Страница 82 из 119
Открыл щеколду и медленно, со скрипом, открыл окошко, выглядывая наружу. Покрутил головой, но никого не увидел, потому полез дальше. Вылез уже по грудь, после чего вновь прислушался. Тихо, как в гробу, что меня несколько пугало. Тишина никогда не значила ничего хорошего. Но теперь беспокоиться времени не было: наполовину вылезший человек из маленького прямоугольного окошка на уровне земли выглядит несколько подозрительно даже по меркам Нижнего города.
Выбравшись полностью, я быстро закрыл за собой это окошко. Выйти из подворотни между домами — показать себя, что будет самоубийством. Поэтому я подошёл к такому же окошку у земли в доме напротив и быстрым ударом носка разбил стекло. Просунул руку, отщёлкнул щеколду, открыл его и проскользнул внутрь, чувствуя, как порвал себе рубашку и разодрал спину об острый край. Спрыгнул на пол и тут же закрыл его, замерев.
Прислушался, после чего быстро, подсвечивая путь телефоном, вышел в подвальный коридор. Интересно, а здесь крыша закрыта или открыта? Я решил проверить это, поднявшись наверх, так как перспектива лезть вот так, через подвалы, меня ни капельки не радовала.
Крыша была заперта. Но звено, за которое цеплялся замок, выглядело не так страшно. Я от души несколько раз приложился по скобе, что входила в дверь, рукоятью пистолета, пока не почувствовал, что она зашаталась. После этого два или три раза дёрнул со всей силы, пока в конце концов не вырвал скобу из двери. Выпав, она жалобно звякнула об ступени, улетая вниз.
Здесь же мне было куда проще добраться до конца этого квартала. Главное было брать разгон побольше, чтоб перепрыгивать двухметровые разрывы между домами и не зацепиться ногой за парапет. Добрался до конца, и здесь пришлось выбивать ногой дверь. С десятого раза она поддалась, а с тринадцатого пинка распахнулась, позволяя мне спуститься вниз.
Оказавшись на улице, я бегом преодолел кварталы до заветной машины, где меня ждал Француз.
— Ты долго, — сухо заметил он.
Только со мной Француз разговаривал в подобной манере. Не на людях, естественно, но это лишь показывало, насколько он меня недолюбливает.
— Лез через крыши, чтоб не попасться.
— Видел их?
— Даже не пытался узнать, если честно. Что с Гребнем?
— Попытались поджарить его прямо около дома. Он обратно к себе и забрался. Бурый решил не рисковать и вызвать полицию, которая и помогла Гребню не поджариться. Сейчас он числится как потерпевший, которого пытались обуть. Лежит в больнице.
— Что самая большая?
— Да, — раздражённо ответил он.
— Значит, нас решили сразу убрать… — протянул я. — А боевики?
— А что боевики? Они не будут лезть в эту кухню, их лейтенанты вообще не трогают, и не им они служат. Здесь вариться в котле будем мы. Кто кого одолеет, тот и молодец.
Насколько мне было известно, боевики вообще не лезли в это. Тут был принцип как и в любом бизнесе — не важно, что там и как директора решают между собой, обычным трудягам важно, чтоб им платили. Они все были обычным стадом, или стаей, если угодно, которую не интересовало, кто будет их направлять.
Конечно, за Соломона боевики, в отличие от лейтенантов, заступятся, так как он им платит. Но был и другой вариант событий — если видно, что наркобарон слишком слабый, а лейтенант сильный, они примут сторону явного претендента на победу и помогут сместить слабого главу. Или просто будут ждать окончательного результата, чтоб не рисковать. Но в остальных случаях заступятся за босса.
Так что если Бурый будет пытаться убить Соломона, они будут пытаться остановить его. Если убьёт, то, считай, надел корону на себя — они присоединятся к тому, кто занял пост. Им-то чего? Смысл мстить новому боссу за старого? Если тот не удержал власть, значит, не заслуживал быть главой, вот и всё. Не настолько они преданы боссу, здесь не дом, где подданные дома мстят за господина. Да и если убьют его, кто им заплатит? Ведь просто сменился глава, не более, деньги так же будут платить.
Всё как в стае — вожак сменился, а стая осталась.
Это не значит, что Бурого не будут пытаться сдвинуть другие. И это не значит, что они примут любого. Много нюансов, как и везде. И я их старался учесть.
