Страница 2 из 95
Порыв лишь слегка толкнул сигийца в спину, но заставил ослабить хватку на мгновение. Эндерн вырвался, отскочил, напал снова, коротким выпадом. Сигиец уклонился, ответил ударом ноги. Эндерн ушел в сторону и снова сделал выпад, отгоняя врага от валяющего на земле оружия, а затем с силой пнул зазвеневший сталью по камням меч.
Эндерн тоже потратил драгоценную секунду, позволив сигийцу выхватить из-за спины кривой кинжал. Полиморф кровожадно оскалился.
А затем оба бросились друг на друга.
Гаспар медленно шел, то припадая к земле, то отталкиваясь, шатаясь из стороны в сторону. Голова раскалывалась и взрывалась, но он шел туда, где Эндерн и убийца кружились в странном танце, звеня металлом встречающихся клинков, вспарывали друг другу куртки, кололи и секли кинжалами кожу. Позади них силилась подняться вымотанная Даниэль.
Менталист добрел до брошенного меча, упал перед ним, взялся за рукоять и тут же зашипел, отшвыривая, — рукоять обожгла раскаленным железом.
Эндерн в очередной раз пытался достать сигийца острием, подловил обманным движением, резко сменил направление укола и воткнул ему клинок в левый бок. Не настолько глубоко, как рассчитывал, — сигиец почти ушел, разрывая дистанцию, и сразу же ответил, будто не почувствовав боли. Эндерн парировал и даже успешно.
Но подвел механизм. В рукаве зазвенело, лопнули тугие пружины, и очередной ответ, который мог бы завершить короткую, быструю схватку, обернулся провалом — клинок просто сложился, втянулся в рукав, ткнувшись сигийцу под ребро.
Сигиец с широкого размаха полоснул Эндерна кривым кинжалом по груди, пнул, оттолкнув и опрокинув на землю. Вытянул из кобуры последний пистолет, навел на оборотня.
И тогда ударил Гаспар. Ударил, зная, что второй такой удар за вечер наверняка сломает его самого. Здесь вряд ли поможет привычная игла. Нужен настоящий таран, сносящий и вышибающий все на своем пути.
И он ударил им, едва не теряя сознание от взорвавшей череп боли.
Сигиец поморщился, растерянно помотал головой, перевел взгляд на Гаспара. Понял, откуда исходит угроза. Вскинул пистолет.
Менталист едва не взвыл от отчаяния и бессилия. Удар, который сломал бы уже любого, разнес рассудок в клочья, лишь надломил, оставил вмятину.
Гаспар хватанул ртом воздуха и ударил снова. В глазах померкло.
Но он добился своего. Сделал небольшую трещину, мелкую пробоину, в которую можно было просочиться, заглянуть внутрь. Вынудил сигийца замереть, мучительно оскалив зубы.
И пожалел о сделанном.
Потому что внутри его ждало чудовище.
Уродливая тварь, будто составленная из десятков и сотен рассудков и сознаний. С сотнями рук, тысячами глаз. Десятки немых ртов разевались в беззвучном вопле. Пальцы жадно тянулись, стискивались, хватали, утягивали в омут черного безумия и безысходности вечного бытия.
А за всем этим — чудовище вовсе не имеющее формы, не поддающееся никакому описанию, но оттого внушающее еще больший ужас.
Чудовище жутко, утробно зарычало. Обдало ледяным дуновением вечности в пустоте.
И вышвырнуло Гаспара.
Менталист даже не вскрикнул. Молча упал ничком. Из ноздрей потекла кровь.
Даниэль пронзительно закричала.
Сигиец выронил пистолет, взялся за голову. Разлепил глаза, сфокусировал помутневший взгляд на Эндерне и, хрипло дыша, отошел от него, едва переставляя ноги.
Чародейка кое-как встала на карачки, слепо шаря руками и лихорадочно трясясь. И наконец нашла — нож Эндерна. Даниэль подобрала его непослушными пальцами, бессильно легла на холодные, грязные камни дороги, перекатилась на спину. Из глаз текли слезы ярости.
Даниэль обхватила нож обеими руками, зажмурилась и всадила себе в живот.
Ее крик поглотило черное, вязкое и бурлящее болото, из которого с ревом ненависти вынырнула взбешенная, испуганная ведьма.
Ведьма приподнялась на локте, глянула на живот, из которого торчал нож, и выдернула его, стиснув зубы. Лезвие было перепачкано липкой черной кровью. Ведьма отшвырнула нож, он печально зазвенел где-то вдалеке.
