Страница 12 из 16
- Здравствуй, - сказала она, вставая, в смущении стискивая пальцы рук.- Вот, пришла навестить тебя... Садись... Хочешь кофе?
Сначала я поздоровался довольно холодно, но потом какая-то теплая волна нежности поднялась на поверхность моего сознания. Спрессованные льды обиды раскололись, рассыпались, растаяли. Знакомые фразы! Конечно, я хотел кофе, еще бы! Но еще больше мне хотелось видеть Джейн Маккели! Нет, просто Джейн.
Она подняла с пола дорожную сумку, раскрыла ее и стала выкладывать на стол пакеты и пакетики, несомненно с едой. Я знал, что продукты она, как и все, получает по карточкам. Я знал, что ей надо кормить себя и детей. Право же, летчик-преступник, какой бы он национальности ни был, не достоин таких жертв.
Джейн отвинтила крышку небольшого металлического термоса и налила мне в специально привезенную чашку дымящийся черный напиток.
- Пей, он еще не успел остыть...
Она села рядом. Капли дождя блестели у нее на ресницах, щеках, плащ вообще весь был мокрый. Она дрожала: и от волнения, но больше от холода. Губы у нее посинели. Но она улыбалась, подкладывая мне маленькие сухие печенья и сэндвичи с домашней ветчиной. Пища богов!
- Один я есть и пить не стану, - сказал я. - Давай вместе...
Это был первый совместный наш ужин. Джейн сказала, что Алиса передает мне привет. Сынишка, которого я не видел, живет у ее родителей в Дублине. Туда, в Ирландию, слава Богу, ни снаряды, ни ракеты фау не долетают. Рассказала она и о том, как ее хотели мобилизовать на авиационный завод, куда призвали очень многих женщин, но потом разумно решили, что она будет полезнее на своем месте.
Однако скоро все темы, хоть как-то связывавшие нас, иссякли и наступило тягостное молчание. Мы еще недостаточно были знакомы, чтобы вместе молчать. И тогда я стал рассказывать разные смешные случаи из нашей лагерной жизни, из той поры, когда мы жили на аэродроме. В теперешней лагерной жизни смешных случаев я что-то не припомнил.
Так мы просидели до позднего вечера. Мне нужно было идти на вечернюю поверку. Она оставалась ночевать здесь. В гостиницах и мотелях мест не было, их реквизировали под госпитали, и там лежали раненые. И только теперь она показала мне бумагу. Это было ее заявление к лагерному начальству, в котором она просила выделить ей двух-трех человек для работ на ферме, в связи с тем, что сама она не справляется с хозяйством, а на зиму еще не заготовлен корм для скота, не посеяны озимые. В стране не хватает продовольствия, не хватает рабочих рук, в то время как сотни и сотни крепких мужчин бездельничают за колючей проволокой. Это ходатайство было одобрено, да, собственно, подсказано местным муниципальным советом.
- Я тебя не принуждаю, можешь отказаться... - сказала она, опустив глаза.
- Разве я ненормальный, чтобы отказываться от жизни на ферме! Конечно, я согласен. Разреши мне взять с собой моего товарища. Хороший парень - Людвиг Бауэр. Третьего возьмешь по своему усмотрению.
- Да не нужен мне третий... - ответила она, смеясь, потом сказала серьезным тоном: - Но день-два придется вам потерпеть. Наши бюрократы ни чуть не лучше немецких или русских. Тем более война... Нужно время, чтобы собрать на вас характеристики от лагерного начальства, согласовать вопрос с контрразведкой... Но я надеюсь на благоприятный исход для всех нас.
Прощаясь, мы пожали друг другу руки, задержав их единение на несколько большее время, чем требовалось для такой процедуры.
7
Как это ни странно, но нас с Людвигом выпустили на поруки. За нас ручалась Джейн Маккели. Ручалась своим честным именем. Мы поклялись на Библии, что оставим всякие попытки к побегу. Я уточнил: побега с фермы. Если меня переведут в другое место, клятва теряет силу. "Олл райт, - сказал старший констебль Сполдинг. - Но все равно, парни, я за вами буду внимательно наблюдать, уж не взыщите. Война!"
Мои отношения с Джейн носили довольно двусмысленный характер. И мы оба это понимали. Где-то, может быть, в подсознании ей хотелось более тесного сближения со мной. То есть того, что англичане называют "To sleep together" ("спать вместе") - этот эвфемизм означает - заниматься любовью, причем более-менее регулярно. Мне, и без всякого "может быть", тоже хотелось этого. Но я отчетливо представлял себе, как она отреагирует на попытку такого сближение на уровне сознания. Даже без скидки на то, что женщина, с точки зрения мужчины, - существо противоречивое, алогичное. Лучше сказать, импульсивное. Причем, никогда не скажешь наверное, с какой стороны придет этот импульс. Так вот. При такой попытке с моей стороны, она может закричать, ударить меня, даже убить. Все это заставит ее делать заложенная с детства программа "порядочного поведения", где уважение к памяти покойному мужу стоит не на последнем месте. Такая же этическая программа работала и в моем мозгу. Чтобы исчезли все препятствия с нашей дороги к друг другу, нужно время. Время, чтобы я перестал быть здесь чужаком, более того - врагом. Время, чтобы в душе Джейн закрылась рана от потери мужа. Всему свое время. Коротко говоря, время объятий еще не наступило.
- Ты бы хотел здесь остаться? - сказала Джейн и торопливо поправилась: - У нас в стране...
Был чудесный теплый день, может быть, из последних в этом году. Мы отдыхали на сене, сметанном в стог наполовину. Я кусал горьковатый кончик травинки, глядел в синее-синее небо. Я промолчал.
- Ты тоскуешь? Хочешь летать? - она провожала глазами маленькое облачко, ползущее на запад. - Говорят, летчик не может не летать. Иначе он затоскует и умрет, как птица в клетке. Это правда?
- У тебя бывает такое чувство, будто ты разрываешься на части? - спросил я. - Одна половинка души хочет одно, другая...
- Конечно. У меня теперь всегда такое состояние. Раньше я точно знала, чего хочу, раньше так все было просто, то есть, разумеется, не просто... но понятно. А теперь... Эта проклятая война когда-нибудь всех нас погубит... Скажи, как все сложится? Ведь ты все знаешь наперед.
- Будет большая война. Все страны втянутся в нее... И когда покажется, что спасения уже нет, наступит перелом. Фашистов разобьют, наступит мир. Страны запада восстанут из пепла как птица Феникс, обретут небывалое могущество... А та страна, чей вклад в войну будет едва ли не решающим, начнет потихоньку разлагаться, прогнивать, распадаться на части, чтобы в конце концов части эти обратились в прах...