Шерстяная «сказка»

Рози такое решение мужа, конечно, не понравилось. Спорить не решилась, но Мариэль с первых минут появления в доме стала сноху раздражать.

Я даже сперва хотела побеседовать с братом и уговорить переселить малышку в другое помещение, например, поближе ко мне. Чужой ребёнок в комнате родной дочери – красная тряпка для Рози. Но потом раздумала. Этим действием ничего не изменить. Сноха что так, что эдак будет злиться на присутствие Мариэль. А детская – есть детская, там всё было устроено для удобства и уюта маленьких обитателей.

Расставаться с Андрэ было тоскливо. Ой, не буду про вот это: «Знать, что не увижу его ни завтра, ни через день, и каждая минута будет казаться вечностью, бла-бла-бла…» И так тошно.

Ясно, что мы успели сродниться, сблизиться, привыкнуть к тому, что постоянно чувствуем друг друга рядом. Ладно, чего развозить.

В тот день Лапьеры всем составом прибыли к нам, чтобы тоже обнять друга на дорогу и пожелать удачи. Андрэ тепло попрощался с ними, с Ральфом. Пошептался с племянницей: запретил малышке грустить и уверил в том, что нисколько не сомневается, что она его не подведёт. Что будет хорошей зайкой, за которую ему ни за что не придётся краснеть.

Когда настала моя очередь, Андрэ увёл меня в сад. Мы медленно брели по тропе в самую гущу деревьев, чтобы скрыться от посторонних глаз, и я чувствовала, как напряжена его рука.

- Корин, я не знаю, какие слова произносят в таких случаях. – наконец заговорил он. – До этой поры мне ни разу не доводилось оставлять надолго и прощаться с таким дорогим… - он секунду помолчал, посмотрел мне в глаза и договорил:

- С любимым человеком.

У меня сердце в пятки ухнуло. Ну ни разу ведь до сих пор не произнёс этого слова. Массу окольных намёков, кучу других нежных слов, но прямым текстом – первый раз выговорил. А

мой барон продолжал:

- Что сказать? Что мне не хочется уезжать? Что я буду скучать и писать? Что разлука станет для меня горьким испытанием? Мне кажется, вы и так об этом знаете, а эти банальные слова нисколько не передают того, что я чувствую. Они поверхностны. Они – всего лишь буквы. Корин…

Андрэ притянул меня к себе и обнял. И это тоже был первый раз, когда он прикоснулся ко мне вот так лично, так сокровенно.

Обнял, с тихим длинным вздохом прижался губами к моему виску, и мы долго-долго молча слушали, как синхронно бьётся у нас в груди.

Стало как-то и счастливее, и горше одновременно. И захотелось заплакать. Стоять, молчать, плакать и слушать…

Биение двух любящих сердец - Воистину творения венец, В нём даже время стало монолитом. И если что и скрыл от нас Отец, В биении двух любящих сердец Оставил всё, ,что якобы сокрыто: Что у чудес невыносимый нрав, И что лишает он и сна и прав Помыслить об ином существованьи. И прорастая фибрами насквозь В дальнейшем биться холодно и врозь

Сердцам двоих — ни воли, ни желанья... Не потому ль от любящих сердец Ещё не отвращает взор Творец. И всякий раз, молясь и уповая На искренность биений в унисон, Он поднимает полог невесом Над тем, что люди называли раем.*

И он уехал. Наступило время ожидания новостей.

Не скажу, что в эти дни нам нечем было заняться. К тому же грусть от расставания скрашивало присутствие Мариэль. Ох уж и разошлись мы с моей приёмной дочкой насчёт рукоделия. Как говорится, пустились во все тяжкие. И из глины фигурки да пуговицы лепили, и бумаги у Ральфа натырили да поделок объёмных навырезали – наклеили. Оригами крутили -

сама чуть с ума не сошла, пока вспомнила, как того журавлика складывать. До квиллинга сразу-то дело не дошло, и так заделья хватало. Опять же про остальные важные занятия тоже забывать не следовало.

Алфавит, цифры – всё по плану. Я даже смастерила для девчонки книжку на сто пустых страниц. И каждую пронумеровала. Теперь её можно было листать туда-сюда и легче осваивать прямой и обратный счёт. А пустоту в ней предполагалось заполнять аппликациями, рисованием и письмом. Пора было начинать ставить руку на это дело.

