Страница 2 из 159
Заразительный животный смех шофера поглотила ночь вместе со звуками мотора удаляющегося такси. Слегка покачиваясь, Георгий пошел по направлению к светлому пятну, которое по мере приближения обрело очертания элегантно одетой молодой женщины. Благодаря хорошему освещению, эта женщина довольно ловко прикрепила на лацкан его куртки планку с какой-то надписью, после чего энергично взяла под руку.
- Что это? - спросил Георгий, косясь на пластиковый прямоугольник у себя на груди.
- Гостевой пропуск, - ответила Инга, - не снимай его, а то не пустят.
- Ну и порядочки у вас тут, на Правом берегу, - добродушно посетовал гость.
- А у вас, на Левом, по-другому? - Она приложила идентификатор к кодовому замку, и дверь из толстого стекла отворилась.
- Да, в общем, так же, - согласился Георгий, - только еще с хамскими прибамбасами.
Георгия ввели в гулко-мраморный подъезд бывшего элитного дома досоветской постройки. Наши полуночники задержались у конторки консьержа, показав дежурному свои пропуска. Яркий свет из маленького окошка бил наотмашь, слепил глаза, но Георгий все же разглядел набриолиненный пробор и цепкие, с собачьим вниманием, глаза. Привратник разинул рот, чтобы задать какой-то вопрос, но Инга сунула ему в окошечко полкроны, и набриолиненный цербер передумал издавать звуки и только с шумом выдохнул воздух.
"У этого ночного консьержа рожа довольно противная, - подумал Георгий, - по-моему, он любитель подглядывать. И подслушивать..."
Инга предвосхитила озабоченность своего гостя и успокоила его, сказав насчет консьержа:
- Не волнуйся, он новенький, еще толком никого не знает...
Лифт допотопного образца, с металлической сеткой, поглотил припозднившуюся парочку влюбленных и неторопливо, солидно гудя, повез их на седьмое небо. Он и она стояли и смотрели в глаза друг другу. Он был дальнозорким, не носил очков, хотя следовало бы, и вблизи не особенно отчетливо видел. И потому с повышенным вниманием смотрел он на лицо, что было так близко от его собственного, на темные ресницы, опущенные на бледную кожу щек, на классический нос и прекрасных пропорций рот. Это лицо без оговорок можно было назвать красивым, в нем превосходно уравновешивались одухотворенность и потаенная чувственность.
Он снова почувствовал прилив возбуждения и притянул женщину к себе, взявшись руками за ее мягко-упругую попку. Она обняла его за шею и, наклонив голову к левому плечу, подставила свои сочные губы для поцелуя. Георгий жадно припал к ее отзывчивым устам, словно вампир, пытающийся высосать душу из податливого женского существа. Не знаем, как там насчет души, но порцию приятного, жарко-коньячного духа он получил.
"Сдается мне, что женщина эта - моя лебединая песнь, - не без грусти подумал Георгий и не удержался от ерничанья над собой: - или гусиное гоготанье, я бы сказал..."
И еще он подумал, что нужно постараться запомнить все происходящее с ним до мельчайших подробностей: нежнейший атлас внутренней стороны ее губ, пахнущие ароматным шампунем локоны темно-каштановых волос, длинные дрожащие ресницы закрытых глаз...
Он вдруг вспомнил свою первую девушку. Семьдесят, кажется, девятый год. Новогодняя ночь. Они встречали его втроем: он, его сестра и подруга сестры - Виолетта. Сестра рано легла спать, а они с Виолеткой целовались, целовались, целовались, сидя за столиком в комнате, освещаемой мерцающим светом экрана телевизора и трепетным язычком пламени свечи. Целовались, целовались, целовались, пока не загорелась столешница от растаявшей до конца свечи. Потушив огонь, они снова принялись за поцелуи, пока у Виолетты не лопнула кожа на нижней губе и не пошла кровь. "Ну вот, - сказал он, - теперь ты уже не девушка"
- Ты хочешь взять меня прямо в лифте? - сказала Инга, переводя дыхание от затянувшегося поцелуя. - Подожди уж, осталось совсем немного...
Они вышли из подъемника, стараясь не грохотать железной дверью. Георгий, смущенный последней фразой Инги, с виноватым видом вертел головой по сторонам, пока хозяйка квартиры доставала из сумочки ключи. Площадка эта была необъятных размеров, с какими-то нишами, в коих, надо полагать, раньше, в невообразимо далеком прошлом, стояли в вазах цветы.
- Солидный у вас дом, - с уважением в голосе сказал Георгий.
- Да, этот дом видел многих и многое... - ответила Инга, пытаясь отыскать ключи среди кладезя женских мелочей. - Раньше здесь жили состоятельные буржуа, потом, после чистки в августе 1940 года, сюда поселили работников горсовета, после войны с немцами дом отдали в медицинское ведомство, и здесь поселились врачи...
- ...вредители, - закончил Георгий фразу Инги.
Она засмеялась, продолжая историю дома: - После врачей...
Глухой ночью, они вылезали из черного лимузина с погашенными фарами и, тихо переговариваясь, входили в полутемный подъезд. Не клацнув отставшей кафельной плиткой пола и не пользуясь лифтом, тихо поднимались они по ступенькам лестницы. Все в черных кожанках, в скрипучих ремнях портупей и блестящих хромовых сапогах, пахнущих креозотом. Они останавливались возле этой, обитой дерматином двери, и ночную настороженную тишину пронзала неотвратимо-властная трель звонка, от которого у жильцов обрывалось сердце и выступал на лбу холодный пот.
На несколько секунд в квартире повисала обморочная тишина. Потом слышались крадущиеся шажки ее несчастных обитателей, и робкий, тихий, дрожащий голос вопрошал: "Кто там?", хотя уже весь дом прекрасно знал - КТО ТАМ! "Гражданин Юнкерс здесь проживает?" - спрашивали люди, стоявшие по эту сторону двери. "А что случилось? - наивно удивлялись по ту сторону двери. "Открывайте, мы из... (назывались страшные четыре мистические буквы)" - "Ой, Боже ж ты мой!"
Робко открываемую дверь распахивали властным рывком и, грохоча сапогами по паркету, они шли в глубь квартиры. "Это какая-то ошибка, мой муж - ответственный работник..." (называлась аббревиатура не менее уважаемого учреждения) - "Гражданин Юнкерс?" - "Нет, мы Юргенсы". - "Абрам Линкольнович?" - "Да... то есть нет. Я Абрам Леопольдович..." - "Это неважно, собирайтесь - поедите с нами". - "Как это не важно, когда налицо - явная ошибка. Вы же все безбожно переврали!". - "Органы никогда не ошибаются. Следуйте за нами". - "Куда?" - "В ...! (произносилось известное русское ругательство из пяти букв) И не надо падать в обморок, этот номер у вас не пройдет. Стоять! Да стой же ты, Господи..."