Элегантность

Возможно, я боялась потерпеть поражение. А может быть, я просто хотела быть нормальным подростком и не заниматься профессиональной карьерой в столь раннем возрасте. Это мать мечтала, чтобы я стала балериной. Но после того лета ее желание потеряло всякий смысл.

В общем, я не оправдала ожиданий матери.

Я делаю глубокий вдох, медленно выдыхаю и закрываю глаза. Выстроившись в длинный ряд, девочки тянут у станка ноги, выворачивая их в самых невероятных позах. Под ногами скрипит канифоль. Спертый воздух пропитан запахом пота и физических усилий. А еще музыка. Всегда музыка.

Я открываю глаза.

Восемнадцать лет – слишком большой срок, чтобы помнить поражение.

Я в последний раз затягиваюсь сигаретой, выбрасываю ее и захожу внутрь.

– Боюсь, вы слишком опоздали, чтобы занять свое место, – сообщает мне девушка-билетерша. – До конца первого акта вам придется постоять в конце зала.

Следуя за ней по широкой лестнице, я замечаю, насколько велик ей ее форменный пиджачок – точно так же когда-то висел на мне мой, когда я работала билетером в «Фениксе».

– Вы студентка? – спрашиваю я уже наверху.

Она кивает.

– Певческое отделение Королевской академии. Предпоследний курс.

Я вспоминаю, сколько спектаклей посмотрела, пока стояла у задних колонн в своем плохонько сидящем пиджачке.

– Ну, удачи вам! – шепчу я, когда она, открыв дверь, запускает меня в зал.

И уже там, в темном зале, где царит божественная музыка Чайковского, происходит еще одна столь же неожиданная вещь.

Я смотрю на прекраснейших в мире балерин и постепенно понимаю, что все равно не смогла бы тогда успеть вовремя. И нет ничего страшного в том, что я сейчас не одна из них.

Дарси Бассел летает по сцене, попирая все законы гравитации – да что там гравитации, законы самой природы! – и щемящая теплая радость переполняет мою душу.

Я не обманула ничьих надежд. И меньше всего – своих собственных.

Через два дня меня вызывают на повторное собеседование. И в тот же день я становлюсь первым оранжевым сотрудником «Роял-опера-хаус».

Благодаря высоким стандартам жизни на Западе и совершенству поставленной на, поток моды даже у самого невнимательного наблюдателя обязательно сложится впечатление, что все женщины одеты слишком похоже. Мне неизвестно, откуда ведет свое происхождение эта современная форма умеренности, буквально захлестнувшая все женское население от Сан-Франциско до Парижа, и, похоже, внушающая женщинам желание одеваться, в точности как другие – и это при том, что они тратят все больше и больше денег на одежду, косметику и прически. Однако если вы действительно находите удовольствие в том, чтобы одеваться, как все остальные, то в этом случае вас ждет радужное светлое будущее, единообразие – это закономерный, побочный продукт автоматизированного общества, и – кто знает – быть может, наступит таков время, когда индивидуальность будет расцениваться как преступление. Кстати говоря, есть еще вариант – поступить на службу в армию.

Одеваясь, мы не думаем о том, что собой представляем, так же как не думаем о том, что хотели бы собой представлять.

В Лондоне улицы и даже целые районы имеют свою униформу. У Сохо свой кодекс понятий об одежде, у Сити и Кингз-роуд – свой. Но существуют места, где эти миры сталкиваются. Театр – одно из таких мест.

По-настоящему интересная постановка всегда собирает самую разношерстную публику. Консервативные бизнесмены, пожилые военные, студенты-хиппи, богемные мальчики с Ноттинг-Хилл, абсолютные минималисты в нехитрых одежках от «Прада» и «Армани», геи и натуралы, молодые и старые – все они смешиваются здесь в одно целое и в то же время сохраняют принадлежность к своей группе, как если бы каждая из них носила форменные футболки с соответствующей надписью.

