Страница 17 из 75
— Ааа, понятно теперь. Ясно, Гарри.
— Вот поэтому-то, сэр, второй помощник капитана и послал именно меня на ваше судно.
— Помощник капитана?
— Да. Он появился, сэр, только в этот рейс. Судя по всему на нашем корабле он лишний, никакой он не моряк: секстант держит не так, названий корабельных не знает, да и зелёный от морской болезни до самого порта Санкт-Петербурга по "Дублину" шатался.
— А ты наблюдательный, Гарри. Это хорошо.
— Да ну, сэр. А на вашем судне не мешало бы охрану поменять.
— Ну-ка, ну-ка — и как бы ты это сделал? - вновь присел я рядом.
— А вот смотрите, сэр, — он огляделся, выдвинул ящик, вынул блокнот и карандаш.
Быстро пролистал, видимо проверяя Все ли целы его наброски, нашёл чистый лист, принялся рисовать: — Вот.
Я посмотрел: — Дельно. Вот что значит военный моряк.
— Хыы. Ещё бы, сэр.
— А как же ты незаметно проник на наш корабль?
— Тююю, — он пренебрежительно цыкнул: — Тот, кто на судне Его Величество Георга 3 военно-морском флоте каждую ночь ухитряется ходить в самоволку и возвращаться назад, тот на любое, а тем более гражданское, судно заберётся без помех.
Я расхохотался: — Ну ты - да, Гарри, молодец.
В дверь постучали, вошел посыльный, я прочёл записку из дома, распрощался с раненым, пообещав заехать ещё.
Словно подслушав мои думы прибыл Николай Никитич Демидов. Благодаря радио мы его ждали Он Вёз лучшего ученика любимого детища школы рисования фабричного училища Всемила. Привез показать парня в академии художеств. Мальчишка тринадцати лет, довольно развитой для своего возраста, с живыми глазами.
Они хотели жить в гостинице, но я никуда не отпустил. Николая Никитича Разместили в гостевой комнате, а Всемила в детскую, к сынишке Резанова Петьке. Радости детворы не было предела! Всемил очень хорошо рисует, такого ребятишкам понарисовал, Да ещё цветными карандашами — восторгов не счесть.
Пока юный художник развлекал детвору, мы сидели за традиционным чаем с Николаем Никитичем и тот сетовал, Что новая печь по переделке чугуна продувкой через него воздуха в сталь прекрасно работает. Беда только одна.
— Какая? — я отхлебнул чаю.
— Да качество постоянно разное получается, — вздохнул заводчик.
— А как же вы раньше справлялись? - поинтересовался я и подумал, что проблему надо срочно решать.
— Ну, раньше, при прежних методах, у нас уже есть опытные рабочие, которые через пробы и ошибки, за многие годы чувствуют каждую плавку, могут сказать что вот это будет Вот такая. По руде там, по многим признакам они соображают. Но к данной печи пока никто из них приноровиться никак не может.
— То есть, надо ждать, пока приспособятся? Это сколько изведёте металла — ооо...
— А куда деваться? — пожевал губами Демидов.
— Деваться не нужно, — я почесал карандашом крыло носа, — химический анализ надо производить. И тех материалов, которые закладываются, и в процессе плавки пробу надо бы отбирать.
— Да надо бы, — грустно кивнул головой Демидов, — но где же нам таких специалистов взять? Хоть эти то есть...
Поговорили, попили чаю, разошлись. Но к моим думам неотступно прилипла мысль о способах анализа расплавленного металла: "кровь из носу", а эту закавыку следовало разрулить! И разрулить как можно скорее.
На другой день гости уехали брать Бастион искусств. Я занимался своими делами, которых накопилось великое множество, тот же локомобиль.
После обеда вернулись голодные, но весёлые уральцы — кажется, Юный художник произвел впечатление и на мэтров изобразительных искусств — завтра-послезавтра всё должно решится. Демидов поведал, что учёные мужи в один голос восхищались идеальным чувством цвета опекаемого им юного дарования, лицо заводчика при этом лучилось гордостью.