Брат с головой погрузился в своё творчество. Ноэль, между прочим, сдержал своё слово и, хоть находился всё ещё дома, другу своему столичному написал. В красках навосхищался работами Ральфа, закинул удочку насчёт возможности выставиться в галерее родителя товарища и даже уже получил ответ с согласием для начала посмотреть воочию, о чём, собственно, ведётся речь.

А поскольку известие это пришло ещё до отъезда Андрэ, мой барон сейчас вёз в Лион не только подарок для короля, но и ещё несколько готовых работ брата. Раз случилась оказия, незачем было тянуть. Андрэ пообещал, что доставит сей ценный груз для экспертного анализа хозяину столичной галереи.

Лично я нисколько не сомневалась, что решение уважаемого господина галериста будет положительным. Это означало, что Ральфу следовало посвятить своему возвышенному труду максимум времени. Одним словом, окрылённый брат пахал, как… можно было бы сказать «раб на галерах», если бы это дело не доставляло ему колоссальное удовольствие. Ну вот, а сверху ещё и я ему работы подкинула.

Дело в том, что к свадьбе я задумала себе одну вещицу. Фата же мне не полагалась. Как-никак, не девица юная – вдова. Но и с голой макушкой под венец идти как-то не комильфо. Вот и сочинила я себе аккуратную шляпку таблетку с изящной вуалеткой до кончика носа. То есть без полей и с восхитительной композицией из цветов.

Ну как, сочинила… В воображении что-то крутилось такое особенное, но в конкретный вариант не оформлялось. Вот и мучила брата, таская ему на рецензию один эскиз за другим.

Нарисуешь – вроде красиво. А как на голове представишь, то всё что-то не то. Одно слишком громоздко для невесты, другое – наоборот, какая-то мелкая нашлёпка получается.

Сама измаялась, Ральфу всю кровь свернула. Тому мои художества и так невероятной диковиной казались, мода-то на такие головные уборы ещё не пришла. Так среди них ещё и выбрать надо было одну единственную, самую идеальную версию.

В общем, остановилась на лаконичной простой форме, но обязательно с вуалью и цветами.

Маленькими, но очень симпатичными. А какими они будут – пусть уже брат голову ломает. В

конце концов, кто у нас здесь настоящий художник?

Да, что ещё… Рози. Удивительно, но сноха в мой адрес проявляла полное бездействие.

Такое затишье с одной стороны радовало, но с другой, даже настораживало. Поверить окончательно в её смирение не получалось, хоть убей. Должна была родственница как-то себя проявлять. А она не проявляла. Ой, чуялось, не к добру это.

Ну да что теперь, жить, да оглядываться? Много чести. Я просто радовалась всему, чему было возможно. И причин для того было немало. До тех пор, пока в семью Ральфа не постучалась беда.

Сперва пришло письмо от Анри - сына Рози и Ральфа, с сообщением о том, что он уже едет в родной дом на каникулы. Не знаю, отчего Ноэль прибыл к своим гораздо раньше. Может быть, на разных курсах учебный план настолько отличался, что сроками вот так вот сильно не совпадал. А может быть Анри где-то проштрафился, получил в наказание лишение части отпуска, отбыл его или амнистировался и теперь ехал к родным.

Ещё подумала что надо бы у Ноэля разузнать. Этот проныра точно в курсе дел соседа и друга. Просто я таких вопросов не задавала, он и не выдавал ситуацию Анри, рассказывал только про себя.

Но вскоре всё это потеряло всякую значимость. Потому, что немного спустя примчался гонец с вестью, что парень в пути подцепил лихорадку, и родителям следует подготовиться к встрече своего больного ребёнка.

На Ральфа было страшно смотреть. Лихорадка – одно из самых, наверное, жутких слов этой эпохи. А услышать его в отношении своего ребёнка… Да лучше самому тысячу раз умереть, лишь бы дети оставались здоровы.

Что касалось Рози… Эта желчная баба, эта сухая, тёртая стерва просто почернела от горя и страха за своё дитё. Какой бы ядовитой сукой она ни была для всех окружающих, что бы не вытворяла в следствии поганости характера, своих кровиночек Рози любила беззаветно. За это я теперь могла ручаться. Впервые в душе моей шевельнулось сочувствие к снохе, сейчас она была просто несчастной матерью.