Пятница, вечер, начало июня. Я потягиваю тепловатое белое вино в людном буфете «Амбассадорс театр» и болтаю со своей подружкой Сэнди, которая с поистине пророческим предвидением Кассандры умудрилась заказать эти билеты еще тысячу лет назад. Дают первый звонок, и плотная толпа устремляется к выходу из буфета, вот тогда-то Сэнди и решает, по обыкновению многих женщин, что за две минуты до поднятия занавеса самое время посетить дамский туалет. Толпа медленно стекается в зал, и в ее гуще я вдруг замечаю знакомый профиль. Он принадлежит хорошо одетому мужчине, который, наклонившись вперед, очень внимательно слушает, что говорит ему другой мужчина, помоложе.

В моем мозгу образуется странная пустота. Да, я знаю этого человека, но вот откуда?

И тут все вокруг словно исчезает – и толпа, и гул голосов, и звонок – так бывает в моменты великих постижений.

Все – я знаю этого человека. Это мой бывший муж.

Будто в гипнозе, я наблюдаю, как он оборачивается, смеется и хлопает своего друга по плечу.

Как странно, что я узнала его. Я не должна была узнать, потому что все в нем стало совершенно другим. Волосы коротко выщипаны. Заметьте, не подстрижены, а модненько выщипаны. И окрашены в светло-медовый оттенок. На нем темно-коричневые вельветовые брюки и светло-голубая водолазка с воротом, поднятым под самое горло – словно он только что натянул ее через голову. Через руку перекинут слегка приталенный черный кожаный пиджак, на ногах дорогущие ботинки от «Кемпера».

Одним словом, он не просто одет, а одет со вкусом, стильно.

И это человек, чей гардероб всегда состоял из рубашек, купленных ему матерью на Рождество где-нибудь в «Маркс и Спенсер», изношенных, вечно не глаженных рубашек, из которых постоянно вываливались поломанные запонки. Это человек, которому покупка новых ботинок не доставляла ничего, кроме физической боли. И вот теперь он, совершенно преображенный, летит, как бабочка, чтобы вернуть в буфет стакан, легко порхает в этом абсолютном хите сезона – ботиночках от «Кемпера» – без всякого намека на дискомфорт или хотя бы малейшего следа недовольства или сарказма.

Да, он очень изменился, и все же я его узнаю. Благодаря униформе. Ведь это явление мне знакомо.

Пустота в моей голове вдруг сменяется озарением. Если я не буду двигаться, он не заметит меня. Поэтому я замираю, стою как вкопанная, так что даже столы и стулья вокруг кажутся более живыми в моем присутствии. Затаив дыхание, я наблюдаю, как они потихоньку прокладывают себе путь в зал, непринужденно болтают, не подозревая о моем существовании. В его походке и движениях невиданная легкость, он почти скользит вверх по ступенькам. Меня мутит от этого зрелища, и в то же время оно меня завораживает.

Внезапно возвращается Сэнди, она долго ищет в бумажнике билеты, потом начинает паниковать из-за отсутствия мелочи, так как хочет купить программку, и громко вслух пытается решить, что делать с пальто – свернуть и засунуть под сиденье или сдать в гардероб. В общем, как-то незаметно мы усаживаемся на свои места рядом с парой немецких туристов, вцепившихся в разложенные на коленках рюкзачки. Свет в зале гаснет, когда до меня вдруг доходит, что я до сих пор держу в руках стакан своего теплого вина.

Совсем не помню, как прошел первый акт, потому что все это время сосредоточенно высматриваю в темноте очертания головы своего бывшего мужа. Мне кажется, что я вижу его среди других зрителей, потом вдруг почему-то не вижу. И мне хочется увидеть его снова. Хочется наблюдать за ним. Видимо, я просто не могу, не в силах поверить своим глазам. И вот я вглядываюсь в темный зал и совсем не смотрю на ярко освещенную сцену. Зрители, захваченные сюжетом, возбужденно подаются вперед, хохочут в смешных местах, вздыхают и ахают во время напряженной развязки, а я все не могу отыскать его глазами.

Первый акт заканчивается, и в зале зажигается свет.

– Потрясающе! – восторженно выдыхает Сэнди. – Правда, здорово?

Вот они! Я наконец вижу их – они идут по центральному проходу и смеются.

– Да, невероятно, – бормочу я.

Сэнди встает, одергивая юбку.