Страница 5 из 10
Первой сдалась Энель. Она опустила веки и усмехнулась.
— У тебя неплохой вкус.
— Я не просил оценивать мои методы. Ты можешь?..
— Могу ли я навести сложное проклятие, передаваемое по крови, за считанные минуты? — Усмешка Энель стала шире, показав белоснежные зубы. Кончики клыков немного выступали из ровного ряда. — Профан заявил бы, что это невозможно. Но потому-то я и мастер маледикции, что творю невозможные проклятия. Не обойтись без кое-каких ухищрений, разумеется, но вряд ли эта падаль заметит подвох.
Она рывком поднялась со скамьи. Подчинившись движению пальцев, в её руке появился Аскалон. На его лезвии заплясали изумрудные огоньки. Энель повела клинок, вычерчивая замысловатые символы в воздухе. Они загорались, выстраиваясь перед ней в причудливом порядке, тянулись друг к другу, сливаясь в едином рисунке.
Казалось, любимое дело успокоило ашуру. Черты её смягчились, в них появилась безмятежная сосредоточенность.
— Разве это правильно? Разве это выход?
Дрожащий голосок Айштеры вторил шёпоту моей совести. Я вспомнил Тецуо, его доброту, его искреннее счастье после спасения внучки. Вспомнил сестёр, хладнокровно задумывавших принести в жертву десятки котов. Вспомнил, что один из убитых стражников говорил, что Айштера была далеко не первой жертвой барона…
— Уверен ли я, что это правильный выбор? Вовсе нет, — глухо проговорил я. — Но иногда в этом и заключается работа авантюриста, Айштера. Авантюристы — это убийцы. И никуда от этого не деться. Мы убиваем монстров, даже тех, что прикидываются разумными.
От этой речи полегчало — чуть-чуть. Но я не рискнул обернуться к Айштере.
Так было проще верить.
Глава 3
От удушливой жары по телу растекался зной, дурманя голову. В горле пересохло.
Вытерев со лба крупные капли пота, я опустился на широкую скамью, придвинул к себе ближайший кувшин и сделал большой глоток. Вино показалось безвкусным. Оно провалилось в желудок, но не потушило пожар в глотке. Напротив, распалило его сильнее, добавив ему кислый привкус прогоревших углей.
Вид вещей, утративших хозяина, будил непрошеные воспоминания. Каждая мелочь набрасывалась, словно грабитель на позднего прохожего, забредшего не в тот переулок.
Вот на этом табурете старик Тецуо, сосредоточенно щурясь, вырезал нехитрые деревянные фигурки, чтобы потом раздать малышне.
Вон в том сундуке был сложен травнический скарб, с которым он ходил по окрестным лесам, безуспешно стараясь преподать Хоши премудрости своего дела.
А вон в той нише хранились портняжные инструменты, включая иглы, стальные, без единого тёмного пятнышка; настоящее богатство для затерянной деревеньки.
Но особенно Тецуо гордился самолично выструганной катушкой в виде маленькой девочки. Если приглядеться, можно было различить в личике знакомые черты…
Я зажмурился. Станет ли легче, если я убью Такеши ван Хиги, когда он приведёт прорицательницу? Едва ли. Я и без того чувствовал уколы вины, пробудившейся в ответ на смерти часовых и телохранителя. Отогнать её оказалось непросто, но я справился. Запер образ неподвижных тел в удалённом уголке разума и открыл глаза.
Мой взгляд тотчас упёрся в Энель. Пока меня захлёстывали горькие мысли, ашура не сидела без дела. Она замерла в странной позе, вскинув обе руки и растопырив пальцы. Голову она склонила к плечу, будто к чему-то напряженно прислушивалась.
Воздух вокруг неё шёл рябью, как над жарким асфальтом в летний день, и в этих колыханиях рождались изумрудные искорки. Они пульсировали в такт её слабому дыханию, двигаясь по траекториям, которые казались случайными, но мельтешения эти неизменно сводили их в гармоничный хоровод с другими искрами. Те сплетались в тонкую яркую ленту, которая пылала зловещим нефритом, обвиваясь вокруг Энель. Порой из сверкающей полосы вырывались скопища огоньков, обретавшие значимость. Отпечатываясь в пространстве, эти знаки сплетались в нечто большее, чем они сами, — в обещание, а может быть, предопределённость.
