Страница 20 из 87
— Так ты ещё не знаешь, что ли? — искренне удивился тот. — Главному прокурору Ставропольского края. Это его сынка ты по мордасам отхлестал. Хорошо ещё, если без перелома обошлось. Будь у него отец простым работягой — хрен бы дали команду тебя в «Белый лебедь» везти. Это у нас так следственный изолятор называется, потому что белый весь. Санкцию на твой арест Колесниченко вроде как лично подписал.
М-да, вот тут мне стало совсем грустно. Влип, очкарик… Что вообще сынок прокурора Ставропольского края делал в Пятигорске? Но это уже вопрос десятый. Но я заставил себя взбодриться — рано вешать нос, Евгений Платонович, и на нашей улице перевернётся грузовик с пряниками. Кстати, жрать охота просто невыносимо. Интересно, хоть в СИЗО меня накормят завтраком? Я уже согласен на любую баланду, лишь бы было чем набить желудок, уже издававший характерные звуки.
Наконец машина, миновав двое ворот с металлическими створками, остановилась во дворе следственного изолятора. СИЗО Пятигорска — по названию собрат знаменитой Соликамской колонии — представлял собой комплекс из двух явно дореволюционной постройки корпусов, окружённых стеной с вившейся по её верху колючей проволокой. По углам стены стояли каменные башенки, что придавало ей сходство с крепостной. Моросящий дождь и лай собак добавляли ощущения безысходности, который не мог разбавить даже доносящийся откуда-то запах свежевыпеченного хлеба.
Здесь старлей сдал меня уже местным и попрощался со мной не без доли сочувствия в голосе. Процедура оформления отличалась от той, что случилась накануне в отделе РОВД, и затянулась подольше. Занимался этим толстый капитан, то и дело отиравший потеющую шею носовым платком. Принял у меня снова по описи личные вещи, внёс в личное дело паспортные данные, а когда шмонали — заставили даже трусы спустить, заглянув в задний проход. Затем у меня сняли отпечатки пальцев, после чего капитан скомандовал сержанту вести меня в каптёрку.
Коридоры СИЗО представляли собой настоящий лабиринт, через каждые 10–15 метров нам приходилось миновать зарешечённые двери. По пути я мысленно вспоминал истории о том, как урки встречают новеньких, что можно делать и говорить, и что нельзя. Говорить: «Вечер в хату» глупо, за окном ещё утро. Но ведь если захотят подловить — подловят, и не факт, что одними кулаками отобьёшься от целой кодлы, почти каждый в которой умеет работать заточкой, а если и отобьёшься — то ночью глаз не сомкнёшь, опасаясь, как бы во сне не прирезали или не придушили. А без сна человек долго не протянет, два, три дня максимум.
Каптёрщиком оказался осужденный, которого, видно, оставили в СИЗО обслугой. Я получил матрас, две простыни, вафельное полотенце, одеяло и подушку.
— Мыло, кружка, миска есть? — спросил каптёрщик.
— Откуда? — вздохнул я. — Если только с передачкой принесут, так моя жена и не знает, что я здесь.
— Ладно, держи.
Затем наш путь пролегал в душевую, в которой я оказался один. Горячей воды не было, но я и под холодной вымылся с удовольствием, смывая с себя грязь и вонь после пребывания в КПЗ. Вот только во что завернуть мыло? Ни мыльницы, ни даже полиэтиленового пакета. Не придумал ничего лучше, как завернуть в полотенце, которым вытирался. Потом в раковине простирну.
Дальше — подъём на второй этаж, и вот перед мной распахивается тяжёлая дверь камеры, в которой мне предстояло провести… Сколько? День, два или месяц?
— Принимайте пополнение.
Дверь за моей спиной захлопнулась, и на меня уставились десятка полтора пар любопытных глаз. Люди сидели и лежали на 2-ярусных шконках, под зарешечённым окошком за небольшим, привинченным к полу столиком сидели четверо и играли в карты, но тоже, естественно, обратили внимание на новенького. Под ноги полотенце мне никто пока не кидал, хотя я в случае чего знал, что нужно делать в таких случаях.
— Здорово правильным людям! Здорово и мужикам!
— Здорово, коль не шутишь, — отозвался от столика тип в тёмно-синей майке-алкоголичке, позволявшей разглядеть его татуировки.
Похоже, старший в камере. Не сказать, что старый, но слева и справа от скул к подбородку спускались две глубокие морщины, добавлявшие ему лет. В углу рта тлела оранжевым огоньком сигарета. Глубоко посаженные глаза смотрели оценивающе, прощупывая меня, словно рентгеном.
Я покосился на свёрток подмышкой.
— Куда рухлядь кинуть?
— Сам-то обзовись и расскажи, с какой бедой пришёл. А там уж решим, где тебе место, на шконке, а может, и под шконкой.
Раздался смех, я тоже за компанию улыбнулся.
— Лады, представлюсь. Евгений Покровский, студент из Свердловска, в Пятигорск с женой приехали отдыхать по путёвке. Если вкратце, то вчера после прогулки к месту дуэли Лермонтова зашли в кафе «Радуга», где случился конфликт с местными мажорами…
— С кем?
Блин, слово-то это ещё не вошло в обиход. Надо поменьше ошибаться на будущее, тем более в таких местах, где одно неверное слово может стоить жизни.
— Ну то есть с представителями золотой молодёжи. Один из них нелицеприятно отозвался о моей супруге, а на предложение извиниться попробовал заехать мне коленом между ног. В общем, он всё же извинился, но уже получив по физиономии, ну и его дружков пришлось немного утихомирить. А когда мы вернулись в санаторий, за мной прибыл милицейский наряд. Отвезли в РОВД, посидел с КПЗ, сводили на допрос. Следователь показал копии протоколов потерпевших и официантки, все в один голос утверждают, будто это я ни с того ни с сего, напивавшись, набросился на парней. Хотя мы для аперитива с женой выпили только по бокалу вина.
— И как же это тебя без решения суда в СИЗО определили? — недоверчиво поинтересовался татуированный.
— Видимо, очень уж настаивал папаша пострадавшего, которому я оплеуху отвесил. Ордер на мой арест выписал.
— Так его папаша…
— Главный прокурор Ставрополья, некто Колесниченко, — закончил я за Алтына.
В камере тут же поднялся гвалт. Смысл выражений подследственных, если убрать нецензурные выражения, сводился к тому, что мусора вконец оборзели.
— Ша, кончай базар! — утихомирил сокамерников старшой и посмотрел на меня. — Если не лепишь горбатого, то это натуральный ментовской беспредел. Да ещё и первохода в блатную хату загнали.
Он поскрёб щетину, затем снова смерил меня взглядом.
— Короче, я Алтын, смотрящий в «Белом лебеде». Шмотки можешь вон туда пока кинуть.