Она вскочила, мелко дрожа и сотрясаясь от злобы. Провела пальцами по животу, собирая черную кровь. Это ее нисколько не заботило: забившаяся в угол, трясущаяся от ужаса трусливая сучка быстро залепляла проделанную в теле лишнюю дырку.
Она смотрела на него.
Нет, хозяйка, плаксиво заныла мерзость, угадывая желания ведьмы. Не надо, хозяйка! Оно опасно! Оно пугает нас! Не подходи, хозяйка, умоляем!
Ведьма презрительно фыркнула. Она не терпела, когда ей указывают, особенно когда указывает жалкий паразит, кормящийся ее милостью. Истеричка сама позвала ее, потому что хотела мести и крови. В кои-то веки их желания хоть в чем-то сошлись.
Ведьма слизнула с пальцев кровь и сковала сигийца, когда тот наклонился за своим мечом.
Но это лишь замедлило его, а не полностью лишило движения. Ведьма растерялась и зловеще зашипела — так не должно быть. Лютая злоба перехватила дыхание, перед глазами поплыл кровавый туман. Ведьма ненавидела, когда что-то шло не по ее правилам.
Она выросла позади него, развернула к себе лицом и сковала сильнее, повелевая мышцам и жилам одеревенеть, приказывая коленям подогнуться. Несмотря на приказ, сигиец устоял, кривя и морща лицо, посмотрел ей в глаза. Без страха, совершенно спокойно. Это прямо-таки взбесило ведьму. Ее должны бояться, умолять о пощаде, ей должны подчиняться!
Ведьма звонко, хлестко ударила его по лицу.
Ничего. Никакой реакции.
Никто не смеет оскорблять ее равнодушием!
Она скрутила сигийцу мышцы, заставила согнуться и дала еще одну пощечину.
Нет, запоздало поняла ведьма — этот перехватил ее руку. Крепко и болезненно сдавил в запястье. Он не мог этого сделать и все же держал. Смутную тревогу затмило бешенство.
— Ты упрямый, — прохрипела она. — Непослушный. Я научу тебя покорности!
Ведьма приказала крови застыть в чужих жилах, теперь уже полностью и точно обездвижив тело. Ноги наконец-то подогнулись, ставя его на колени. Но даже теперь он не казался сломленным, униженным, отчаявшимся, готовым молить о пощаде от парализующего ужаса подступающей смерти. Он продолжал сопротивляться. Кровь, только что стоявшая в венах, потекла. Одеревеневшие мышцы дрогнули. Дрожащие руки потянулись к ведьме.
Ведьма крепко обхватила лицо сигийца ладонями. И поцеловала в губы, с упоением наполняя его черной жижей, которая противным теплым комом проникала в горло; Склизкими щупальцами оплела легкие, туго сдавила их, лишая возможности дышать; жирными черными слизнями вгрызалась в сосуды, смешивалась с кровью, заполняла мерзостной чернотой, отравляла, стремилась к замершему сердцу.
Ведьма утробно урчала, наслаждаясь моментом, предвкушая смерть и удовольствие, отдавалась этому чувству, забывалась, размякая, как тряпочка.
Но сперва с изумлением, затем с растерянностью, а потом и со страхом поняла, что остановиться не может, даже если захочет. Она открыла глаза и отчаянно замычала.
Лицо сигийца иссекло, изрезало почерневшими сосудами, тянущимися по шее из-под воротника, набух и раскрылся застаревший шрам на правой брови и под глазом.
Она не верила, отказывалась верить в то, что видела, — сигиец приспособился, адаптировался, захватывал наполняющую его черную отраву под свой контроль.
И вернул все.
Губы и язык обожгло кислотой, разъело кожу, вгоняя черную жижу обратно в вены. Она мучительно закашлялась, давясь, захлебываясь наполняющей рот мерзостью, горло распер теплый, склизкий ком.
Каким-то чудом ведьме удалось отлипнуть и вырваться. Мерзость суетилась, впитывая и поглощая черноту, очищая пораженный отравой организм, перерабатывая ее обратно в свою собственную. Но этого ведьма уже не видела. Она сбежала. Впервые за свое существование трусливо сдернула, сверкая пятками, забилась в самый далекий уголок, обхватила коленки и зашлась постыдными слезами на потеху той безмозглой дурочке, вновь занявшей ее место.
Сигийца согнуло пополам и вырвало остатками черноты.