Плебейка

Я как наяву ощутила твердые требовательные губы у себя на шее. Стоп. О чем я думаю?!

Бросив косой взгляд на Растуса, успокоилась. Он не смотрел на меня. Отрешенно вышагивал по песку, иногда забредая в воду. Сандалии и нижняя часть брюк была полностью мокрой. Я прокашлялась.

– А почему нельзя просто усыновить ребенка? Кто бы узнал об этом?

– При посещении сакса ДНК ребенка проверяют, – ответил Раст, поворачиваясь ко мне, – и если в нем не будет определенного процента генов императора, наследника забраковывают.

– А как же было в древности? Я читала, что ДНК полностью расшифровали чуть более ста лет назад.

– Сто тридцать, – поправил он меня, – давным-давно жены доминов рожали сами. Был специальный наблюдатель от императора, который присутствовал при родах и подтверждал, что домина родила. Затем был длительный период упадка. Детей у нас рождалось все меньше и меньше, за несколько сотен лет численность родственников императора сократилась вчетверо. И только когда исследования генома завершились, мы смогли выбирать себе пари из обычных женщин. Но и это не слишком помогло нашей популяции, – закончил он со смешком.

– Неужели за тысячи лет домины не спали с простыми женщинами? И ни разу не женились на них?

– Спали, конечно… Но детей или было немного, или их не признавали. Я не слышал ни о чем подобном. А когда домины перестали рожать, то и плебейки тоже. Это как попасть в монету на расстоянии в миллиарий (ок. 1,5 км). Один шанс на миллион.

– А как быть с генными заболеваниями? – решила блеснуть эрудицией я, вспомнив инбридинг династии Габсбургов и их чудесную челюсть, – тысячелетиями между доминами существуют близкородственные связи. Вы ведь все родственники императора? Ладно, раньше вас было больше, но сейчас…

Растус насмешливо фыркнул.

– Сакс выжигает из тела все болезни. Домины вообще ничем не болеют.

– А что по поводу женитьбы? – зашла я с другой стороны.

– Домины женятся только на доминах, – ответил Растус безразлично. – И не потому, что мы этого хотим или по другим матримониальным причинам. Нас слишком мало осталось, чтобы терять наследников. Император согласовывает каждый брак лично. В первую очередь мужчины женятся на наследницах тех семей, в которых нет сыновей, только дочери или дочь. Иначе род вовсе прекратит существование. Меня зовут не Аврелий Растус Лукреций. Мое краткое имя соединено из отцовского и материнского – Аврелий Растус Лукреций Доркас Геката Пилар. Полное состоит из более четырех тысяч фамилий, которые называть необязательно.

По крайней мере, он подробно объяснил, а не сделал брезгливое лицо, как Фабий.

– Это хранится в тайне, но более четверти островов в Маре Нострум пустуют, – через время добавил он.

Мы дошли до конца пляжа и повернули назад, навстречу восходящему солнцу. Со стороны нас можно было принять за парочку. Еще бы за руки взялись и все – законченный романтический образ. Я постоянно скашивала глаза в его сторону. И мимоходом замечала, как он бросает короткие взгляды на мой профиль, а потом вновь отворачивается.

– А кто первым из императоров начал тащить к саксу своих родственников? – поинтересовалась я, когда молчание начало тяготить, – в исторических хрониках написано, что императоры после первых Тиберия, Йегошуа, Августа Юлиана и так далее, избирались. Не было никакой монархии.

– Одиннадцатый, – ответил Раст, – Октавиан. Он отправил к саксу сначала детей, затем жену и брата. Был скандал, его хотели отстранить от правления, но так как сакс контролирует императорская семья, вход в него находится во дворце императора, и охраняется императорской гвардией… – парень развел руками. – В итоге он пообещал, что вся верхушка власти, все его родственники, даже дальние, смогут стать доминами. И все успокоились.

От себя добавила – империя постоянно расширялась. И чтобы удерживать ее в руках, доминов должно быть много. Вот такой парадокс. Император ушел от заветов Йегошуа, зато увеличил количество сверхлюдей, для поддержания порядка. Удерживал власть другим способом – не реформами, демократией, социально-экономическими преобразованиями, а силовым.

