, сколько ментальным или психологическим (сэйсинтэки на моно). Я чувствовал, что ментальная защита важнее материальной или физической.
Асакава высказал мнение, которое разделяют и другие военнослужащие. В то время как многим из них распорядок дня гражданского служащего кажется лишенным приключений, а его жизнь представляется бессмысленной и предсказуемой, образ жизни в Силах самообороны предлагает сложные упражнения, которые одновременно позволяют и требуют от человека «исследовать свои пределы», «дойти до цели», «познать себя», «расти как личность» и «стоять на собственных ногах» – так говорили мне несколько военных. Эти вызовы носят в основном материальный характер, но военнослужащие считают, что преодоление физических ограничений может привести к преодолению умственных барьеров и что навыки, полученные в армии, могут быть переосмыслены и использованы и в других видах деятельности (Ока Ёситэру, «Санкэй синбун», 4 августа, 1998). Выбирая военную службу, военнослужащие – от новобранцев до генералов – выражают желание заниматься чем-то захватывающим, работать на природе, серьезно заниматься спортом, участвовать в напряженных полевых учениях и опасных операциях. Они заинтересованы в «обнаружении [своих] истинных сил» как в физическом, так и в умственном плане.
По их собственным словам, индивидуализм военного обладает моральным превосходством. Они считают готовность «пожертвовать собой ради своей страны» выше жертвы служащего ради своей компании. Действительно, с точки зрения военного, деятельность гражданского служащего является эгоистичной. Как выразился один новобранец: «жизни служащих кажутся такими похожими друг на друга и совершенно лишенными каких-либо неожиданностей. Несмотря на то, что базовая подготовка оказалась тяжелой, а рутина Сил самообороны может быть довольно жесткой, по крайней мере я хотел делать нечто особенное, нечто нетипичное». Другой военнослужащий вспоминал, что о профессии военного он толком ничего не знал, но просто не мог представить себя до конца жизни прикованным к письменному столу в каком-то офисе.
Риторика ненависти к наемному служащему, существующая в Силах самообороны, восходит к дням основания этого нового типа войск35. Многие из идущих туда мужчин были выходцами из социально-экономически неблагополучных сельских районов. Для них чувство героизма, самопожертвования (во благо всего общества), авантюризма и необходимости действия, присущее их работе, позволило романтизировать военную жизнь и обрести самоощущение мужественности, превосходящей все, чего может добиться в этом смысле служащий. В 1950-х и 1960-х годах комфортная жизнь «белых воротничков» была недоступна для большинства населения страны. В те времена привлекательность жизни служащего заключалась в его принадлежности к среднему классу, благополучном существовании, однако заурядность такой жизни отталкивала многих и тогда. Другой аспект принадлежности к Силам самообороны, а именно относительная гарантия занятости в качестве государственного служащего, почти не упоминался в интервью, когда военные рассуждали о мотивах поступления на военную службу.
По мере продвижения по карьерной лестнице значительное число офицеров начинает осознавать, что, несмотря на их решительное неприятие жизни наемного работника (каким бы нереалистичным ни было их понимание этой жизни), их собственная профессиональная жизнь все больше напоминает существование гражданских служащих. Большинство офицеров тратят много часов на канцелярскую работу, несмотря на то что их гораздо больше привлекает деятельность в полевых условиях и взаимодействие с другими людьми. Стараясь избегать внимания к офисной стороне дела, некоторые с жаром рассказывали, как они рады, что могут покинуть кабинеты в час дня «в отличие от служащих, которые должны до полуночи доказывать свою лояльность компании». Ни один из офицеров, с которыми я разговаривал, не казался особенно разочарованным работой в МОЯ, но когда я спрашивала их, что они предпочитают делать, все отвечали, что на базе с солдатами получают гораздо больше удовлетворения, чем выполняя офисную работу в штаб-квартире МОЯ. Обычно они ограничивались лаконичными комментариями вроде: «После всех тренировок я в итоге живу как обычный служащий». Другие говорили: поскольку Силы самообороны «не пользуются уважением как армия, работа в качестве военнослужащего сводится к офисной рутине». Танака Кинуё*, полковник чуть за сорок, вспоминал, как мечтал стать пилотом. Однако, окончив НАС в середине 1980-х годов, он начал продвигаться по служебной лестнице, и постепенно «офисная работа, казалось, резко выросла в размерах, оттесняя на задний план полевую деятельность».