Как старался учесть их и Бурый.
— Сейчас к Бурому, — подытожил Француз и дал по газам, быстро улепётывая от этой улицы.
Мы добрались до своего штаба без проблем. Он всё так же находился под охраной боевиков, так что Мачо не будет в силах атаковать его. Одно дело, лейтенанты между собой решают проблему, а другой случай — когда боевики идут против друг друга. Это уже почти гражданская война. Это мог прекратить Соломон, но…
Мы уже обсуждали это. Всё это происходит с негласного согласия Соломона, который смотрит, кто же сильнее. Делает он это с двумя целями. Первая — та, о которой говорил Бурый — посмотреть, кто сильнее и больше заслуживает получить свою долю.
Вторая, но уже негласная, пусть и общеизвестная среди нас — Соломон просто убьёт оставшегося и обезопасит себя от свержения, поставив более лояльных. Только я не могу понять, неужели он не понимал, что как только один из лейтенантов победит, то сразу попытается убрать и его? Или же по каким-то причинам или внутренним соображениям не мог заставить боевиков нас всех и порешить?
В любом случае, даже несмотря на согласие сверху, Бурый мог спокойно отсидеться здесь. Мачо не станет убивать боевиков. Но все мы понимали, что никто сидеть не будет.
Штаб встретил нас… пустотой, если честно. Без нескольких человек он выглядел слишком пустым, будто век нашей команды подходил к концу.
Гильза, до сих пор в ночнушке в виде платья, дрыхла на диване, открыв рот и храпя. У неё ещё и слюна текла с края рта. А вот Пуля был одет нормально, выглядел бодрым и готовым к работе. Панк был немного сонным, но тоже вполне способным соображать.
— А где Бурый? — спросил я, когда вошёл.
— Он обсуждает кое-что с Мачо, — кивнул Панк на дверь.
— Кое-что с Мачо? — не понял я.
— Тебя это не должно волновать, — обрубил тот грубо и зевнул.
Зато Француз подал голос:
— Видимо, кухня у них своя там. Решают, насколько имеет смысл сейчас им бороться друг против друга.
— Я тоже об этом подумал, — высказался Пуля, поправляя ночнушку сестры, у которой были видны трусы с медвежатами.
Вообще, странно, что Пуля подумал об этом же, так как сообразительным его ну никак назвать нельзя. По умственным способностям его обгонял почти каждый в комнате, кроме сестры. Мне иногда казалось, что она приняла удар на себя и забрала столько глупости, сколько могла, чтоб хоть брат был чуточку умнее.
— Значит, хочет мира? — подытожил я. — Из-за Соломона?
— А из-за кого ещё? — фыркнул Панк. — Этот старикан нас всех накроет, пока будем воевать. Не накрыл лишь потому, что кто-то должен помогать ему править картелем. Хотя бы один лейтенант, так как в одиночку все районы он не вывезет.
— Новых не назначить? — спросил Пуля.
— Да хуй его знает, что Соломон вообще хочет. Он на своей волне. Из своего особняка вообще не появляется.
Иными словами, что-то могло измениться. Настолько сильно, что Бурый решил отказаться от плана убрать Мачо, а потом Соломона, в пользу убрать сначала Соломона, а потом уже один на один и Мачо. Это лишь значило, что Соломон уже мог догадаться, что против него копают оба лейтенанта.
— Иначе говоря, сейчас мы пойдём сразу против Соломона.
Подробности этого решения можно было узнать только от самого Бурого, который сейчас общался с нашим противником. Появился он только через полчаса после моего приезда, учитывая тот факт, что приехали мы самыми последними.
— Итак, наверное, уже все поняли, что план немного сменился. Теперь нам надо убрать Соломона.
— Почему? — хорошо, что спросил его Пуля, а то бы мне пришлось. — Мы же хотели убрать Мачо, чтоб получить свою долю.
— Потому, Пуля, потому. Уберём мы Мачо, и Соломон расправится с нами. Он чувствует, что слабеет и от него все отворачиваются, потому боится нас. Он хочет дождаться, пока останется один лейтенант, и потом его быстренько прихлопнуть, — он окинул нас взглядом. — Да, Соломон управляет боевиками и платит им, но не забывайте, что управляет через нас, лейтенантов. Иными словами, мы тоже имеем влияние. Потому попробуй он нас убрать сейчас обоих, мы вполне сможем поднять против него восстание.