Если империя до сих пор сохранилась, значит, тот шаг тоже был верен.

– А в самые удачные года, какая была максимальная численность доминов?

– Больше пяти тысяч, – коротко ответил он. Остановился, шагнул ко мне и застыл, внимательно глядя мне в глаза сверху вниз. Я вопросительно приподняла бровь.

– Ты такая обычная, – его губы дрогнули, словно в попытке улыбнуться, – простая и понятная на первый взгляд, и в то же время не похожая ни на кого. Ни на домин, ни на плебеек. Как будто не из этого мира, хоть и разговариваешь по-нашему.

Я поежилась. Не из этого мира? Ничего себе интуиция!

– И твои волосы… это… – он сделал непонятный жест рукой и резко отвернулся.

Что не так с волосами? Ну да, не такие темные и густые, какие ценят в империи. Светлые, непослушные, кудрявые. Иногда я хочу их усмирить, но не выходит. И отращивала в последние года только потому, что длинные немного выпрямляются под собственной тяжестью. В детстве у меня была стрижка, и я была похожа на одуванчик. Не тот, который желтый, а тот, что собирается облететь. Белый, почти прозрачный. Дома я часто пользовалась утюжком, чтобы сделать волосы гладкими, а здесь приходится просто стягивать сзади заколкой…

Кстати да… знаменитая интуиция доминов.

– Можно еще один вопросик? – я умоляюще сложила руки на груди. Растус насмешливо хмыкнул и кивнул.

– Мне говорили, что все ваши способности связаны с телом и не выходят за его пределы. Как тогда быть с одорем? – надеюсь, я правильно перевела это слово. Почему они не используют слово «интуиция»? Ведь оно тоже произошло из латинского и отражает гораздо больше, тогда, как одорем в дословном переводе просто нюх. – Тогда в клубе ты почуял меня на большом расстоянии.

Растус впервые за время нашего общения смутился. Это было так необычно, что я засмотрелась на комическую гримасу, исказившую его лицо.

– Э… как тебе сказать, – он медленно подбирал слова, – ты права, способности доминов ограничиваются плотью. И то, что я почувствовал тогда в «Фламини», это твой запах.

Я поперхнулась воздухом.

– Я плохо пахла?! – ничего себе, между нами было не меньше пятидесяти метров. Как?

– Наоборот, ты пахла восхитительно, – домин стоял рядом, но упорно смотрел в сторону, – ты в курсе, что человек источает сотни различных запахов? Твои волосы, рот, плечи, подмышки, лоно, – теперь уже смутилась я, – даже ступни и пальцы на руках и ногах имеют разные ароматы. Они могут рассказать историю твоей жизни более полно, чем ты сама о ней знаешь. Сколько тебе лет, что ты ела на завтрак, как давно чистила зубы, где была вчера, что делала, чем болела раньше или болеешь сейчас, из какой ткани носишь одежду, когда в последний раз была с мужчиной…

– Ближе к теме, – голос почему-то сел. Если я услышу о том, где и когда ходила в туалет, то точно сорвусь.

– Если вкратце и не вдаваясь в подробности, то я почуял самую лучшую для себя самку, – я резко вскинула голову. Раст поспешил прервать мое возмущение, – нет-нет. Это не всегда говорит о том, что ты мне подходишь как пари. Просто…

– Все. Достаточно, – я подняла руку, не желая слушать дальше, итак уши горели как две лампочки. – Сложно, наверное, ощущать всех сразу посетителей в клубе?

– Я умею фильтровать, – улыбнулся криво Растус, и мы опять побрели вдоль побережья.

Вечером я долго размышляла о том, что узнала. Отмела как несущественные его откровения по поводу «лучшей самки». Таких самок у него вагон и маленькая тележка. А вот насчет вымирающего вида…

А ведь, правда. Если бы домины рожали до сих пор, то рано или поздно, через тысячу лет, мутация стала бы законченной и на выходе были не полудомины, которых нужно водить к саксу, а настоящие домины, со всем набором умений.

Тогда… другая раса? Не совместимая с человечеством? Они станут богами и могут делать что угодно. Пока их мало, их сдерживают законы и неспособность самостоятельно размножаться, они еще помнят недавнее восстание, а что дальше?