Но ни мальчик, ни опекун особенного веселье не выказывали. Парнишка боялся расставаться с друзьями, а Демидов терять такого способного ученика.
Чтобы Отвлечь их, я попросил Сидора послать кого-нибудь во французскую кондитерскую купить пирожных для мальчишки - где ещё, кроме столицы ребёнок такую сласть отведает, позвал детишек. Ну, а Николаю Никитичу показал чертежи пароврата-локомобиля, заинтересовав, рассказал, как он действует и обещал на днях показать в деле, если они немножко задержатся. В самый разгар появился Лангсдорф.
— О, Григорий Иванович, заходите. Вы ведь знакомы с Николаем Никитовичем, — мужчины пожали друг другу руки, я налил чаю естествоиспытателю,который уселся повесив нос.
— Григорий Иванович, у Вас-то что стряслось?
— Ай, Николай Петрович, не спрашивайте, — он поморщился то ли на горячий чай, то ли на суть вопроса, — что-то я никак с этими спектрами Не разберусь...
Я нахмурился, соображая. Мои брови сами собой поползли вверх: Ёлки—палки! —я стукнул себя по лбу Как же я раньше не сложил "один плюс один"!? Вот оно, решение, прямо под моим носом!
Ведь в моё время в металлургии широко использовался спектральный анализ.
— Что там за проблемы, Григорий Иванович?
— Да вот, вроде бы беру, к примеру, железо а цвета линий спектра на бумаге никак похожие не подберу. Прибор вроде как фокусируется хорошо, не могу никак сообразить.
"Ну да, — подумал я, — Вы отменный естествоиспытатель, а художник-то средненький". Вслух же сказал:
— Сообразить не можете... — Я повернулся к Демидову: — Николай Никитич, а давайте-ка мы кое-что проверим. Только нам понадобится Ваше юное дарование.
— А что там такое? насторожился заводчик.
— Пойдёмте, сейчас всё увидите.
Мальчика заинтересовали яркой радугой и невиданным прибором. И он вприпрыжку поспешил впереди нас.
Подцепив на платиновую петельку немного соли Железнова купороса, Лангсдорф поместил пробу в пламя спиртовки, которое окрасилось в бледновато-желтый цвет, характерный для железа а в спектроскоп, изготовленный естествоиспытателем по моим чертежам, видна равномерная гребёнка цветных полос. Поманили юного художника. Он приник к окуляру, серые глазенки воспламенились интересом: — А что ещё у вас есть?
Мы с Лангсдорфом принялись показывать другие вещества.
Дождавшись, пока парнишка наиграется, осторожно спрашиваю: — А можешь зарисовать?
— Ну да, конечно, — как о само собой разумеющемся пожал плечами Всемил, — Сейчас! — сбегал за своими карандашами — самые лучшие, ничего Демидов не жалеет для своих учеников — и сноровисто на кусочке картонки отобразил наблюдаемый цветной частокол. — Вот это как называется?
— Это железо, — подсказал я и юный художник, кивнув согласно, калиграфически подписал.
— Вот это натрий, — и мы споро продолжили формировать картотеку спектров химических элементов.
Увязавшийся с нами Петька под присмотром Фернандо высунув от усердия язык вырезает из картонки кривобокие прямоугольники, которые секретарь передаёт Всемилу - все при деле!
Юного художника захватил процесс, не оттащить от спектроскопа. Он готов был Смотреть и смотреть, крутить, рисовать. Я шепнул Демидову: — Ооо, какой профессионал! Смотрите — готовый специалист.
Мальчишка откинулся и посмотрел недоумённо, обратился сначала к своему опекуну: — Николай Никитич, — потом ко мне: Николай Петрович, ералаш какой-то... Ерунда какая-то получается: вот железо и вот железо, а картинки разные... — внезапно он замолк на полуслове, сдвинул брови, прикусил губу и порывисто прильнул к прибору, перебирая на столе платиновые петельки с пробами и молча суя их в пламя. Откинулся, выдохнул, удовлетворенно улыбнулся, обернул сияющее лицо к нам: — Кажется я понял!