Однако не всегда ясно, действительно ли всех офицеров, рассуждающих в таком стиле, беспокоит засилье офисной работы и их собственное уподобление служащим (саларииман-ка от английского salaryman; [Endö 1993]). Возможно, подобные утверждения являются лишь риторическим аспектом саморепрезентации, принятой в кругу военных, и это идет рука об руку с восприятием некоторыми военнослужащими себя как «граждан в военной форме», которое Уте Фреверт [Frevert 2001] отметила применительно к военнослужащим немецкого бундесвера36. В Германии система воинской повинности была введена в 1956 году, а альтернативная общественная служба добавлена к ней в 1961 году. К 1980-м годам те, кто отказывался от какой-либо службы, подвергались критике, а призывников, выполнявших общественные работы, приветствовали как «героев повседневности» [Bartjes 2000: 132]. Сегодня две трети немцев, выбирающих альтернативную службу, выполняют работу, которая когда-то считалась женской – этим открывается возможность для дестабилизации гендерных ролей. Даже представители консервативной Христианско-демократической партии приветствуют новый тренд с альтернативной службой как желательный показатель новой «экологии социального» и «культуры помощи» [Bartjes 2000: 142]. В послевоенной Германии образцом подражания для солдата стал гражданин, а не солдат – образцом для гражданина, как это было в первой половине ХХ века [Bald 2000: 110].
Однако с Силами самообороны ситуация более сложная, поскольку военные по-прежнему ведут постоянную борьбу за то, чтобы отличать свою профессиональную жизнь от жизни гражданских служащих37.
Писаные и неписаные правила Сил самообороны подталкивают военнослужащих к тому, чтобы они уподоблялись наемным работникам или по крайней мере максимально сливались с гражданскими служащими и обществом в целом. Как подчеркивал майор Катаока Хиро*, начальник Отдела по связям с общественностью СССЯ в МОЯ, одним из основных пожеланий к кандидатам на службу является их «нормальность»: «Мы ищем нормальных граждан. Нам не нужны уроды или радикалы независимо от того, правые они или левые». Платье, прическа и другие аспекты внешности управляются определенными, но не особенно жесткими требованиями. Рекламная машина Сил самообороны присвоила систему построения образа служащего, чтобы подчеркнуть «нормальность» своих солдат (см. Рис. 5), изображая Силы самообороны как организацию, состоящую из обычных мужчин, которых можно встретить в любой японской фирме, государственном учреждении или организации, где такие мужчины доминируют. Главным критерием, впрочем, является самоощущение, что они работают на очень специфическую организацию.
Рис. 5. Обложка отчета 2001 г. с изображением Саларимена Кинтаро на ярко-розовом фоне в расчете на привлечение внимания молодежной аудитории. Этот герой бестселлера-манги, адаптированного для телевизионного и кинофильма, говорит: «Что значит оборона? Мне необходимо это прочитать!!!» Образ намекает на превращение Кинтаро из хулигана-мотоциклиста в героя-саларимена, что указывает на потенциал радикального преображения человека в рядах Сил самообороны
35
В 2005 году новобранцы и кадеты НАС имели годовой доход примерно в 6 млн иен (информация по электронной почте от МОЯ от 9 ноября 2005 г.). Одинокая жизнь в Силах самообороны также означает, что военнослужащие практически не несут расходов на бытовые нужды. У многих есть долги в результате азартных игр, но некоторые откладывают деньги и могут уже за первый год накопить до 500 000 иен. Некоторые военнослужащие, покинувшие Силы самообороны в возрасте около 40 лет, в состоянии открыть собственный бизнес [Bandö 1990: 288].
36
В Германии система воинской повинности была введена в 1956 году, а альтернативная служба была создана в 1961-м в рамках программы военной службы. К 1980-м годам гражданская служба как альтернатива военной стала массовым явлением, принятым в обществе. Те, кто вообще отказывался нести какую-либо службу, подвергались критике как источник потенциальной опасности для системы призыва – выбравших гражданскую службу приветствовали как «героев повседневности» [Bartjes 2000: 132]. Хайнц Бартьес утверждает, что две трети проходящих альтернативную службу работают в сферах, которые когда-то ассоциировались с женской работой, и, таким образом, такая служба дает возможность дестабилизировать гендерные роли. Соответственно, большинство альтернативных служащих воспринимают эту форму как более современную.
37
Однако в последнее время исследователи, анализирующие состояние германской армии, заметили изменение, которое, похоже, уводит в сторону от имевшей место ранее трансформации. Я имею в виду радикальное сокращение числа офицеров с высшим образованием, начавшееся с середины 1980-х годов, – это можно считать показателем консервативной, изоляционистской, антиинтеграционной тенденции в бундесвере и нового понимания солдата как человека с «правильными установками», а не с академическим образованием. Еще один показатель – сокращение контактов между военными и обществом, отмеченное уже в начале 1990-х [Bald 2000: 122–123, 127].