Руны, извивавшиеся клубком червей, укладывались возле ног Энель в причудливую вязь, смотреть на которую было неприятно, но не смотреть — невозможно. Я поймал себя на том, что силюсь оторвать взор от концентрических кругов, которые дрожали в такт неслышимой мелодии, меняя форму, но никогда — цвет, гнилостно-зелёный, потусторонний. От них веяло болотной хмарью.
Резко похолодало. Огонь в печи испуганно встрепенулся и погас. Воцарилась непроглядная тьма, не разгоняемая, а сгущаемая изумрудным мерцанием на полу. Я выдохнул клуб пара и почувствовал, что из темноты кто-то наблюдает за мной — нет, наблюдала сама тьма, тысячью глаз, лишённая обличья и всё же неизмеримо опасная, древняя и вечно голодная, готовая поглотить не только избу старосты, но и всю деревню, а если ей позволить, то затопить Первозданной Ночью весь мир…
Я вскочил, резким движением перевернув скамью. В очаге вновь пылал огонь. Тьма отступила — а возможно, никогда и не приходила. Загробный огонь вокруг Энель погас, а сама она, осунувшаяся и отрешённая, стояла в кругу из выжженных на деревянном полу символов.
— Что, что это было? — выдавил я, ощущая, как слабеет на коже хватка мороза. Её сменял житейский жар хорошо натопленного дома.
— Опасно наблюдать за практикой мастера маледикции, когда того торопят обстоятельства, — ответила Энель. Она опустила руки и текучим жестом расправила плечи. — Порой в сиянии Близнеца скрывается бездна. Но я удивлена, что ты что-то заметил. Обычно люди не столь… чувствительны.
В голове зароились десятки вопросов, но я выбрал единственно важный.
— Ритуал прошёл успешно?
— Разве могло быть иначе?
В ответе Энель не слышалось обычного самодовольства, лишь усталая снисходительность. Я принял это за хороший знак. Если она вымоталась, то вряд ли ей достанет сил вновь переписать намеченный нами перед вторжением сценарий.
— Не лучше ли замести следы? — предложил я, указав на опалённый пол.
Впрочем, я не представлял, как можно избавиться от отметин до возвращения барона.
Энель небрежно повела ладонью.
— Это ничтожество и за тысячу лет не догадается, что здесь произошло.
Я не стал спорить. Короткий визит сущности, явившейся на зов чародейства ашуры, выжал и меня. Я уселся на кровать рядом с непривычно молчаливой Айштерой. Обычно она завалила бы расспросами, всё ли со мной в порядке, — но не теперь. Она лишь машинально растирала кисти рук, избегая встречаться взглядом со мной или Энель.
Можно ли победить тьму большей тьмой? И где в таком случае пролегает черта, что отделяет поражение от победы?
О чём-то таком она, наверное, и размышляла. Или молилась Тиларне, рассчитывая, что богиня укажет ей верный путь — или хотя бы намекнёт, как лучше всего сбежать от нас.
Опять обнять фелину? Нет, не поможет. Некоторые раны способно излечить только время.
Я от души понадеялся, что в последний раз прибегаю к услугам — и обманам — подобного толка. Но раз уж забрался на сцену, роль надо исполнить тщательно и без ошибок.
Барон не должен заподозрить фальши.
И он должен умереть.
— Энель, — сказал я. — Для чего бы ты ни потребовала привес…
Ашура подняла палец, оборвав меня на полуслове.
— Они идут.
В её предупреждении промелькнула радость хищника, почуявшего жертву.
Она встряхнулась, сбрасывая усталость. Отстранённо улыбнулась — высокомерной полуулыбкой существа, для которого другие разумные были пешками или препятствиями в грандиозных планах. Так улыбнулся бы истинный Апостол.
— Не мешай мне, Роман. Что бы ни произошло, это нужно для завершения проклятия.
Секунду спустя отворилась входная дверь. Вместе с её скрипом в избу ворвался недовольный голос. Он принадлежал женщине или, скорее, девушке, которая безуспешно пыталась скрыть брезгливость.
—…Какими бы иллюзиями вы ни тешили себя, ваша милость, моё искусство требует тщательной и долгой подготовки. Его нельзя призвать на службу сей же час, и это останется неизменным, сколько бы вы ни выпили и как бы сильно вам ни хотелось обратного… Клянусь Светом, то, что моё прорицание оказалось запоздавшим, ещё не повод тянуть меня на оргию в качестве искупления!..